свою маленькую студию. Закрываю дверь. Меня ждет очередная
одинокая ночь в Риме. Долгий сон в пустой кровати в компании
итальянских разговорников и словарей.
Я одна, совсем одна, одна-одинешенька.
Мысль об этом заставляет меня выронить сумку, опуститься на
колени и прикоснуться к полу лбом. И там, на полу, я обращаюсь ко
Вселенной с искренней молитвой благодарности.
Сначала по-английски.
Потом по-итальянски.
И в довершение, чтобы уж наверняка, — на санскрите.
2
Раз уж я стою на коленях, позвольте перенести вас на три года в
прошлое — в то самое время, когда началась эта история. Оказавшись
там, вы обнаружили бы меня в той же позе: на коленях, на полу, бормочущей молитву.
Но, не считая позы, все остальное три года назад было совсем не
похоже на день сегодняшний. Тогда я была не в Риме, а в ванной на
втором этаже большого дома в пригороде Нью-Йорка. Этот дом мы с
мужем купили совсем недавно. Холодный ноябрь, три часа ночи. Муж
спит в нашей кровати. А я прячусь в ванной, пожалуй, уже сорок
седьмую ночь подряд и, как и все предыдущие ночи, плачу. Плачу так
горько, что наплакала уже лужу слез, которая разлилась передо мной
на кафельной плитке резервуаром душевных радиоактивных
отходов, — тут и стыд, и страх, и растерянность, и печаль.
Не хочу больше быть замужем.
Мне очень не хотелось верить в это, но правда засела глубоко
внутри и не давала мне покоя.
Не хочу больше быть замужем. Не хочу жить в этом доме. Не
хочу иметь детей.
Но как это — не хочу детей?! Я же должна их хотеть! Мне
тридцать один год. Мы с мужем вместе восемь лет, женаты шесть, и
вся наша жизнь построена на уверенности, что после тридцати —
самое время остепениться — я наконец успокоюсь и рожу ребеночка.
Нам обоим казалось, что к тому времени я устану от постоянных
разъездов и с радостью поселюсь в большом доме, полном хлопот, детишек и сшитых собственноручно лоскутных одеял. На заднем
дворе будет сад, а на плите — уютно побулькивающая кастрюлька с
домашним рагу. (Кстати, это весьма точное описание моей матери, что
еще раз доказывает, как трудно было мне отделить себя от этой
властной женщины, в чьем доме я выросла.) Но мне все это было не
нужно. Я осознала это с ужасом. Мне исполнилось двадцать восемь, двадцать девять, и вот уже неизбежная цифра тридцать замаячила на
горизонте, как смертный приговор. Тогда я и поняла, что не хочу
заводить ребенка. Я все ждала, когда это желание появится, а оно все
не приходило и не приходило. А ведь мне прекрасно известно, что
значит желать чего-то. И ничего подобного я не чувствовала. Мало
того, мне все время вспоминалось, что сказала сестра, когда кормила
грудью своего первенца: «Родить ребенка — это как сделать наколку
на лбу. Чтобы решиться на такое, надо точно знать, что тебе этого
хочется».
Но разве можно теперь дать задний ход? Ведь у нас все идет по
плану. Ребенок запланирован на этот год. По правде говоря, мы уже