порой ему словно бы даже нравилось разжигать чудовищное тщеславие губернатора. Так, на
третьи сутки за ужином дон Педро предложил его превосходительству отметить оказанную
ему высокую монаршью милость каким-либо событием, которое запечатлелось бы у всех в
памяти и нашло бы своё место в анналах острова Пуэрто-Рико.
Дон Хайме жадно ухватился за это предложение.
— Да, да. Это великолепная мысль. Что бы вы мне посоветовали предпринять?
Дон Педро, улыбаясь, запротестовал:
— Как могу я давать советы дону Хайме де Вилламарга? Но, во всяком случае, это
должно быть нечто такое, что было бы под стать столь значительному и торжественному
событию.
— Да, разумеется… Это верно. (Однако мозг этого тупицы был не способен родить
какую-либо идею. ) Вопрос в том, что именно можно считать приличествующим случаю?
Фрей Алонсо предложил устроить большой бал в доме губернатора, и донья Эрнанда
зааплодировала. Но дон Педро позволил себе не согласиться с ней: по его мнению, бал
останется в памяти только у тех, кто будет на него — приглашён. Надо придумать нечто
такое, что произведёт неизгладимое впечатление на всех жителей острова.
— Почему бы вам не объявить амнистию? — предложил он наконец.
— Амнистию? — Три пары удивлённых глаз вопросительно уставились на него.
— Именно. Почему бы нет? Вот это был бы поистине королевский жест. А разве
губернатор не является в какой-то мере королём — вице-королём, наместником монарха, —
и разве народ не ждёт от него поступков, достойных короля? В честь полученной вами
высокой награды откройте ваши тюрьмы, дон Хайме, как делают это короли в день своей
коронации!
Дон Хайме, ошеломлённый величием этой идеи, не сразу вышел из столбняка. Наконец
он стукнул по столу кулаком и заявил, что это блестящая мысль. Завтра он обнародует своё
решение, отменит судебные приговоры и выпустит на волю всех преступников. — Кроме, —
добавил он, — шестерых пиратов. Населению не понравится, если я их освобожу тоже.
— Мне кажется, — сказал дон Педро, — что любое исключение сведёт на нет значение
всего акта. Исключений не должно быть.
— Но эти преступники сами исключение. Разве вы не помните — я рассказал вам, как
захватил шестерых пиратов из тех, что имели наглость высадиться на Пуэрто-Рико?
Дон Педро нахмурился, припоминая.
— Да, да! — воскликнул он. — Вы что-то рассказывали.
— А говорил ли я вам, сэр, что один из этих пиратов не кто иной, как эта собака
Волверстон.
— Волверстон? — повторил дон Педро. — Вы схватили Волверстона? — Не могло быть
сомнений в том, что это сообщение глубоко его поразило, да и неудивительно: ведь
Волверстон считался правой рукой капитана Блада. Испанцам он был так же хорошо
известен, как сам капитан Блад, и ненавидели они его, пожалуй, не меньше. — Вы схватили
Волверстона? — повторил дон Педро и в первый раз за все время поглядел на дона Хайме с
явным уважением. — Вы мне этого не говорили. Ну, в таком случае, друг мой, вы подрезали
капитану Бладу крылья. Без Волверстона он уже наполовину не так страшен. Теперь недолго
ждать, чтобы погиб и он, и своим избавлением от него Испания будет обязана вам.
Дон Хайме с притворным смирением развёл руками.
— Быть может, этим я хоть немного заслужу ту великую честь, которой удостоил меня
король.
— Хоть немного! — повторил дон Педро. — Будь его величество оповещён об этом, он,
быть может, почёл бы даже орден святого Якова Компостельского недостаточно почётным
для вас.