воспрепятствовать отплытию капитана Блада. Он уже попытался захватить «Синко Льягас» в
водах Тортуги с помощью хитрости, однако даже его дерзкая наглость отступила перед
мыслью об открытом насильственном захвате корабля в этом порту, тем более что
губернатор д'Ожерон был, по-видимому, дружески расположен к Бладу и его товарищам-
беглецам.
В открытом море дело будет обстоять иначе, а потом он такую историю сочинит о том,
как «Синко Льягас» попал к нему в руки, что никто в Каноне не сумеет вывести его на
чистую воду.
Итак, капитан Истерлинг позволил Питеру Бладу беспрепятственно покинуть порт и
был даже доволен его отплытием. Он не торопился кинуться в погоню: излишняя спешка
могла выдать его намерения. Истерлинг готовился даже с некоторой медлительностью и
поднял якорь лишь на следующий день, ближе к вечеру. Он не сомневался, что сумеет
правильно отгадать направление, выбранное Бладом, а превосходство «Бонавентуры» в
быстроходности давало ему все основания полагать, что он догонит свою добычу прежде,
чем Блад успеет отойти достаточно далеко. Рассуждал он вполне логично. Ему было
известно, что на «Синко Льягас» припасов недостаточно для долгого плавания,
следовательно, Блад никак не мог направиться прямо в Европу.
Прежде всего Бладу нужно было пополнить запасы провианта, а так как он не посмел
бы зайти ни в один английский или испанский порт, выход у него был один: попробовать
счастья в какой-нибудь из нейтральных голландских колоний, причём, не имея опытного
лоцмана, он вряд ли рискнул бы провести свой корабль среди опасных рифов Багамских
островов. Поэтому нетрудно было догадаться, что Блад возьмёт курс на Подветренные
острова, чтобы зайти на Сен-Мартен, Сабу или Сент-Эустатиус. И вот, не сомневаясь, что он
сумеет догнать Блада задолго до того, как тот доберётся до ближайшего из этих голландских
поселений, расположенных в двухстах лигах от Тортуги, Истерлинг поплыл на восток вдоль
северных берегов Эспаньолы. Однако все пошло далеко не так гладко, как рассчитывал этот
пират.
Ветер, вначале попутный, к вечеру задул с востока и за ночь достиг силы шторма, так
что на рассвете — зловещем рассвете, занявшемся среди багровых туч, — «Бонавентура» не
только не продвинулся вперёд, но был отнесён на несколько миль в сторону от своего курса.
К полудню ветер опять переменился, теперь он дул с севера, и ещё сильнее, чем раньше. Над
Карибским морем бушевал ураган, и в течение суток «Бонавентура» метался под ударами
шквала, убрав все паруса и задраив люки, а грозные волны накатывались на него с кормы и
швыряли с гребня на гребень как пробку.
Однако Истерлинг был не только упрямым бойцом, но и опытным моряком. Благодаря
его умелому управлению «Бонавентура» нисколько не пострадал, и, едва улёгся шторм и
задул устойчивый юго-западный ветер, шлюп вновь кинулся за своей жертвой. Поставив все
паруса, «Бонавентура» летел по все ещё высокой после шторма волне.
Истерлинг ободрял своих людей, напоминая им, что ураган, задержавший их,
несомненно задержал также и «Синко Льягас», а если попомнить о том, как неопытна
команда бывшего испанского фрегата, так, пожалуй, буря и вовсе могла быть на руку
«Бонавентуре».
Что уготовила для них буря, им предстояло узнать на следующее же утро, когда за
мысом Энганьо они увидели галион, который за дальностью расстояния сочли было сперва
за «Синко Льягас», но потом довольно скоро убедились, что это какое-то другое судно. Оно,
несомненно, было испанским, о чем свидетельствовала не только массивность его форм, но
и флаг Кастилии, развевавшийся под распятием на клотике грот-мачты. Все паруса грот-
мачты были зарифлены, и, неся полными только фок-бизань и кливер, галион неуклюже
продвигался левым галфиндом по направлению к проливу Моны.