счастлив. Тогда я все понял. Этот золотой цвет — то был Бог, и Он был
внутри меня тоже. Бог и то, что находится внутри меня, — одно и то
же. Они едины.
И вот теперь я должен был стать лекарем. Надо было прочесть
книги по медицине, оставшиеся от прадеда. Книги написаны не на
бумаге, а на пальмовых листьях. Они называются лонтар. Это как
балинезийская медицинская энциклопедия. Я должен был выучить все
травы, что растут на Бали. Нелегко было. Но постепенно, по одной, я
все их выучил. Научился помогать людям с разными недугами. Бывает, что человек болен физически. Физический недуг можно вылечить
травами. Но бывает и так, вся семья болеет, — потому что люди в
семье все время ссорятся. Это можно вылечить, вернув гармонию, особым волшебным рисунком, а иногда и просто разговором. Если
повесить волшебный рисунок в доме — ссоры прекратятся. Бывает, люди болеют из-за любви — не могут найти подходящую пару. У
балинезийцев, да и у западных людей тоже, вечно большие проблемы
из-за любви, из-за того, что не могут найти подходящего человека.
Любовный недуг можно вылечить мантрой и волшебным рисунком —
рисунок притянет любовь. Я выучился и черной магии, чтобы снимать
черные сглазы. Если поставить в доме мою волшебную картину, она
будет притягивать хорошую энергию.
Мне по-прежнему нравится рисовать. Рисую картины, когда есть
время, и продаю галереям. На картинах всегда изображено одно и то
же — то время, когда на Бали был рай, примерно тысячу лет назад. Я
рисую джунгли, зверей, женщин с… как это слово? Грудь. Женщин с
грудью. Трудно найти время для рисования, когда занят врачеванием, но я должен лечить. Это мое призвание. Я должен помогать людям, иначе Бог рассердится на меня. Бывает, принимаю роды, провожу
церемонию для покойника, обряд обтачивания зубов, свадьбу. А иногда
встаю в три утра и рисую при свете электрической лампы —
единственное время, когда я могу рисовать. Мне нравится это время
дня, оно хорошо подходит для рисования.
Я делаю настоящую магию — это все не шутки. И всегда говорю
правду — даже если новость плохая. В жизни я должен всегда делать
добро, иначе быть мне в аду. Я говорю по-балинезийски, по-индонезийски, немного по-японски, по-английски и по-голландски. Во
время войны здесь было много японцев. А мне от этого только лучше
— я гадал им по руке, водил дружбу. А до войны тут было много
голландцев. Сейчас у нас не так много людей с Запада, и все говорят
по-английски. Мой голландский — как это? То слово, что мы вчера
выучили? Заржавел. Точно. Заржавел. Мой голландский заржавел! Ха!
На Бали я принадлежу к четвертой касте — это очень низкая
каста, наравне с земледельцами. Но я видел многих людей из первой
касты, и они были не умнее меня. Меня зовут Кетут Лийер. Имя
„Лийер“ дал мне дед, когда я был совсем маленьким мальчиком. Оно
означает „яркий свет“. Яркий свет — это я».
79
Тут, на Бали, у меня столько свободного времени, что даже не
верится. Каждый день у меня только и забот, что ездить к Кетуту
Лийеру на пару часов после обеда, да и обязанностью это трудно
назвать. Остаток дня проходит сам собой, в необременительных
занятиях. Утром я медитирую в течение часа, используя йогические
практики, которым научила меня наша гуру, а вечером — практикую
медитацию Кетута (тихо сидеть и улыбаться). В промежутке между
этими занятиями я гуляю, катаюсь на велосипеде, иногда разговариваю