имело форму большого корабля, чей алый корпус горделиво возвышался среди остальных
мелких судёнышек, словно величавый лебедь в стае гусей. Подойдя ближе, Истерлинг прочёл
название корабля, выведенное крупными золотыми буквами на борту, а под ним — и
название порта, к которому корабль был приписан: «Синко Льягас», Кадис. Истерлинг
протёр глаза и прочёл снова. После этого ему оставалось только теряться в догадках о том,
как этот великолепный испанский корабль мог очутиться в таком пиратском гнезде, как
Тортуга. Корабль был прекрасен — весь от золочёного украшения на носу, над которым
поблёскивали на солнце медные жерла пушек, до высокой кормы; прекрасен и могуч, ибо
опытный глаз Истерлинга уже насчитал сорок орудий за его задраенными портами.
«Бонавентура» бросил якорь в десяти саженях от большого корабля в западной части гавани
у самого подножия Горного форта, и капитан Истерлинг сошёл на берег, спеша найти
разгадку этой тайны.
На рыночной площади за молом он смешался с пёстрой толпой. Здесь шумели и
суетились торговцы всевозможных национальностей, но больше всего было англичан,
французов и голландцев; здесь встречались путешественники и моряки самого различного
рода; флибустьеры[1], все ещё остававшиеся таковыми, и флибустьеры, уже откровенно
превратившиеся в пиратов; здесь были лесорубы, ловцы жемчуга, индусы, негры-рабы,
мулаты — торговцы фруктами и множество других представителей рода человеческого,
которые ежедневно прибывали в Кайонскую бухту — одни, чтобы поторговать, другие,
чтобы просто послоняться. Истерлинг без труда отыскал двух хорошо осведомлённых
прощелыг, и те охотно поведали ему необычайную историю благородного кадисского судна
с кучкой беглых каторжников на борту, бросившего якорь в Кайонской бухте.
Истерлинга рассказ этот не только позабавил, но и ошеломил. Он пожелал получить
более подробные сведения о людях, принимавших участие в этом неслыханном
предприятии, и узнал, что их всего десятка два, не больше, и что все они — политические
преступники-бунтовщики, сражавшиеся в Англии на стороне Монмута и не попавшие на
виселицу только потому, что вест-индским плантаторам требовались рабы. Ему доложили
все, что было известно и об их вожаке Питере Бладе. Прежде он был врачом, сообщили ему,
и добавили ещё кое-какие подробности.
Шёл слух, что Питер Блад хочет вернуться к профессии врача и потому решил вместе с
большинством своих сподвижников при первой возможности отвести корабль обратно в
Европу. Лишь кое-кто из самых отчаянных головорезов, неразлучных с морем, выразили
желание остаться здесь и примкнуть к «береговому братству».
Вот что услышал Истерлинг на рыночной площади, позади мола, пока его острый взгляд
продолжал рассматривать и изучать большой красный корабль. Будь у него такой корабль,
каких бы дел мог он натворить! Перед глазами Истерлинга поплыли видения. Слава Генри
Моргана, под командой которого он когда-то плавал и который посвятил его в науку
пиратства, померкла бы перед его славой! Несчастные беглые каторжники, надо полагать,
будут только рады продать ему этот корабль, уже сослуживший им свою службу, и, верно, не
заломят за него слишком высокой цены. Хватит с них и груза какао, спрятанного в трюме
«Бонавентуры».
Капитан Истерлинг погладил свою чёрную курчавую бороду и улыбнулся. У него-то
сразу хватило смекалки сообразить, какие возможности таятся в этом корабле, который уже
месяц, как стоит здесь на причале у всех на виду. Так, значит, ему и поживиться, раз он
оказался умнее всех.
И он побрёл через весь город мимо невзрачных домишек, по запорошённой коралловой
пылью дороге — такой ослепительно-белой под ярким солнцем, что глаз человека невольно
старался отдохнуть на пятнах тени, ложившихся на дорогу от росших по сторонам её чахлых
пальм.