клинической практикой.
Когда я приходил к нему, наше общение начиналось с
добродушных подтруниваний и смеха. Дверь открывалась, и на
пороге вас приветствовал житель маленького городка,
затерявшегося в провинции Альберта, чьи подростковые годы
прошли прямо как в фильме «Фубар». Питерсон и его жена Тэмми
буквально выпотрошили свое жилище и превратили его, пожалуй, в
самый очаровательный и шокирующий дом среднего класса,
который я когда-либо видел. У них были предметы искусства, резные
маски, абстрактные портреты и огромная коллекция оригинальных,
сделанных в СССР портретов Ленина и первых коммунистов. Вскоре
после того, как Советский Союз рухнул и большая часть мира
вздохнула с облегчением, Питерсон начал покупать все эти
пропагандистские предметы искусства в интернете за бесценок.
Картины, которые прославляли советский революционный дух,
полностью заполняли каждую стену, потолки, даже ванные комнаты.
Они там висели не потому, что Джордан испытывал какие-то
симпатии к тоталитаризму. Он хотел напомнить себе о том, что и он
сам, и другие предпочли бы забыть: о том, что больше ста миллионов
людей были убиты во имя утопии. К этому наполовину населенному
привидениями дому, «украшенному» иллюзией, практически
разрушившей человечество, надо было привыкнуть. Но на помощь
приходила удивительная, неповторимая Тэмми – она целиком и
полностью принимала и поощряла эту необычную потребность в
выражении!
Эти картины давали посетителю первое представление о степени
обеспокоенности Джордана человеческой способностью ко злу во
имя добра и психологической тайной самообмана (как человек
может безнаказанно сам себя обманывать?). То был наш общий
интерес. Мы проводили целые часы, обсуждая и то, что я могу
назвать меньшей проблемой (меньшей – потому что более редкой), –
человеческую способность ко злу ради зла, удовольствие, которое
одни люди находят в разрушении других. Это весьма ярко выразил
английский поэт XVI века Джон Мильтон в своем знаменитом
«Потерянном рае».
И так мы пили чай в кухонном подземелье, окруженные этой
странной
коллекцией
искусства,
визуальным
маркером
серьезнейших исканий Джордана – движения за пределами
упрощающих идеологий, левых или правых, и попыток не повторять
ошибки прошлого. Вскоре уже казалось, что нет ничего необычного в
том, чтобы пить чай на кухне, обсуждать семейные дела, недавно
прочитанные книги в окружении зловещих картин. Это значило
просто жить в таком мире, какой он местами и есть.
В своей первой и единственной книге, написанной до «12
правил» – «Картах смысла» (Maps of Meaning), Джордан делится