ему, что гнев, ярость никак не помогут ему сейчас и любой ценой следует их обуздать. Он
взял себя в руки.
— Каузак! — с расстановкой произнёс он. — Какая приятная, но неожиданная встреча!
— Да, вот и ты сел наконец на мель, капитан, — сказал Каузак и рассмеялся негромко,
злобно и мстительно.
Питер Блад отвёл от него глаза и поглядел на женщину, которая извивалась, стараясь
вырваться из рук сообщника Каузака.
— Уймись ты, шлюха! Уймись, не то придушу! — пригрозил ей тот.
— Что вы хотите сделать с ним, Сэм? — визжала женщина.
— Не твоё дело, старуха.
— Нет, моё, моё! Ты сказал, что ему грозит опасность, и я поверила тебе, поверила тебе,
лживая ты скотина!
— Ну да, так оно и было. А теперь ему тут хорошо и удобно. А ты ступай туда,
Молли. — Он подтолкнул её к открытой двери в тёмный альков. — Не пойду я!.. —
огрызнулась она.
— Ступай, тебе говорят! — прикрикнул он. — Смотри, хуже будет!
И, грубо схватив женщину, которая упиралась и брыкалась что было мочи, он поволок
её через всю комнату, выпихнул за дверь и запер дверь на задвижку.
— Сиди там, чёртова шельма, и чтоб тихо было, не то я успокою тебя на веки вечные.
Из-за двери донёсся стон, затем заскрипела кровать — как видно, женщина в отчаянии
бросилась на неё, — и все стихло.
Питер Блад решил, что её участие в этом деле теперь для него более или менее ясно и,
по-видимому, закончено. Он поглядел на своего бывшего сотоварища и улыбнулся с
наигранным спокойствием, хотя на душе у него было далеко не спокойно.
— Не проявлю ли я чрезмерную нескромность, если позволю себе спросить, каковы
твои намерения, Каузак? — осведомился он.
Приятель Каузака, долговязый, вихлястый малый, тощий и скуластый, сильно
смахивающий на индейца, рассмеялся, навалившись грудью на стол. Его одежда изобличала
в нем охотника. Он ответил за Каузака, который молчал, насупившись, не сводя мрачного
взгляда с пленника:
— Мы намерены передать тебя в руки дона Мигеля де Эспиноса.
И, наклонившись к лампе, он оправил фитиль. Пламя вспыхнуло ярче, и маленькая
грязная комната словно увеличилась в размерах.
— C'est са[4], — сказал Каузак. — А дон Мигель, надо полагать, вздёрнет тебя на нок-
рее.
— А, так тут ещё и дон Мигель затесался! Какая честь! Верно, это цена, назначенная за
мою голову, так раззадорила вас всех? Что ж, это самая подходящая для тебя работёнка,
Каузак, клянусь честью! Но все ли ты учёл, приятель? У тебя впереди по курсу есть кое-
какие подводные рифы. Хейтон со шлюпкой должен встретить меня у мола, когда пробьёт
восемь склянок. Я и так уже запоздал — восемь склянок пробило час назад, если не больше,
и сейчас там поднимается тревога. Все знают, куда я шёл, и отправятся туда искать меня. А
ты сам знаешь, ребята, чтобы меня найти, перетряхнут и вывернут наизнанку весь этот
город, как старый мешок. Что ждёт тебя тогда, Каузак? Ты подумал об этом? Вся твоя беда в
том, что ты начисто лишён воображения, Каузак. Ведь это недостаток воображения заставил
тебя удрать с пустыми руками из Маракайбо. И если б не я, ты ещё по сей день потел бы на
вёслах на какой-нибудь испанской галере. А ты вот обозлился на меня и, как упрямый
болван, не видишь дальше собственного носа, думаешь только о том, чтобы выместить на
мне свою злобу, и сам на всех парусах летишь к своей погибели. Если в твоей башке есть
хоть крупица здравого смысла, приятель, тебе бы надо сейчас поскорее убрать парус и лечь,