прячась в черных углах, переходя из тени в тень… В темноте мысли ваши замыкаются на
одном, и можете пытаться думать о цветах на лужайке, о Деве Марии или золотом призере
Олимпиады в 440 году — все равно мысли вернутся к невидимой тени, опасной, огромной
туше с клешнями и пристальным взглядом мертвых слепых глаз.
— Хватит же, черт возьми! Джордж обхватил руками голову. Пора прекратить это
сумасшествие, вернуться в реальность. Ему же не 6 лет, в конце концов. Она мертва,
мертва — и все тут. Она не более опасна, чем… чем этот стол, или стул, или радио, или…
«Прекрати панику, Джордж! Заткнись! Возьми себя в руки!» Да, она просто труп — и ничего
больше. Джордж подошел к двери в ее комнату. Бабуля лежала все в той же позе, рука
свешивается с кровати, рот открыт. Она теперь — предмет неодушевленный, часть мебели;
можете положить ее руку обратно в постель, или вылить на нее стакан воды, или включить
музыку под самым ухом — Бабуле все равно. Она, как иногда говорил Бадди, ВНЕ этого
всего.
Внезапно негромкий повторяющийся стук раздался слева от Джорджа. Он невольно
вскрикнул. Это была наружная дверь, всего лишь вторая дверь, которую Бадди поставил
неделю назад — она хлопала, под порывами ветра закрываясь и открываясь вновь. Джордж
отпер замок внутренней двери и выглянул, чтобы прикрыть плотней наружную. Порыв ветра
взъерошил ему волосы. Странно, когда мама уходила, был ясный солнечный день, а сейчас
уже совсем стемнело… Джордж подошел к телефону, снял трубку. Ничего. Все та же
тишина. Он сел на стул, затем встал и начал нервно расхаживать взад-вперед по кухне,
пытаясь взять себя в руки и хоть Сколько-нибудь успокоиться.
Часом позже наступила полная темнота. Телефон молчал. Наверное, ветер, который дул
теперь с неистовой силой, повредил линию. Такое уже было. Ничего страшного… Телефон
тихо динькнул — далекий призрачный! звук — и снова замолчал. Ветер грозил перерасти в
настоящий ураган, он свистел и завывал за окнами, раскачивал деревья… Джордж подумал,
что в лагере бойскаутов у ночного костра он расскажет замечательную историю о том, как
сидел когда-то один в пустом доме со своей мертвой Бабулей, и ветер быстро гнал по небу
облака, черные вверху и внизу белые, чуть тронутые желтизной — как Бабулина сморщенная
кожа… Это, как иногда выражался Бадди, классика!
Больше всего на свете Джордж хотел бы сидеть у костра сейчас, чтобы все уже было
позади, и flee с открытыми ртами слушали бы его рассказ о своей смелости и хладнокровии.
Но — увы — за окнами в полной темноте, бушевал ветер, дом наполнялся странными
звуками, и каждый из которых заставлял Джорджа подпрыгнуть на стуле от страха, и мама
все не возвращалась… «Она вернется скоро. И все будет о'кей. Скоро вернется… Ты не
прикрыл лицо Бабуле! …вернется домой… Не прикрыл лицо!»
Джордж резко вздрогнул, будто кто-то сзади него громко заговорил, и непонимающим
взглядом обвел кухню, остановившись на молчавшем телефоне. В кино он видел, что
мертвым прикрывают лицо — так полагается, но. Боже, опять войти туда… «Черт с ним со
всем! Я не пойду в ее комнату!» Пусть этим занимается кто-нибудь другой. Кто-нибудь из
взрослых. Мама, когда вернется домой. Или доктор Арлиндер, когда его вызовут. Кто угодно,
но не Джордж. Ему это не нужно. А Бабуле теперь и вовсе безразлично. Так зачем же идти
туда, к ней? Голос Бадди ехидно произнес у него в голове: «Оправдываешься, бедняжка. А
если бы не боялся, то пошел бы и спокойно прикрыл ей лицо. Ты просто струсил, щенок!
Кишка тонка!»
Джордж сидел бы за столом, бесцельно перелистывая свой так и не прочитанный
учебник истории. Он понимал, что если не сделает всего до конца, у Бадди будет
возможность поддеть его. Он видел себя у костра, описывающим свои приключения. Вот он
приближается к концу рассказа, когда на дороге вдали засветились фары их старенького
автомобиля — и, как всегда, вовремя появляющиеся взрослые установили торжество порядка