меньшей выдержкой и упрямством следил за тем, чтобы не предоставить ему этой
возможности.
Таким образом, исход дела должна была решить первая же ошибка, допущенная одним
из них, и её совершил Чард. Заботясь только о том, чтобы не подставить свой борт «Синко
Льягасу», он забыл о носовых орудиях фрегата и, маневрируя, подпустил его к себе на
слишком близкое расстояние. Он понял свой промах в тот миг, когда две пушки внезапно
рявкнули у него за кормой и ядра пронизали его паруса. Это взбесило Чарда, и от злости он
приказал дать залп из кормовых орудий. Однако орудия эти были слишком малы, и их ядра
не достигли цели. Тогда, совсем рассвирепев, Чард повернул «Бонавентуру» так, чтобы дать
продольный бортовой залп по противнику в надежде сбить его паруса, после чего, потеряв
ход, «Синко Льягас» оказался бы во власти его абордажников. Однако из-за сильной зыби и
большого расстояния его замысел потерпел неудачу, и залп прогремел впустую, оставив
лишь облако дыма между ним и «Синко Льягас». Блад тотчас же повернул и разрядил все
двадцать орудий своего левого борта в это облако, надеясь поразить скрытый за ним
беззащитный борт «Бонавентуры». Этот его манёвр также не увенчался успехом, однако он
показал Чарду, с кем ему приходится иметь дело, и убедил его, что с таким противником
шутки плохи. Тем не менее Чард все-таки решил рискнуть ещё раз и быстро пошёл на
сближение, рассчитывая, что плывущие в воздухе клубы дыма скроют его от врага и он
успеет захватить «Синко Льягас» врасплох. Однако для этого манёвра требовалось слишком
много времени. Когда «Бонавентура» лёг на новый курс, дым уже почти рассеялся, Блад
успел разгадать замысел Чарда, и «Синко Льягас», шедший левым галсом, мчался теперь по
волнам почти вдвое быстрее «Бонавентуры», которому ветер не благоприятствовал.
Чард снова сделал крутой поворот и бросился вперёд, намереваясь перехватить
противника и подойти к нему с ветра. Однако Блад, отдалившийся на расстояние мили, имел
в своём распоряжении достаточно времени, чтобы повернуть и в подходящую минуту
пустить в ход орудия своего правого борта. Чтобы избежать этого, Чард вновь пошёл на юг,
подставляя под пушки Блада только корму.
В результате этих манёвров оба судна постепенно отошли так далеко, что «Санта-
Барбара», на юте которой бесновался, изрыгая ругательства, Истерлинг, уже превратилась в
маленькое пятнышко на северном горизонте, а они все ещё не вступили в настоящий бой.
Чард проклинал ветер, благоприятствовавший капитану Бладу, и проклинал капитана
Блада, так хорошо использовавшего преимущества своей позиции. Тупоголовый лекаришка,
по-видимому, прекрасно разбирался в положении вещей и с почти сверхъестественной
проницательностью находил ответ на каждый ход своего противника. Изредка они
обменивались залпами носовых и кормовых орудий, целясь высоко, чтобы сбить паруса
врага, но расстояние было слишком велико, и эти выстрелы не достигали цели.
Питер Блад, стоявший у поручней на юте в великолепном панцире и каске из чёрной
дамасской стали, принадлежавших некогда испанскому капитану «Синко Льягас»,
чувствовал усталость и тревогу. Хагторп, стоявший рядом с ним в таком же облачении,
исполин Волверстон, для которого на всем корабле не нашлось панциря подходящего
размера, и Питт у штурвала — все заметили эту тревогу в его голосе, когда он обратился к
ним со следующим вопросом:
— Как долго может продолжаться такая игра в пятнашки? И как бы долго она ни
продолжалась, конец все равно может быть только один. Рано или поздно ветер либо спадёт,
либо переменится, или же мы, наконец, потеряем силы, и тогда в любом случае окажемся во
власти этого негодяя.
— Но остаются ещё неожиданности, — сказал юный Питт.
— Да, конечно, и спасибо, что ты напомнил мне об этом, Джерри. Так возложим свои
надежды на какую-нибудь неожиданность, хотя, право же, я не могу себе представить,