уготовили?
— Я, мадам? Не мной решалась ваша участь. Её решили ваши собственные поступки.
— Какие мои поступки? — резко возразила она. — Разве этого я добивалась? Чтобы
вернуться назад к мужу?
Капитан Блад устало вздохнул:
— Неужели мы должны начинать все сначала? Неужели я должен напоминать вам, что
вы сами отвергли предложенную вам возможность — сдаться на милость храбрых испанских
матросов — и вместо этого возвращаетесь к вашему супругу, пребывающему в приятном
заблуждении, что вы были похищены насильно.
— Но ведь вы, убийца, вынудили меня к этому…
— Если бы не я, ваша участь, мадам, была бы ещё плачевней. Много плачевней того, что
вы мне описали.
— Плачевней ничего не может быть! Ничего! Ведь этот низкий человек, который завёз
меня сюда, в эти варварские места, завёз потому, что бежал от долгов, от позора, потому, что
ему уже не было места на родине, этот… Ах, зачем я вам все это говорю! Вы же не хотите
ничего понимать из упрямства, вам бы только осуждать!
— Мадам, я не хочу осуждать вас. Я хочу, чтобы вы осудили себя сами за те бедствия,
которые навлекли на Бассетерре. И если вы примете то, что вас ждёт, как искупление за
содеянное, это поможет вам обрести душевный покой.
— Душевный покой! О чем вы говорите! — вырвалось у неё со стоном.
Капитан Блад произнёс нравоучительно:
— Искупление очищает совесть. И тогда покой нисходит на душу.
— Я не желаю слушать ваши проповеди! Кто вы такой? Флибустьер, морской
разбойник! Как смеете вы проповедовать то, о чем не имеете ни малейшего понятия! Мне
нечего искупать. Я никому не причинила зла. Я была доведена до отчаяния жестоким,
подлым деспотом, пьяницей, бесчестным игроком, шулером! Да, да, бесчестным! У меня не
было другой возможности спастись. Могла ли я знать, что дон Жуан такой человек, каким
вы его изображаете? Известно ли мне это даже теперь?
— Вот как? — произнёс Блад. — Разве вы не видели разграбленных домов и пепелищ
Бассетерре? Не видели всех этих ужасов, всех страшных бесчинств, творимых там матросами
по его повелению? И вы все ещё сомневаетесь в том, что это за человек? Взирая на весь этот
ужас, содеянный ради того, чтобы вы могли упасть в объятия своего возлюбленного, вы ещё
осмеливаетесь говорить, что не причинили никому зла? Вот, мадам, что требует искупления!
А все то, что было между вами и вашим мужем или доном Жуаном, ничтожно по сравнению
с этим.
Но её ум не мог этого вместить; она отказывалась верить и продолжала негодовать.
Капитан Блад перестал её слушать. Он занялся парусом, обрасопил его бейдевинд, дав
пинассе резкий крен, и повёл её прямо к гавани. Часом позже они бросили якорь у мола. Там
уже причалил баркас, и английские матросы с фрегата, стоявшего на рейде, сходили на
берег. Мужчины и женщины, чёрные и белые, толпившиеся на пристани, перепуганные, ещё
не оправившиеся от страшных потрясений вчерашнего дня, не веря своим глазам, смотрели
на мадам де Кулевэн, которую на руках вынес из лодки на берег статный мужчина с суровым
лицом, в мятом сером камлотовом костюме, шитом серебром, и чёрном парике, заметно
нуждавшемся в завивке.
Кучка людей в изумлении двинулась им навстречу — медленно сначала, затем все
быстрее и быстрее. И вот они уже окружили тайную виновницу всех их бед, приветствуя её,
радуясь чудесному её избавлению.
Капитан Блад, молчаливый и угрюмый, стоя в стороне, окинул взглядом разбросанные
на большом пространстве дома посёлка, ещё не залечившего свои раны — разбитые окна,