хлопала в ладоши, Кетут тоже смеялся и продолжал петь. Я
представила, что он может говорить: — У-у-у-у… малышка, вот тебе
жареная курица! В один прекрасный день ты полюбишь это лакомство, и, надеюсь, его у тебя будет в достатке! У-у-у-у… малышка, вот
комочек вареного риса, пусть у тебя всегда будет столько риса, сколько
пожелаешь, пусть рис всегда будет сыпаться с неба. У-у-у-у… а вот
кокос, смотри, как смешно он выглядит. Однажды ты сможешь есть
сколько угодно кокосов! У-у-у-у… а вот твоя семья, ты только
посмотри, как они тебя обожают! У-у-у-у… малышка, вся вселенная
обожает тебя. Ты самая лучшая! Наш милый зайчик! Красавица и
ненаглядница! У-у-у-у малышка, наша маленькая принцесса, счастье
наше…
Все гости церемонии получили благословение в виде цветочных
лепестков, смоченных святой водой. Члены семьи по очереди
передавали ребенка друг другу, агукали ей, пока Кетут пел древние
мантры. Даже мне разрешили немножко подержать малышку — мне, в
моих джинсах, — и я прошептала ей собственное напутствие, пока все
распевали хором. «Удачи, — сказала я. — Будь храброй девочкой».
Жара стояла нещадная, даже в тени. Юная мама в соблазнительном
бюстье под прозрачной кружевной рубашкой вся вспотела. Молодой
отец, который будто не способен был придать лицу иное выражение, кроме сияющей гордой улыбки, тоже был весь потный. Бабульки
обмахивались, присаживались, когда уставали, потом снова
поднимались и суетились вокруг жертвенных жареных поросят, отгоняя собак Все то с интересом наблюдали за действом, то теряли
интерес, утомлялись, начинали смеяться, а потом снова становились
серьезными. Но Кетут и малышка были полностью поглощены своим
совместным занятием, их внимание было приковано друг к другу. Весь
день малышка не сводила глаз со старика врачевателя.
Вы когда-нибудь видели, чтобы шестимесячный ребенок не
плакал, не капризничал и не спал четыре часа подряд на палящем
солнце, а лишь смотрел на кого-то с любопытством?
Кетут хорошо поработал, да и малышка тоже. Она полностью
осознавала суть происходящего на церемонии, свой переход от
божественного статуса к человеческому. Глубоко погруженная в
ритуал, не сомневающаяся в том, во что верить, покорная требованиям
культуры, она прекрасно справлялась со своими обязанностями, как и
подобает настоящей балинезийке.
Когда пение наконец смолкло, ребенка завернули в длинную
чистую белую простыню, свисавшую гораздо ниже ее крошечных
ножек, в которой она казалась высокой и царственной, точно
дебютантка на балу. Кетут нарисовал на дне глубокой глиняной
тарелки схему четырех сторон света, наполнил ее святой водой и
поставил на землю. Этот рисованный компас определял то святое
место на земле, куда впервые ступит ножка ребенка.
Потом малышку окружили члены семьи, — казалось, все они
держат ее одновременно, и — опа! — слегка окунули ее пяточку в
глиняную тарелку со святой водой, строго над картинкой, изображавшей схему вселенной. А потом ножка ребенка впервые
коснулась земли. Когда же наконец девочку снова подняли на руки, на
земле остались крошечные мокрые следы, которые и указали ей ее
место в великой балинезийской иерархии, а определив, где ее место, определили, и кто она. Все присутствующие радостно захлопали в
ладоши. Малышка стала одной из нас. Человеком, со всеми