что я люблю тебя. Или спать, потому что единственное, что тебе
сейчас нужно, — хорошо отдохнуть и позаботиться о себе до тех пор, пока не узнаешь ответ. Иди спать, и, когда разразится буря, у тебя
хватит сил ей противостоять. А бури не избежать, моя милая. Она
придет очень скоро. Но не сегодня. Поэтому… Иди спать, Лиз.
Между прочим, этому эпизоду свойственны все типичные
признаки опыта обращения в христианство: душа, погруженная в
глубокие сумерки, мольба о помощи, голос свыше, чувство
перерождения. Но для меня это не было обращением в традиционном
смысле слова — то есть перерождением, или спасением. Я бы скорее
назвала случившееся в ту ночь началом религиозного общения. То
были первые слова открытого и сулящего открытия диалога, который в
конечном счете приблизил меня к Богу.
5
Если бы я знала, что мое и без того плачевное положение
обернется еще более плачевным (как сказала однажды Лили Томлин), вряд ли бы я спала так крепко той ночью. Но спустя семь месяцев, которые дались мне очень тяжело, я все-таки ушла от мужа. Приняв
решение, я думала, что худшее позади. Как оказалось, мало я знала о
разводах.
Помню один комикс в «Нью-Йоркере»: женщина говорит подруге, мол, хочешь узнать мужчину получше, разведись с ним. У меня, конечно, все вышло наоборот. Я теперь могу давать такой совет: хочешь, чтобы кто-то стал тебе совсем незнакомым человеком —
разведись с ним. Или с ней. Потому что именно это произошло у нас с
мужем. Кажется, мы оба были ошарашены тем, как быстро два самых
близких в мире человека могут превратиться в незнакомцев, совершенно неспособных найти общий язык. Причиной отчуждения
стало наше поведение: мы оба делали то, чего другой никак не мог
ожидать. Муж ни на секунду не мог представить, что я действительно
от него уйду, а я, даже в страшных снах, не могла вообразить, что он
приложит все усилия, чтобы затруднить этот процесс.
Я искренне верила, что, когда объявлю мужу о своем решении, мы
в момент, буквально за пару часов, решим все финансовые вопросы. И
понадобится нам для этого всего лишь калькулятор, немного здравого
смысла и искреннее пожелание счастья тому человеку, который еще
недавно был любимым. Я думала, мы продадим дом и разделим доход
пятьдесят на пятьдесят; мне и в голову не приходило, что все может
сложиться иначе. Но мужу мое предложение показалось
несправедливым. Тогда я повысила ставки и предложила другой
расклад: пусть забирает все, а мне останутся лишь угрызения совести.
Но даже это его не устраивало. Тут я растерялась. О чем еще
договариваться, когда я и так предложила отдать все? Мне ничего не
оставалось, как ждать встречного предложения. Я не смела думать, что
имею право хоть на цент из заработанного мною за последние десять
лет, — так мне было стыдно, что я бросила семью. Мало того, недавно
приобретенные духовные знания не позволяли мне вступать в стычки.
Моя позиция была такой: я не стану ни защищаться, ни враждовать с
ним. Очень долго, несмотря на советы всех, кому была небезразлична
моя судьба, я даже не хотела обращаться к адвокату, потому что
считала это проявлением враждебности. Я хотела быть как Ганди. Как
Нельсон Мандела. Не зная тогда, что и Ганди, и Мандела сами были
адвокатами.
Шли месяцы. Я застряла в неизвестности и ждала, когда же стану
свободной, когда мне наконец предъявят условия. Мы жили отдельно
(он переехал в квартиру на Манхэттене), но ситуация оставалась