Вот так и вышло, что в первый же день приезда на Бали я
оказалась на багажнике мотобайка, вцепившись в спину своему
новому другу Марио, индонезийцу с итальянским именем, который
везет меня по рисовым террасам к дому Кетута Лийера. За последние
два года я много размышляла о нашей с лекарем повторной встрече и, по правде, понятия не имею, что скажу ему, объявившись у него на
пороге. Мы даже не договорились о встрече заранее. Явилась с бухты-барахты. Я узнаю вывеску на двери дома, с прошлого раза она не
изменилась: «Кетут Лийер — художник». Типичное, традиционное
балинезийское семейное поселение, окруженное высокой каменной
стеной; в центре — дворик, в глубине — храм. В этих стенах живут
сразу несколько поколений, обитая в различных смежных маленьких
постройках. Мы входим без стука (тут и двери-то нет), вызывая бурное
недовольство стаи типичных для Бали сторожевых собак (тощих и
сердитых), — и прямо там, во дворике, сидит Кетут Лийер, старик
знахарь, в саронге и рубашке-поло, в точности такой, каким был два
года назад, когда я впервые его увидела. Марио что-то ему говорит, а
по-балинезийски я не очень, — но, кажется, это что-то вроде обычного
приветствия, типа: «Тут одна американка вас спрашивает… вот она».
Кетут оборачивает ко мне лицо с почти беззубой улыбкой, и меня
словно окунают в теплую воду — такая она добрая. Я не ошиблась —
он и вправду удивительный человек Его лицо — как целая
энциклопедия добрых дел. Он крепко и взволнованно пожимает мне
руку.
— Очень рад познакомиться, — говорит он. Кетут понятия не
имеет, кто я такая.
— Пойдем, пойдем, — говорит он и провожает меня на крылечко
своего маленького дома с бамбуковыми циновками вместо мебели. Там
все в точности, как два года назад. Мы садимся. Кетут не раздумывая
берет мою ладонь, — наверное, решив, что я пришла погадать, как и
большинство путешественников с Запада. Он произносит краткое
предсказание, которое, к моему облегчению, оказывается сокращенной
версией того, что я уже слышала. (Пусть он не помнит моего лица, зато
моя судьба — на его натренированный глаз — не изменилась.) По
сравнению с прошлым разом он стал лучше говорить по-английски, куда лучше Марио. Кетут выражается, как мудрый старый китаец в
классических фильмах о кун-фу, поучавший Кузнечика, [33] —
прозвище Кузнечик можно вставить в середине каждого предложения, и все они прозвучат как мудрые наставления. «У тебя очень счастливая
судьба, Кузнечик..»
Я жду подходящего момента, чтобы вклиниться в предсказание
Кетута, прерываю его и напоминаю, что уже была здесь два года назад.
Кетут озадаченно смотрит на меня.
— Не в первый раз на Бали?
— Нет, сэр.
Он напряженно думает.
— Ты — женщина из Калифорнии?
— Нет, — говорю я, а настроение все падает. — Я из Нью-Йорка.
Кетут заявляет (и непонятно, в отношение чего):
— Я уже не такой красивый, как раньше, потерял много зубов.
Может, как-нибудь пойду к зубному, поставлю новые. Только боюсь
зубных врачей.
Он открывает беззубый рот, демонстрируя потери. И верно, с