мне исполнялось десять лет, и этот переход от девяти к десяти — от
однозначной цифры к двузначной — вызвал потрясение и приступ
экзистенциальной паники, что обычно случается с теми, кому должно
стукнуть пятьдесят. Помню, я размышляла о том, как быстро жизнь
летит мимо. Казалось, лишь вчера я была в детском саду — и вот мне
скоро десять. Не успеешь оглянуться — как станешь подростком, потом взрослым, пенсионером, а там и покойником. Остальные тоже
стареют с головокружительной быстротой. И все скоро умрут. Мои
родители умрут. Друзья умрут. Кошка тоже умрет. Моя старшая сестра
уже почти в старших классах, а кажется, всего секунду тому назад я
провожала ее в первый класс в гольфиках — и вот она уже заканчивает
школу! Совершенно очевидно, что и она скоро умрет. Так в чем же
смысл?
Самое странное, что не случилось ничего такого, что могло бы
спровоцировать этот кризис. Я не знала, что такое смерть друга или
родственника, и потому не могла ощутить конечность всего сущего; не
читала о смерти в книжках и не видела ее по телевизору или где еще; да что там — я даже «Паутину Шарлотты» прочесть не успела. Тот
страх, охвативший меня в десять лет, был не чем иным, как
спонтанным и мощным осознанием неизбежности смерти, а в
отсутствие какого-либо религиозного воспитания это оказалось выше
моих сил. В нашей семье исповедовали протестантизм, но без особого
рвения. Молитву мы читали лишь перед рождественским ужином да в
День благодарения, в церковь ходили когда придется. Воскресное утро
папа предпочитал проводить дома, а его религиозной практикой было
садоводство. Я пела в церковном хоре, но лишь потому, что любила
петь; сестра играла ангела в рождественских постановках; а мать
использовала церковь как штаб для организации благотворительных
мероприятий и добровольной помощи нашему району. И даже в
церкви мало кто говорил о Боге. Как-никак мы жили в Новой Англии, а
слово «Бог» повергает янки в дрожь.
Меня переполняло чувство беспомощности. Больше всего мне
хотелось остановить Вселенную, нажав на большой стоп-кран вроде
тех, что я видела в метро, когда мы с классом ездили в Нью-Йорк
Устроить тайм-аут, крикнуть: «СТОП!» — чтобы можно было
спокойно поразмыслить. Наверное, именно это желание — чтобы весь
мир остановился, а я тем временем взяла себя в руки, — и было
началом того, что мой дорогой друг Ричард называет «стремлением
держать все под контролем». Естественно, все мои раздумья и
переживания были напрасны. Чем больше я размышляла над течением
времени, тем быстрее оно летело, и в результате то лето промелькнуло
так быстро, что у меня разболелась голова, а в конце каждого дня я
только и могла что подумать: «Ну вот, еще один» — и расплакаться.
Мой бывший одноклассник работает с умственно отсталыми. Он
рассказывал, что его пациенты-аутисты с душераздирающей ясностью
осознают течение времени, будто у них отсутствует ментальный
фильтр, позволяющий всем остальным иногда забывать о человеческой
смертности и просто жить в свое удовольствие. Один из пациентов
Роба каждый день спрашивает его, какое сегодня число, а в конце дня
говорит: «Роб, а когда опять наступит четвертое февраля?» И прежде
чем Роб успевает ответить, печально качает головой и отвечает сам