поводке, а меховой воротник ее облегающей куртки выглядел так, словно был сделан из шкурки второго такого же модного песика. Весь
ее вид источал ауру нечеловеческого гламура и говорил без слов:
«Можете меня разглядывать, но я на вас и не подумаю взглянуть».
Если бы мне сказали, что эта женщина в жизни хоть раз, хоть десять
минут, ходила с ненакрашенными ресницами, ни за что бы не
поверила. Она была полной противоположностью мне: ее стиль в
одежде моя сестра характеризует как «Стиви Никс[21] идет в йога-студию в бархатном спортивном костюме».
Я показала ее Джулио и сказала:
— Гляди, Джулио, вот это римлянка. Мы с ней в одном городе не
уживемся. Здесь место лишь одной из нас. И кажется, мы оба знаем, кому именно.
На что Джулио ответил:
— Может, у вас с Римом просто разные слова.
— Как это?
И тут Джулио объяснил — на смеси английского, итальянского и
языка жестов, — что каждому городу соответствует девиз, определенное слово, которое характеризует место и людей, в нем
живущих. Если бы можно было прочесть мысли людей, идущих по
улице в одном и том же городе, оказалось бы, что большинство из них
думают об одном и том же. Это и есть слово, соответствующее месту.
И если то слово, что ты считаешь главным, не вяжется с девизом
города, тебе там делать нечего.
— И какое же слово у Рима? — спрашиваю я.
— СЕКС, — отвечает Джулио.
— Это же римский стереотип!
— Вовсе нет.
— Но должны же быть в Риме люди, которые не думают о сексе!
— Нет. В Риме все без исключения думают об этом целыми
днями.
— Даже в Ватикане?
— В Ватикане все иначе. Это не часть Рима. У них там другой
девиз. ВЛАСТЬ.
— А я думала — РЕЛИГИЯ…
— ВЛАСТЬ, — повторил Джулио. — Поверь мне. Но у Рима —
СЕКС.
Так вот, если верить Джулио, этим маленьким словом — СЕКС —
в Риме вымощены все тротуары под ногами. Оно струится в фонтанах
и гудит в воздухе, как уличный шум. Все только тем и занимаются, что
думают о нем, одеваются ради него, ищут его, размышляют о нем, отказываются от него, превращают его в спорт и игру. Теперь мне
понятно, почему Рим, вопреки своему очарованию, не представляется
мне городом, где я могла бы поселиться. По крайней мере, сейчас.
Ведь СЕКС — не мое слово. Были времена, когда оно было моим, но
не сейчас. Поэтому главный посыл Рима, кружась по улицам, натыкается на меня и отскакивает в сторону, не производя никакого
эффекта. Главное слово меня не касается, поэтому я вроде как живу
здесь неполноценной жизнью. Дурацкая теория, которую невозможно
доказать, но мне она нравится.
Джулио спрашивает:
— А у Нью-Йорка какое слово? Я недолго думаю и отвечаю:
— Это глагол, иначе и быть не может. Мне кажется, ДОСТИГАТЬ.
(Что касается слова для Лос-Анджелеса, здесь есть одно тонкое, но значительное отличие, хотя это тоже глагол — ДОСТИЧЬ. Я
рассказываю об этой теории моей шведке Софи, и она решает, что