вспыхивает чуть ярче, и Джордж узнает своего братца и слышит язвительный голос: «А если
ты и правда был так храбр, цыпленочек, отчего ты не прикрыл ей лицо?» Нет, так дело не
пойдет. Джордж встал и прошелся по кухне, пытаясь напомнить себе, что Бабуля мертва, и
ее ничто уже не потревожит. Ей можно вылить стакан чаю на голову, или убрать подушку, и
так далее, и так далее, а она не почувствует, потому что она ВНЕ всего этого, спокойная,
холодная, безучастная. Мертвые никогда не встанут, а все остальное — бред, галлюцинации,
странные полуночные страхи, глупые навязчивые мысли — как о том, что полированные
дверцы шкафа распахнутся в темноте, как о том, что лунный голубоватый свет будет играть
на белых костях скелета, как… Джордж прошептал вслух: «Прекрати, неужели ты не
можешь остановиться?! Перестань быть ослом!»
Он попытался успокоиться, и наконец был готов войти к Бабуле и набросить покрывало
ей на лицо. Он сделает все как надо. А потом выкинет ее ненужный пакетик с чаем и уберет
чашку. И все будет исполнено до конца, и никто не сможет упрекнуть его.
Джордж подошел к дверям Бабулиной комнаты. Каждый шаг стоил усилий воли. В
комнате было темно, Бабуля неопределенной черной тушей возвышалось над белеющими
простынями. Джордж лихорадочно шарил по стене в поисках выключателя, никак не мог
найти его — казалось, это будет длиться вечность. Но наконец он нащупал выключатель;
щелчок — и комнату залил неяркий желтый свет.
Бабуля лежала все так же: рот открыт, рука сваливается с кровати. Джордж задумался,
не стоит ли положить руку в кровать вдоль туловища, но от одной мысли, что придется
коснуться трупа, капли холодного пота выступили у него на лбу. Что угодно, только не это. К
тому же, рука в любой момент может соскользнуть обратно, и его героические усилия
пропадут даром. Не стоит напрягаться зря.
Медленно, словно преодолевая сопротивление какой-то вязкой жидкости вместо
воздуха, Джордж приблизился к Бабуле и склонился над ней. Тело покойной было
абсолютно желтое; конечно, отчасти виной тому было освещение, но только ли оно?
Джордж приподнял край покрывала и потянул его. Он покрылся испариной, дыхание
было неровным, сердце бешено билось. Он набросил край покрывала на лицо Бабули, но
ткань соскользнула, обнажая сморщенный лоб. Постояв немного и успокоившись, Джордж
попробовал снова. Осторожно приподнял покрывало за края, изогнувшись над кроватью,
стараясь не коснуться трупа даже сквозь ткань — на этот раз все удалось, О'кей. Джордж
почувствовал удовлетворение. Даже страх слегка отступил. Он похоронил Бабулю! Вот для
чего покойникам прикрывают лицо: это напоминает их захоронение. Таков обычай.
Джордж смотрел на свисающую вниз, до самого пола руку — и ощутил вдруг, что
больше не боится так, как раньше. И сможет поднять эту безжизненную кисть и положить на
кровать, похоронить под покрывалом со всем остальным телом покойной. Он решительно
взял холодную руку и поднял ее.
Бабулина рука дернулась в его ладони — и вцепилась ему в запястье.
Джордж закричал. Он рванулся назад, крича во весь голос, заглушая шум ветра и скрип
половиц в доме, и остановился у дверей, в относительной безопасности.
…Рука судорожно сжалась в воздухе, повернулась и, бессильно упав вниз, вновь застыла
в полной неподвижности. «Со мной все в порядке, ничего не произошло, это просто
рефлекс». Но один взгляд на Бабулю, на мертвую руку с длинными желтыми когтями лишил
Джорджа остатков рассудительности. Паника охватила все его существо, не оставив места
доводам разума. Все тело вновь покрылось мурашками, холодный пот стекал со лба, и он
чувствовал себя на грани сумасшествия. Все, чего он хотел в жизни — быть далеко отсюда,
вне этого дома, за пределами досягаемости Бабулиных цепких рук — да хотя бы просто в
другой комнате… И Джордж бросился бежать, не видя перед собой ничего, бежать прочь из
этого страшного места на непослушных спотыкающихся ногах. Он не вписался в дверной