клада и нарочно притворился, будто решил войти со мной в долю. А теперь, когда все
выпытал, начинает, как видите, отвиливать, бьёт отбой. Теперь уж он вроде как и не хочет
входить с нами в долю. Он хочет пойти на попятный. Мне думается, вам, мусью Жуанвиль,
должно быть ясно, почему он хочет пойти на попятный, и нетрудно догадаться, почему я не
могу этого допустить.
— Какое жалкое измышление! — насмешливо произнёс Блад. — Что за тайна мне
открыта, помимо пустых россказней о каком-то где-то зарытом кладе?
— Нет, не «где-то», а вы знаете где. Я свалял дурака, все вам открыл.
Блад искренне расхохотался, чем даже напугал своих товарищей, которые теперь уже
ясно видели, что дело принимает для них худой оборот.
— Ну да, где-то на Дарьенском перешейке! Весьма точный адрес, клянусь честью! При
наличии таких сведений мне остаётся только отправиться прямо на место и забрать клад
себе! А что касается всего остального, то я прошу вас, мосье Жуанвиль, обратить внимание
на то, что «отвиливать» здесь начал вовсе не я. Я ещё мог бы заключить сделку с капитаном
Истерлингом, если бы, как было мною предложено с самого начала, нам гарантировали одну
пятую добычи. Но теперь, после того как все мои подозрения подтвердились, я не намерен
вести с ним никаких дел даже за половину всего его сокровища, если предположить, что оно
действительно существует, чего я лично не допускаю.
При этих словах пираты, словно по команде, повскакали с мест, готовые к драке.
Поднялся дикий шум, но Истерлинг, взмахнув рукой, заставил всех приумолкнуть. Когда шум
стих, раздался тоненький голосок мосье Жуанвиля: — Вы на редкость неблагоразумный
человек, капитан Блад.
— Все может быть, все может быть, — беспечно сказал Блад. — Поживём увидим.
Последнее слово ещё не сказано.
— Ну, значит, пора его сказать, — возвестил Истерлинг; он внезапно стал зловеще
спокоен. — Я хотел предупредить вас, что раз вам известен наш секрет, вы не уйдёте с этого
судна, пока не подпишете соглашения. Но какие уж тут предупреждения, когда вы открыто
показали нам свои намерения.
Не вставая из-за стола, капитан Блад поднял глаза на грузную фигуру капитана
«Бонавентуры», стоявшего в угрожающей позе, и трое его помощников с «Синко Льягас»
заметили с недоумением и тревогой, что он улыбается. Сначала он был необычайно
нерешителен и робок, а теперь вёл себя так непринуждённо, так вызывающе! Понять его
поведение было невозможно. Он молчал, и заговорил Хагторп:
— Что вы хотите этим сказать, капитан Истерлинг? Каковы ваши намерения?
— А вот каковы: заковать всех вас в кандалы и бросить в трюм, где вы не сможете
никому причинить вреда.
— Помилуй бог, сэр… — начал было Хагторп, но тут его прервал спокойный, ясный
голос капитана Блада:
— И вы, мосье Жуанвиль, допустите такой произвол, не выразив со своей стороны
протеста?
Жуанвиль развёл руками, выпятив нижнюю губу, и пожал плечами.
— Вы сами прямо напрашивались на это, капитан Блад.
— Так, вот, значит, для чего вы присутствуете здесь — чтобы сделать соответствующее
сообщение мосье д'Ожерону? Ну, ну! — И Блад рассмеялся не без горечи.
И тут внезапно полуденную тишину нарушил гром орудийного выстрела, заставивший
вздрогнуть всех. Испуганно закричали всполошившиеся чайки, все с недоумением
посмотрели друг на друга, и в наступившей затем тишине прозвучал вопрос Истерлинга,
обращённый с тревогой неизвестно к кому:
— Это что ещё за дьявольщина?!