когда захватил галион.
Блад приказал спустить шлюпку и послал за испанцем шестерых людей под командой
Дайка, немного знавшего испанский язык.
Дон Ильдефонсо, которого безжалостно оставили погибать на обречённом корабле,
сумел освободиться от своих пут и теперь, спустившись на якорную цепь, ожидал
приближающуюся шлюпку. Он весь дрожал от радостного волнения: ведь и он сам и его
судно с бесценным грузом были спасены! Это внезапное избавление казалось ему поистине
чудом. Дело в том, что, подобно капитану сторожевого судна, дон Ильдефонсо, если бы даже
и не распознал испанской постройки корабля, так неожиданно пришедшего ему на выручку,
все равно решил бы, что перед ним соотечественники, так как на «Синко Льягас» продолжал
развеваться испанский флаг. И вот, не успела ещё шлюпка подойти к борту «Санта-
Барбары», как испанский капитан, захлёбываясь от возбуждения, уже рассказывал Дайку,
что произошло с его кораблём и какой груз он везёт. Они должны одолжить ему десяток
матросов, и вместе с теми шестью, которые заперты в трюме «СантаБарбары», он сумеет
благополучно добраться с сокровищами до Санто-Доминго.
Этот рассказ ошеломил Дайка. Однако он не утратил самообладания. Боясь, что его
испанская речь позволит дону Ильдефонсо догадаться об истинном положении вещей, он
ответил со всем возможным лаконизмом:
— Буэно, я передам капитану.
Затем он шёпотом приказал гребцам отваливать, чтобы спешно вернуться на «Синко
Льягас».
Когда Блад выслушал эту историю и оправился от первого изумления, он расхохотался:
— Так вот что собирался рассказать мне этот негодяй при нашей будущей встрече! Черт
побери, я не доставлю ему этой радости!
Десять минут спустя «Синко Льягас» пришвартовался к борту «Санта-Барбары».
В отдалении Истерлинг и его команда, заметив этот манёвр, опустили весла и, злобно
переговариваясь, наблюдали за происходящим. Они уже понимали, что лишились даже
предвкушаемого ими жалкого удовольствия видеть, как капитан Блад, ничего не подозревая,
топит бесценное сокровище. Истерлинг вновь разразился проклятиями.
— Кровь и смерть! Я забыл этого чёртова испанца в каюте, и он проболтался про
золото. Вот к чему приводит милосердие! Если бы я перерезал ему глотку…
Тем временем капитан Блад, которого легко было принять за испанца, если бы не его
синие глаза на загорелом лице, на безупречнейшем кастильском языке объяснял
недоумевающему дону Ильдефонсо, почему он поставил «Синко Льягас» борт о борт с его
кораблём.
Он не может одолжить матросов «Санта-Барбаре», потому что ему самому не хватает
людей. А в таком случае оставить её на плаву — значит вновь отдать в руки гнусных
пиратов, у которых ему удалось её отбить. И остаётся только одно: прежде чем потопить
галион, перенести на борт «Синко Льягас» сокровища, которые спрятаны в трюме. Он будет
счастлив предложить дону Ильдефонсо и шести его уцелевшим матросам гостеприимство на
борту «Синко Льягас» и доставить их на Тортугу; или же, если дон Ильдефонсо, что весьма
вероятно, этого не пожелает, капитан Блад даст им одну из своих шлюпок, и, выбрав
благоприятную минуту, они смогут добраться до берега Эспаньолы.
Хотя в этот день дон Ильдефонсо уже не раз был вынужден удивляться, эта речь
показалась ему самой удивительной из всего, что он когда-либо слышал.
— Тортуга! Тортуга! Вы сказали, что плывёте на Тортугу? Но зачем? Во имя бога, кто
вы такой?
— Меня зовут Питер Блад, а вот кто я такой — право же, я и сам не знаю.
— Вы англичанин? — в ужасе воскликнул испанец, начиная постигать какую-то долю