Объясню все по порядку.
Моя жизнь начала налаживаться, когда в начале две тысячи
второго года я съехала от Дэвида и впервые в жизни нашла
собственную квартиру. Она была мне не по карману, ведь мне по-прежнему приходилось платить за огромный дом в пригороде, в
котором никто уже не жил и который мой муж запрещал продавать, да
и услуги адвокатов и психоаналитиков обходились недешево. Но для
выживания мне было просто необходимо иметь собственную, хотя бы
и однокомнатную, квартиру. Она казалась мне чем-то вроде санатория, восстановительной клиники, где состоится мое выздоровление. Я
выкрасила стены в самые теплые цвета и каждую неделю покупала
себе цветы — как будто навещала саму себя в больнице. Сестра
подарила на новоселье грелку (чтобы не было одиноко в холодной
постели), и я спала, прижав ее к сердцу и держа так бережно, как
спортсмен — сломанную руку.
Мы с Дэвидом расстались насовсем. Или не совсем насовсем.
Трудно припомнить, сколько раз мы расставались и воссоединялись за
эти месяцы. У нас образовалось нечто вроде ритуала: я уходила от
Дэвида, ко мне возвращались силы и уверенность, а потом его прежняя
страсть вдруг вспыхивала с новой силой (когда он видел, какой
сильной и уверенной я снова стала). Уважительно и рассудительно мы
обсуждали, не стоит ли нам «попробовать снова», и каждый раз
придумывали новый, вполне здравый план, как преодолеть нашу
очевидную несовместимость. Мы твердо вознамерились решить эту
проблему. Ведь разве бывает такое, что двое людей, настолько
влюбленных друг в друга, не могут жить долго и счастливо? Не может
быть, чтобы у нас ничего не вышло. Просто не может.
Воссоединившись и вдохновившись новыми надеждами, мы
проводили вместе несколько самозабвенно счастливых дней. Иногда
даже недель. Но в конце концов Дэвид опять замыкался в себе, а я
начинала требовать его внимания (или наоборот — я липла к нему, а
он уходил в себя: так мы и не выяснили, что за чем следует), и мое
сердце снова было разбито. А Дэвид уходил. Он был моей приманкой
и отравой.
Когда мы все же были в разлуке, я старалась научиться жить одна, хоть это и было нелегко. В результате такого опыта мой внутренний
мир начал меняться. Мне стало казаться, что я вот-вот буду
самостоятельной, хотя жизнь моя по-прежнему напоминала массовую
аварию на переполненном шоссе в период отпусков. В те минуты, когда мне не хотелось покончить с собой из-за развода или расставания
с Дэвидом, меня бесконечно радовало, что у меня вдруг стало
появляться свободное время и возможность им распоряжаться. И тогда
я задавала себе совершенно новый для меня вопрос: «Чем ты хочешь
заняться, Лиз?»
Обычно я даже не осмеливалась ответить на него — меня по-прежнему терзали угрызения совести, что я сбежала от мужа, — но
мне было приятно, что он вообще возник Когда наконец я стала
задумываться, чем бы мне действительно хотелось заняться, я делала
это очень осторожно, позволяя себе формулировать только мелкие, неглобальные желания. К примеру.
Я хочу заняться йогой.
Я хочу уйти с вечеринки пораньше, вернуться домой и почитать
книжку.
Я хочу купить себе новый пенал.
Но одно странное желание присутствовало всегда, когда бы я ни