Однако эта неожиданность уже приближалась, и даже очень быстро, но один только
Блад сумел её распознать, когда она к ним пожаловала. Длинный западный галс привёл их к
берегу, и тут из-за мыса Эспада менее чем в миле от них появился огромный вооружённый
тяжёлыми пушками корабль, который шёл круто к ветру, открыв все двадцать пушечных
портов своего левого борта; на его клотике развевался флаг Кастилии. При виде этого нового
врага иного рода Волверстон пробормотал ругательство, более походившее на всхлипывание.
— Вот нам и пришёл конец! — воскликнул он.
— А по-моему, это скорее начало, — ответил Блад, и в голосе его, недавно таком
усталом и унылом, послышался смешок. Он быстро и чётко отдал команду, которая ясно
показала, что он замыслил. — Ну-ка, подымите испанский флаг и прикажите Оглу дать залп
по «Бонавентуре» из носовых орудий, когда мы начнём поворот.
Питт переложил руль и под звон напрягшихся снастей и скрип блоков «Синко Льягас»
медленно повернул, а над его кормой заплескалось на ветру пурпурно-золотое знамя
Кастилии. Через мгновение загремели две пушки на его носу — вполне бесполезно в одном
отношении, но весьма полезно в другом. Их залп яснее всяких слов сказал испанцу, что он
видит перед собой соотечественника, который гонится за английским пиратом.
Несомненно, потом придётся выдумывать какие-то объяснения, особенно если
окажется, что испанцам известна недавняя история «Синко Льягас». Однако давать
объяснения им придётся лишь после того, как они разделаются с «Бонавентурой», а сейчас
Блада заботило только это.
Тем временем испанский корабль береговой охраны из Санто-Доминго, который, неся
патрульную службу, был привлечён звуком пушечных залпов в море и, обогнув мыс Эспада,
повёл себя именно так, как и следовало ожидать. Даже и без флага форма и оснастка «Синко
Льягас» явно свидетельствовали о его испанском происхождении, и вместе с тем было ясно
и то, что бой он ведёт с английским шлюпом. Испанец без малейших колебаний вмешался в
схватку и дал бортовой залп по «Бонавентуре» в тот момент, когда Чард делал поворот,
чтобы избежать этой новой и непредвиденной опасности.
Когда шлюп задрожал под ударами по носу и корме и его разбитый бушприт повис на
путанице снастей поперёк носа, Чардом овладел безумный гнев. Вне себя от ярости он
приказал дать ответный залп, который причинил некоторые повреждения испанцу, хотя и не
лишил его манёвренности. Испанец, охваченный воинственным пылом, повернул так, чтобы
ударить по шлюпу пушками правого борта, и Чард, к этому времени уже утративший от
злости способность соображать, тоже повернул, стремясь ответить на этот залп или даже
предупредить его.
И только уже осуществив этот манёвр, сообразил он, что разряженные пушки превратят
его в беспомощную мишень для атакующего «Синко Льягас». Ибо Блад, предугадав этот
удобный момент, тотчас встал к шлюпу бортом и дал по нему залп из своих тяжёлых орудий.
Этот залп с относительно близкого расстояния смел все с палубы «Бонавентуры», разбил
иллюминаторы надстройки, а одно удачно пущенное ядро пробило нос шлюпа почти на
самой ватерлинии, и волны начали захлёстывать пробоину.
Чард понял, что его судьба решена, и снедавшая его злоба стала ещё мучительнее, когда
он сообразил, какое недоразумение было причиной его гибели. Он увидел испанский флаг
над «Синко Льягас» и усмехнулся в бессильной ярости.
Однако тут ему в голову пришла отчаянная мысль, и он спустил флаг, показывая, что
сдаётся. Рискованный расчёт Чарда строился на том, что испанец, не зная численности его
экипажа, попадётся на удочку, подойдёт к нему вплотную для высадки призовой партии и,
захваченный врасплох, окажется в его власти, а он, завладев таким кораблём, сможет выйти
из этой переделки благополучно и с честью.
Однако бдительный капитан Блад предвидел возможность такого манёвра и понимал,