всегда удивляло, когда потом выяснялось, что этих самых ангелочков
привели к Кетуту, потому что матери с отцом показалось, будто их
ребенок «слишком непослушный» и его нужно вылечить. Вот эта
девочка — непослушная? Эта трехлетняя малышка, которая спокойно
сидела на палящем солнце целых четыре часа, ни разу не
пожаловавшись, не попросив ни еды, ни игрушки? Это она-то
непослушная? Мне так и хочется сказать: «Эй, люди, хотите узнать, что такое по-настоящему непослушные дети? Поехали со мной в
Америку, я покажу вам наших детей, которых только риталином[43] и
утихомиришь!» Но здесь у людей иное представление о том, что
значит хорошее поведение детей.
Кетут покорно принял всех пациентов одного за другим. Его как
будто не волновал ход времени — он уделял каждому ровно столько
внимания, сколько нужно, независимо от того, кто шел следующим в
очереди. Он был так занят, что даже пропустил свой единственный
прием пищи в обед, так и просидев приклеенным к крылечку, связанный обязательствами перед Богом и предками, согласно которым
он должен сидеть здесь часами и помогать каждому. К вечеру его глаза
устали, как глаза полевого хирурга гражданской войны. Последним
сегодняшним
пациентом
оказался
совершенно
изможденный
балинезиец средних лет, сетовавший на то, что не спит уже много
недель; его преследовал кошмар, в котором он «тонул сразу в двух
реках».
До сегодняшнего вечера я толком не понимала, какова моя роль в
жизни Кетута Лийера. Каждый день я спрашивала его о том, зачем я
ему, но он лишь настаивал, что я должна приходить и проводить с ним
время. Мне неловко отнимать у него огромную часть дня, но он всегда
выглядит расстроенным, когда вечером я ухожу. Я даже не учу его
английскому, по сути. Все то, чему он выучился, сколько бы
десятилетий назад это ни было, уже осело в его голове, не оставив
места для исправлений и новых слов. Правда, мне удалось втолковать
ему разницу между «рад видеть» и «рад познакомиться» сразу по
приезде — и то хорошо.
Сегодня, когда последний пациент ушел и Кетут совсем выбился
из сил, так устал от служения людям, что выглядел дряхлым стариком, я спросила: может, мне уйти, чтобы он мог побыть один? Но Кетут
ответил: «Для тебя у меня всегда найдется время». После чего
попросил рассказать что-нибудь об Индии, Америке, Италии, о моей
семье. Именно тогда я поняла, что для Кетута Лийера я не учительница
английского и не ученица медитации. Я то, что способно принести
старику знахарю самую простую человеческую радость, — его
собеседница. Я просто человек, с которым можно поговорить, потому
что ему нравится слушать рассказы о мире, — ведь у него было не так
уж много возможностей этот мир увидеть.
Пока мы часами сидели на крыльце, Кетут успел расспросить
меня обо всем на свете, начиная с того, сколько стоят машины в
Мексике, и заканчивая причинами заболевания СПИДом. (На оба
вопроса я постаралась ответить как можно лучше, хотя, полагаю, специалист смог бы дать гораздо более полноценный ответ.) Кетут