же нежного возраста, внук двоюродного брата Кетута или что-то вроде
того. Ради церемонии Кетут нарядился в свое лучшее платье — белый
атласный саронг, отороченный золотом, и белый пиджак с длинными
рукавами, застегнутый на все пуговицы, с воротником-стойкой. В
таком одеянии Кетут стал похож на вокзального носильщика или
дворецкого в роскошном отеле. Вокруг головы он обернул белый
тюрбан. Кетут с гордостью продемонстрировал мне свои руки, унизанные золотыми кольцами и магическими драгоценными
камнями, — всего около семи колец. И все наделены волшебной силой.
Еще у Кетута был медный колокольчик его отца, призывающий духов.
Он попросил меня побольше его пофотографировать.
Мы вместе пошли в дом его соседа. Он был довольно далеко, и
часть пути пришлось идти по людной главной улице. За четыре месяца
на Бали я ни разу не видела, чтобы Кетут выходил из своего дому. И
мне было не по себе смотреть, как он идет по шоссе, обгоняемый
несущимися автомобилями и безумными мотоциклами. Он казался
таким маленьким и хрупким. Ему было совсем не место на
современной запруженной улице, среди ревущих автомобильных
гудков. Мне почему-то захотелось плакать, впрочем, я и так сегодня
слишком расчувствовалась…
Когда мы пришли, в доме соседа уже собралось около сорока
гостей, а на семейном алтаре громоздились подношения: груды
плетеных корзинок из пальмовых листьев, наполненные рисом, цветами, благовониями, жареными поросятами, гусями и курами, кокосами и бумажными деньгами, трепыхавшимися на ветру. Все
гости были разодеты в свои самые элегантные шелковые и кружевные
наряды. И я на фоне всего этого великолепия — одетая по-простецки, вспотевшая от катания на велосипеде, в позорной мятой майке. Но
если бы вы были белой женщиной, которая ввалилась на праздник
одетая черт знает как и без приглашения, вы были бы рады получить
такой прием, какой получила я. Все дружелюбно мне заулыбались, после чего перестали обращать на меня всякое внимание и перешли к
той части праздника, где все сидят и разглядывают чужие наряды.
Церемония под руководством Кетута длилась несколько часов.
Объяснить происходящее мог бы лишь антрополог и команда
переводчиков, однако некоторые ритуалы были мне знакомы — по
рассказам Кетута и прочитанным книжкам. Во время первого этапа
благословения отец держал на руках малышку, а мать — куклу, запеленатый кокос, напоминающий новорожденного. Кокос освятили и
окропили святой водой, как настоящего ребенка, а потом положили на
землю, перед тем как ее впервые коснулась нога малышки. Это было
сделано для того, чтобы одурачить демонов, которые набросились на
куклу и не тронули настоящего ребенка.
Однако, прежде чем ребенка поставили на землю, Кетут еще
несколько часов распевал мантры. Он звонил в свой колокольчик и
затягивал бесконечную молитву, а юные родители светились от
радости и гордости. Гости приходили и уходили, сновали по двору, сплетничали, наблюдали за церемонией, дарили подарки и уходили по
другим делам. Их присутствие выглядело до странного обычным на
фоне торжественности древних ритуалов: с одной стороны, атмосфера
строгая, как в церкви, с другой — ни дать ни взять пикник на заднем
дворе. Кетут пел малышке чудесные мантры, преисполненные
священным духом и в то же время нежностью. Мать держала ребенка
на руках, а Кетут тем временем помахивал перед его носом разными
лакомствами, фруктами, цветами, водой, колокольчиками, жареным
куриным крылышком, кусочком свиного мяса, раскрытым кокосом…