В полном молчании, нарушаемом лишь тиканьем часов Питера Блада, лежавших на
столе, время тянулось бесконечно. Наконец где-то далеко в переулке послышался звук шагов.
Шаги приближались, звучали все громче, дверь распахнулась, и на пороге возник Каузак с
большим чёрным бурдюком вина в руках.
Сэм уже вскочил на ноги, правую руку он держал за спиной.
— Куда это ты провалился? — проворчал он. — Почему так долго?
Каузак был бледен и запыхался, словно бежал бегом. Мозг Питера Блада, работавший в
эти минуты с поразительной точностью, мгновенно отметил, что Каузак и не думал бежать.
В чем же причина его состояния? Видимо, оно являлось следствием волнения или страха.
— Я торопился, — сказал француз, — да уж больно пить захотелось. Задержался
малость, чтобы прополоскать глотку. Вот твоё вино.
Он плюхнул бурдюк на стол.
И в то же мгновение Сэм почти в упор выстрелил ему прямо в сердце. Картина, которая
предстала взору Питера Блада в клубах ядовитого дыма, заставившего его закашляться,
запечатлелась в его памяти на всю жизнь. Каузак лежал на полу ничком, тело его судорожно
подёргивалось, а Сэм, перегнувшись через стол, смотрел на него, и на тощем лице его играла
хищная усмешка.
— Я с тобой, французская скотина, не желаю попадать впросак, — дал он своё
запоздалое объяснение, словно убитый мог ещё его слышать.
Затем он положил пистолет и потянулся к бурдюку. Запрокинув голову, он вылил
изрядное количество вина в свою пересохшую глотку. Громко чмокнул, облизнул губы,
опустил бурдюк на стол и скорчил гримасу, словно почувствовав во рту горький привкус.
Внезапно страшная догадка сверкнула в его мозгу, и в глазах отразился испуг. Он снова
схватил бурдюк и понюхал вино, громко, точно собака, втягивая ноздрями воздух. Лицо его
посерело, расширенными от ужаса глазами он уставился на Питера Блада и сдавленным
голосом выкрикнул одно-единственное слово:
— Манзанилла!
Схватив бурдюк, он швырнул его в распростёртое на полу мёртвое тело, изрыгая
чудовищную брань.
А в следующее мгновение он уже скорчился от боли, схватившись руками за живот.
Забыв о Бладе, обо всем, кроме сжигавшего его внутренности огня, он собрал последние
силы, бросился к двери и пинком распахнул её. Это усилие, казалось, удесятерило его муки.
Страшная судорога согнула его тело пополам, так что колени почти упёрлись в грудь, и
сыпавшаяся с его языка брань перешла в нечленораздельный, звериный вой. Наконец он
рухнул на пол и лежал, обезумев от боли, извиваясь, как червяк.
Питер Блад угрюмо смотрел на него. Он был потрясён, но не озадачен. К этой загадке,
собственно, не требовалось подбирать ключа — единственное членораздельное слово,
произнесённое Сэмом, полностью проливало на неё свет.
Едва ли ещё когда-нибудь возмездие столь своевременно и быстро настигало двух
преступных негодяев. Каузак подбавил в вино сок ядовитого яблока, раздобыть который
ничего не стоило на Тортуге. Желая отделаться от своего компаньона, чтобы ударить по
рукам с капитаном Бладом и забрать себе весь выкуп, он отравил сообщника в ту минуту,
когда сам уже пал от его руки.
Острый ум капитана Блада выручил его и на этот раз из беды, однако в известной мере
он должен был благодарить за избавление от смерти и свою счастливую звезду.
Корчившийся на полу человек мало-помалу затих. Теперь он лежал совершенно
неподвижно на пороге распахнутой двери.
Капитан Блад, безуспешно пытавшийся порвать путы, чтобы оказать ему помощь,
услышал стук в дверь, ведущую в альков; тут он вспомнил о женщине, бессознательно