до форта, выдал их присутствие и вызвал на них огонь испанских мушкетёров. Пули уже
свистели и щёлкали среди ветвей, когда Огл дал первый залп из своих пушек. Пробить брешь
в частоколе, никак не способном противостоять орудийному огню, да ещё с такого близкого
расстояния, было делом совсем несложным. Испанский гарнизон, руководимый не слишком
умелым командиром, был направлен на защиту этой бреши и тотчас отброшен назад
беспощадным огнём пушек, после чего Блад приказал Волверстону атаковать:
— Зажигательные банки в авангард! Приближайтесь перебежками, рассыпным строем.
Да хранит тебя бог, Нэд! Вперёд!
Низко пригнувшись к земле, корсары бросились на штурм и пробежали больше
половины расстояния, прежде чем испанцы накрыли их мушкетным огнём. Корсары залегли,
распластавшись ничком в невысокой траве, дожидаясь, когда стрельба ослабеет; затем
вскочили и, пока испанцы перезаряжали свои мушкеты, снова ринулись вперёд. Огл же тем
временем, повернув жерла своих пушек, бомбардировал город пятифунтовыми ядрами,
расчищая путь атакующим.
Семеро волверстоновских солдат остались лежать на земле, ещё десятерых настигли
пули во время второй перебежки, но Волверстон с остальными уже ворвался в пролом.
Полетели зажигательные банки, сея ужас и смерть, и прежде чем испанцы успели
опомниться, страшные пираты, с дикими криками выскочив из клубов дыма и пыли,
схватились с испанцами врукопашную.
Командир испанцев, храбрый, хотя и
недальновидный офицер, по имени дон Доминго Фуэнтес, сумел воодушевить своих солдат,
и схватка длилась ещё минут пятнадцать: корсаров то отбрасывали за частокол, то они снова
прорывались в брешь.
Однако не существовало таких солдат на свете, которые в рукопашном бою могли бы
долго противостоять крепким, выносливым и безрассудно смелым корсарам. Мало-помалу
изрыгающие проклятия испанцы были неумолимо отброшены назад корсарами Волверстона,
плечом к плечу с которыми рубились уже все остальные корсары под командой самого
капитана Блада.
Все дальше и дальше отступали испанцы под этим бешеным натиском, оказывая
отчаянное, но бесплодное сопротивление, и наконец их ряды дрогнули. Испанцы
разбежались кто куда, а затем, соединившись снова, отступили, сражаясь, к форту и
укрылись в нем, оставив город во власти неприятеля.
Под защитой форта дон Доминго Фуэнтес созвал совет своего гарнизона, от трехсот
защитников которого осталось в живых двести перепуганных солдат, выкинул флаг
перемирия и послал к капитану Бладу парламентёра, соглашаясь сдаться на милость
победителя, но на почётных условиях, то есть с сохранением оружия.
Однако благоразумие подсказало капитану Бладу, что подобные условия для него
неприемлемы. Он знал, что его солдаты будут все, без изъятия, пьяны ещё до захода солнца,
и иметь при этом под боком две сотни вооружённых испанцев было бы слишком
рискованно. Вместе с тем, будучи противником всякого бессмысленного кровопролития, он
стремился как можно скорее положить конец этой драке и ответил дону Доминго, что
гарнизон должен сложить оружие: тогда он гарантирует ему, так же как и всему населению
Санта-Марии, полную свободу и безопасность.
Испанцы сложили оружие на большой площади в центре форта, и корсары с
развёрнутыми знамёнами вошли в форт, трубя в рог. Испанский командир выступил вперёд,
чтобы отдать победителям свою шпагу. За его спиной стояли двести безоружных солдат, а
позади них — немногочисленное население города, искавшее в форте прибежища от
неприятеля. Жителей было человек шестьдесят, и среди них около дюжины женщин,
несколько негров и три монаха в черно-белом одеянии ордена святого Доминика. Почти все