Джордж вспомнил один из ее «заскоков», когда Бабуля начала кричать: «Гиаши! Гиаши!
Гастур-дегрион-йос-сов-ов!» И мама начала подталкивать их к двери, прикрикнув:
«Побыстрей пошевеливайся» на Бадди, когда тот замешкался в прихожей в поисках своих
перчаток. И Бадди даже остановился на секунду, совершенно ошеломленный, потому что
мама никогда раньше не кричала на них. Дети вышли за порог и стояли во дворе,
недоумевающие, испуганные. А потом мама позвала их к ужину как нив чем ни бывало.
Джордж никогда не вспоминал раньше этот эпизод. Почему-то теперь, глядя на Бабулю, так
странно лежащую на своей кровати, с отвалившейся челюстью, он припоминал в
мельчайших подробностях тот ужасающий день. Наутро они узнали, что миссис Хэрхэм,
жившая неподалеку и иногда посещавшая Бабулю, умерла в своей постели в тот вечер без
особых, как сказал доктор, на то причин. Бабушкины «заскоки». «Заскоки».
Эти странные слова, лишенные всякого смысла, незнакомые, напоминающие
заклинания. Но ведь заклинания произносят ведьмы. Ведьмы способны и на большее.
Разбросанные кусочки мозаики стали складываться в целостную картину. «Магия», —
подумал Джордж, и эта мысль пронзила его как молния.
Картина была ясна. Те самые таинственные книги, о которых мама говорила с тетей
Фло, слова на неведомом языке, которые выкрикивала Бабуля, ее мертворожденные дети и
изгнание из церкви, как и из города — все это складывалось в мозгу Джорджа, как по
волшебству, воедино. Выходил неплохой портрет его Бабули, жирной, морщинистой,
напоминавшей жабу, обтянутую желтой кожей. Беззубый рот скривился в отвратительной
усмешке, взгляд слепых глаз одновременно отсутствующий и пронизывающий, на голове
конический черный колпак, увенчанный звездами, расписанный таинственными
иероглифами. В ногах черные кошки с глазами желтыми, как янтарь. Он чувствовал запах
тления и серы. Видел свет загадочных черных звезд. Слышал пронзительный голос,
произносящий странные слова из странных книг, и каждое слово подобно камню. И каждый
параграф подобен ночному кошмару, и каждое предложение как пылающий костер.
Джордж смотрел на все это глазами ребенка, но они были открыты для постижения
бездонности этой тьмы. Бабуля была ведьмой.
И теперь она умерла. И этот странный звук, который напугал его, звук, напоминающий
клекот, был ее предсмертным хрипом.
— Бабуля? — прошептал Джордж, и в голове его пронеслось: «Динь-дон, злая ведьма
умерла». Ответа не последовало. Он опасливо поднес ладонь ко рту старухи. Дыхание не
чувствовалось. Она лежала неподвижно, и страх снова охватил Джорджа. Неужели… Он
вспомнил, как дядя Фрэд учил его слюнявить палец, чтобы определить направление ветра.
Он проделал эту операцию — но ни малейшего дуновения, ни слабого вздоха изо рта Бабули
не было. Ничего не было. Мальчик ринулся было к телефону звонить доктору Арлиндеру, но
остановился. А если на самом деле Бабуля жива, и он окажется в идиотской ситуации из-за
своего преждевременного испуга? Нет уж, надо все проверить самому. «Пощупай ее пульс».
Он остановился в дверях и обернулся. Рукав ночной сорочки на свисающей мертвой
руке был чуть отвернут, обнажая запястье. Нет, идея не слишком хороша. Однажды после
визита к Доктору Джордж решил пощупать себе пульс. Медсестра делала это легко и быстро,
но сам он, как ни бился, не смог повторить ее действий. Неумелые пальцы говорили ему, что
и сам-то он мертв. Так что лучше не браться за то, о чем не имеешь представления. И
потом… ведь придется прикоснуться к Бабуле. От этой мысли Джорджу становилось не по
себе. Даже если она мертва… ОСОБЕННО, если она мертва. Джордж стоял в
нерешительности на пороге, переводя взгляд с тяжелого неподвижного тела на висящий в
кухне телефон. Может, лучше не тратить времени, а позвонить? Или… «Зеркало!»
Ну конечно же, когда дышишь на зеркало, оно запотевает. И в кино доктор подносил его
ко рту человека, потерявшего сознание, чтобы проверить, жив ли он. Великолепная мысль!