слова, медленно, четко и добродушно говорит (поскольку английскому
его учила я, в тот вечер я так им гордилась!):
— Я понимаю, Лиз. И я там был.
29
Через несколько дней в Рим приехала моя сестра, и это развеяло
остатки моей грусти. Жизнь снова закрутилась. Сестра все делает
быстро, производя вокруг себя энергетические мини-циклоны. Она на
три года меня старше и на семь сантиметров выше. Она занимается
спортом, наукой, воспитывает детей и пишет книги. В Риме сестра
готовилась к марафону — вставала на рассвете и пробегала
восемнадцать миль, а я за это время успевала лишь прочитать одну
статью в газете и выпить две чашки капучино. Когда она бегает, то
похожа на оленя. Во время беременности первенцем она переплыла
озеро — ночью, в темноте. Я не рискнула к ней присоединиться, хоть и
не была беременна. Я просто побоялась. А моя сестра ничего не
боится. Когда она была беременна вторым ребенком, акушерка
спросила ее, нет ли у нее потаенных страхов, что с малышом что-то
будет не так — генетический недостаток или осложнения при родах.
Кэтрин ответила: «У меня только один страх: что он вырастет и станет
республиканцем».
Мою сестру зовут Кэтрин. В семье нас только двое. Мы выросли в
деревне, в Коннектикуте, и, кроме нас и родителей, на нашей ферме
больше никого не было. Мы были единственными детьми в округе.
Кэтрин любила хозяйничать и повелевать и вечно мною командовала.
Я же питала к ней страх и трепет, меня интересовало только ее мнение.
Когда мы играли в карты, я жульничала, чтобы проиграть, — а то не
дай бог Кэтрин рассердится. Мы не всегда были друзьями. Она
считала меня докучливой, а я ее боялась, кажется, лет до двадцати
восьми — пока мне не надоело. В тот год я наконец нашла силы ей
возразить — а она только удивилась, как я раньше на это не решилась.
Только наши отношения вошли в новое русло, как началась
катавасия с моим бывшим мужем. Кэтрин легко могла бы посмеяться
над моей неудачей. Ведь я всегда была самой везучей и обожаемой, любимицей семьи и баловнем судьбы. Жизнь всегда относилась ко мне
более приветливо, на мою долю выпало меньше тягостей, чем на долю
сестры, которая была не в ладах с окружающим миром и не раз
получала сдачи. Узнав о моем разводе и депрессии, Кэтрин вполне
могла бы ответить: «Ха! Ну и посмотрите теперь на нашу мисс
Совершенство!» Но вместо этого она поддержала меня, как настоящий
друг. Когда я в расстройстве звонила ей посреди ночи, она всегда
отвечала и участливо поддакивала в трубку. Когда я стала искать
причины своей депрессии, она все время была рядом. Можно сказать, мы с ней вместе ходили к психотерапевту: в течение очень долгого
времени я звонила ей после каждого сеанса и вкратце описывала все, что узнала во время сегодняшнего приема, а Кэтрин откладывала все
свои дела и говорила: «Ага… это многое объясняет». Это многое
объяснило нам обеим.
Теперь мы созваниваемся почти каждый день — по крайней мере, так было до того, как я переехала в Рим. Если кому-то из нас предстоит
авиаперелет, мы всегда звоним друг другу и говорим: «Не хочу
наводить панику, но… хочу просто сказать, что люблю тебя. Знаешь, мало ли что…» А другая отвечает: «Знаю. Мало ли что».
Кэтрин приехала в Рим подготовленной — впрочем, как всегда.
Она взяла пять путеводителей, прочитала их все и заранее выучила