— Боже милостивый, четыреста тысяч! — Он вымолвил это медленно, с трудом ворочая
языком, словно стремясь, чтобы огромная цифра проникла в его мозг и дошла до сознания
его соучастника. Он повторил: — Четыреста тысяч, по двести тысяч на каждого! Разрази
меня гром! За такие денежки стоит рискнуть, а, Сэм?
— Куча денег, что и говорить, — задумчиво проговорил Сэм. Потом он вдруг
опомнился: — Чума на тебя! Так ведь это слова! Кто им поверит? Попробуй освободи-ка его,
как ты тогда заставишь его платить, да он…
— О нет, я заплачу, — сказал Блад. — Каузак может подтвердить, что я всегда плачу.
Учтите, — добавил он, помолчав, — что такая сумма, даже если её поделить, сделает
каждого из вас богачом, и вы до конца дней своих будете жить припеваючи, в полном
достатке. — Он рассмеялся. — Ну же, ребята, не валяйте дурака!
Каузак облизнул пересохшие губы и поглядел на своего компаньона. — Давай
рискнём, — заискивающе пробормотал он. — Сейчас ещё десяти нет, и мы до полуночи
успеем удрать так далеко, что испанцам нас ни в жизнь не догнать.
Но переубедить Сэма было нелегко. Он размышлял. И хотя приманка была велика, Сэм
никак не мог решиться принять это соблазнительное предложение, ибо ему мерещилась в
нем двойная опасность. Связавшись с испанцами, он теперь боялся отступиться от них: ему
казалось, что тогда его неминуемо ждёт гибель, либо от руки разъярённых испанцев,
которых он предаст, либо от руки самого Блада, который, если его освободить, конечно,
ничего им не простит. Так лучше уж без особого риска взять верные сорок тысяч, чем
гоняться за какими-то призрачными сотнями тысяч, раз это к тому же сопряжено с такой
опасностью.
— Не бывать этому, и все! — сердито закричал он. — А ты, капитан, заткнись! Я,
кажется, тебя предупреждал.
— А, черт! — хрипло выругался Каузак. — А я говорю, что стоит рискнуть! Стоит!
— Ты говоришь? А ты-то чем рискуешь? Испанцы даже не знают, что ты ввязался в это
дело. Тебе легко, приятель, говорить «стоит рискнуть! «, когда тебе и рисковать-то не
придётся. Вот мне — другое дело. Если я надую испанца, он сразу смекнёт, чем тут пахнет.
Да что толковать! Я дал слово, а я своему слову хозяин. И хватит об этом.
Решительный, свирепый, он стоял напротив Каузака по другую сторону стола, и Каузак,
хмуро глянув на тощее непреклонное лицо, вздохнул с досадой и снова опустился на табурет.
Блад ясно видел, что в душе француза клокочет злоба. Несмотря на мстительную
ненависть, которую этот корыстный мошенник питал к Бладу, завладеть деньгами своего
врага было для него соблазнительнее, чем лишать его жизни, и нетрудно было догадаться,
какую досаду испытывает он, видя, что возможность крупной наживы уплывает у него из-
под носа только потому, что для его компаньона это сопряжено с риском.
Некоторое время эта достойная парочка хранила молчание. Молчал и Блад, считая, что
ему пока не следует ничего добавлять к уже сказанному, так как сейчас это не принесёт
плодов. Вместе с тем он все же испытывал некоторое удовлетворение, видя, что ему удалось
посеять рознь между компаньонами.
Когда же он наконец заговорил, нарушив нависшее в комнате угрюмое молчание, его
слова, казалось, имели мало связи со всем предыдущим.
— Хотя вы, по-видимому, твёрдо решили продать меня испанцам, это ещё отнюдь не
причина, чтобы я умирал тут у вас от жажды. В горле у меня пересохло, как в солончаковой
пустыне, ей-богу.
И хотя мучившая его жажда служила для него лишь предлогом, чтобы достичь своей
цели, тем не менее она была отнюдь не притворной, и надо сказать, что его тюремщики так
же сильно от неё страдали. Воздух в этой комнате с запертыми наглухо дверями и окнами
был нестерпимо удушлив. Сэм провёл рукой по влажному лбу и стряхнул капельки пота.