жизни, в тот или иной момент испытывали это необъяснимое и
случайное ощущение полного счастья, никак не связанное с
происходящим в окружающем мире. Минутой ранее ты просто Джо, влекущий однообразное существование, и вдруг — что такое? — вроде
бы ничего не изменилось, но все твое существо прониклось
благодатью, раскрылось в изумлении, наполнилось блаженством. Все
— безо всякой на то причины — вдруг стало совершенным.
Разумеется, у большинства из нас это состояние исчезает так же
быстро, как и появилось. Будто нам показывают наше внутреннее
совершенство как приманку, а потом мы мгновенно возвращаемся к
реальности, плюхаемся оземь, где уже поджидают прежние страхи и
желания. Столетиями люди пытались ухватиться за это состояние
блаженного совершенства, используя всевозможные внешние средства
— наркотики, секс, власть, адреналин, накопление красивых
предметов… но удержать его не удавалось. Мы ищем счастье повсюду, как нищий из притчи Толстого, всю жизнь просидевший на горшке с
золотом, вымаливая копейки у прохожих и не догадываясь, что
богатство — вот оно, под носом. Богатство человека — его духовное
совершенство — сокрыто внутри каждого из нас. Но чтобы им
воспользоваться, необходимо успокоить вечную суету ума, отказаться
от желаний своего Я и погрузиться в тишину сердца. Путь туда укажет
кундалини шакти — абсолютная божественная энергия.
Вот для чего все приезжают сюда.
Написав это предложение впервые, я имела в виду «вот для чего
эти сто человек со всего мира приехали на ритрит в индийский
ашрам». Однако йогические святые и философы согласились бы с
более широким смыслом первоначальной фразы: «Вот для чего все
приезжают сюда». Мистики считают, что поиск высшего блаженства и
является целью человеческой жизни. Мы появляемся на свет именно
для этого, и все страдания и боль земной жизни имеют смысл именно
поэтому, чтобы дать нам шанс испытать чувство бесконечной любви.
Обретя божественную сущность, сможет ли человек ее удержать? Если
сможет — его ждет блаженство.
В течение всего ритрита я сидела в глубине храма и наблюдала за
тем, как участники медитируют в полутьме и абсолютной тишине. Моя
работа — заботиться об их удобстве, внимательно следить за любыми
возникающими проблемами и требованиями. На время ритрита
ученики приносят обет молчания, и я вижу, как с каждым днем они все
глубже погружаются в тишину, окутывающую весь ашрам. Из
уважения к участникам ритрита и мы ходим почти что на цыпочках, даже обедаем в тишине. Прежняя разговорчивость исчезла без следа.
Даже я притихла. В ашраме стоит тишина, как посреди ночи, полное
отсутствие звуков, когда кажется, что время остановилось, — обычно
такое испытываешь в три утра, находясь в полном одиночестве, а
сейчас тишина висит в воздухе средь бела дня, и все в ашраме это
чувствуют.
Я не знаю, о чем думают сто человек во время медитации, не
знаю, что они чувствуют, но мне прекрасно известно, что они
стремятся пережить, — и я ловлю себя на мысли, что постоянно
молюсь о них, обращаясь к Богу со странной просьбой: пожалуйста, награди этих людей теми дарами, что, возможно, приготовлены для
меня. У меня нет намерения входить в медитацию одновременно с
участниками ритрита; я должна присматривать за ними, а не