три пироги и тщательно отобрав сорок наиболее подходящих для этой операции людей,
капитан Блад однажды ночью неслышно миновал пролив между островом Маргариты и
Мэйном и простоял на якоре под прикрытием высокого берега почти весь день, а когда
свечерело, неслышно двинулся к бухте Кариако. И тут их заметила испанская береговая
охрана, о присутствии которой в этих водах они и не подозревали.
Пироги повернули и помчались что есть духу в открытое море. Но сторожевое судно в
ещё не сгустившихся сумерках устремилось за ними в погоню, открыло огонь и разбило в
щепы утлые челны. Все, кто не был убит и не утонул, подали в плен. Блад всю ночь
продержался на воде, уцепившись за большой обломок. Свежий южный бриз, подувший на
закате, гнал его вперёд всю ночь, а на заре его подхватило приливом и, вконец измученного,
окоченевшего и хорошо просоленного после столь долгого пребывания в морской воде, как в
рассоле, выбросило на берег небольшого островка.
Островок этот, имевший не более полутора миль в длину и меньше мили в ширину, был,
в сущности, необитаем. На нем росло несколько кокосовых пальм и кустов алоэ, а населяли
его лишь морские птицы да черепахи. Однако судьбе было угодно забросить Питера Блада на
этот остров именно в то время, когда там нашли себе пристанище ещё двое людей — двое
потерпевших кораблекрушение испанцев, бежавших на парусной пинассе из английской
тюрьмы в Сент-Винсенте. Не обладая никакими познаниями по мореходству, эти горемыки
доверились морской стихии, и месяц назад их случайно прибило к берегу в тот момент,
когда, истощив все свои запасы провизии и пресной воды, они уже видели себя на краю
гибели. После этого они не отваживались больше пускаться в море и кое-как влачили свои
дни на острове, питаясь кокосовыми орехами, ягодами и диким бататом, вперемежку с
мидиями, крабами и креветками, которых ловили на берегу между скал.
Капитан Блад, не будучи уверен в том, что испанцы, даже находящиеся в столь
бедственном положении, не перережут ему глотку, узнав, кто он такой, назвался голландцем
с потерпевшего кораблекрушение брига, шедшего с Кюрасао, и» помимо отца-голландца,
присвоил себе ещё и мать-испанку, дабы сделать правдоподобным не только имя Питера
Вандермира, но и своё почти безупречное кастильское произношение.
Пинасса казалась в хорошем состоянии, и, загрузив в неё изрядный запас батата и
черепашьего мяса, собственноручно прокопчённого им на костре, и наполнив имевшиеся на
ней бочонки пресной водой, капитан Блад вышел в море вместе с обоими испанцами. По
солнцу и по звёздам он держал курс на восток к Тобаго, рассчитывая найти пристанище у
тамошних
голландских
поселенцев,
не
отличавшихся
враждебностью.
Впрочем,
осторожности ради он сказал своим доверчивым спутникам, что они держат путь на
Тринидад.
Но ни Тринидада, ни Тобаго им не суждено было увидеть. На третий день, к великой
радости испанцев и некоторой досаде капитана Блада, их подобрал испанский галион
«Эстремадура». Делать было нечего, оставалось только положиться на судьбу и на то, что
плачевное состояние одежды сделает его неузнаваемым. На галионе он повторил ту же
вымышленную историю кораблекрушения, снова назвался голландцем, снова добавил себе
испанской крови и, решив, что если уж нырять, так поглубже, до самого дна, и раз он выбрал
себе в матери испанку, то почему бы не выбрать её из самых именитых, заявив, что её
девичья фамилия Трасмиера и она состоит в родстве с герцогом Аркосским.