11. Живые огни
Володя бежал так быстро, что ветер свистел в ушах. Его перебивали бешеный стук сердца и тяжёлое дыхание. Под ногами сливались в пёстрое полотно трава, цветы и листья. В голове слышались голоса: сначала его, Володи, затем — чужие. Один и тот же вопрос, один и тот же ответ:
«Женя, ты видел Конева?»
«Маша, ты видела Конева?»
«Девочки, вы видели Конева?»
Нет, нет и нет.
Конева не было в театре, не было в отряде, на пляже, на площади, в столовой. Его не было нигде. Но Володя всё равно искал. Он бежал по тротуару, по асфальту, по траве, по песку. Среди деревьев мелькала призрачная фигура Юры, но, едва Володя подбегал к нему, как фигура таяла. Неужели Юра за рекой? Но река сегодня была столь буйной, что не перейти и не переплыть — волны поднимались и пенились, вода бурлила, будто кипела. И если Юра был на том берегу, Володе до него не добраться.
Вдруг перед ним появилась Ирина. Она сидела возле теннисного корта. Складки её зелёной юбки волнами лежали на скамейке.
— Ирина, не видела Конева?
— Нет, он же должен быть с тобой. Что случилось?
Володя вздохнул и выпалил всю правду:
«Он поцеловал меня, а я оттолкнул и наговорил ему всякого. И потом ещё больше наговорил. Это я во всём виноват!» — Но вместо его голоса прозвучал лишь слабый хрип.
Глядя на то, как беззвучно, словно у рыбы, открывается рот Володи, Ирина воскликнула:
— Если с ним что-нибудь случилось, Леонидовна меня убьёт!
Володя покачал головой, снова вздохнул и наконец услышал свой голос:
— Да мы просто разминулись, не беспокойся.
И он снова побежал. По разбитой плитке, зарослям одичавшей травы, крошеву асфальта. Волосы развевал ветер, ноги ныли, любимые кеды покрывались пылью, на глазах ветшали и рвались.
Вдруг на его пути возник Олежка. Он стоял возле обезглавленного памятника Портновой.
— Юлка там, в театле! — воскликнул он и указал пальцем на полуразрушенное здание.
Из разбитых окон на улицу лилась музыка. Юра действительно был там. Румяный, растрёпанный, сосредоточенный, он склонился над сломанной клавиатурой разбитого пианино. Пионерский галстук съехал набок, белая рубашка посерела, джинсы — заляпаны грязью.
Где же он был? Похоже, бродил по лесу.
— Никогда больше так не делай, — услышал Володя собственный дрожащий голос.
— Чего именно не делать? — сердито ответил Юра.
— Не пропадай, — сказал Володя.
«Не теряйся, — продолжил мысленно, — не убегай от меня, не отворачивайся, не отталкивай».
— Зачем ты приехал? — спросил Юра другим, взрослым голосом.
Вдруг он весь изменился: лицо стало худым и усталым, волосы потускнели, пропал пионерский галстук. Юра вмиг постарел, но показался Володе ещё красивее, чем раньше.
— Я хочу быть с тобой, — сказал Володя. — А ты? Будешь моим особенным другом?
Юра молчал, а Володя сел рядом за пианино, наклонился к его лицу. Он не знал, что Юра ответит и ответит ли вообще. Может быть, отвернётся или оттолкнёт, а может, опять убежит. Но одно он знал точно: сейчас он всё делает правильно!
Вдруг мир окутало белой пеленой. Свет становился ярче и ярче, он пожирал всё вокруг: сначала кинозал, затем — пианино, а после — и Юру. И Володя проснулся, так и не узнав, прав он оказался или нет.
Сердце колотилось так, будто он на самом деле только что бежал. Стоило открыть глаза и понять, что всё это Володе просто приснилось, как тут же захотелось вернуться обратно в кинозал, в «Ласточку». Увидеть, что было дальше, хотя он и так знал, чем закончился тот разговор.
Сон пробудил воспоминания об их первом поцелуе и событиях до него. Щитовая в зарослях сирени, Юрин неумелый и оттого ещё более трогательный поцелуй. Володин страх, Володин ответ. Как он бегал по лагерю ночью, пытаясь догнать Юру, и нашёл его спящим в отряде. Каким невероятно подавленным был Юра утром, ходил, не поднимая глаз, боясь встретиться с Володей взглядами. Их разговор у столовой. Теперь, вспоминая тот момент, когда Юра его поцеловал, Володя понимал, как ранил его, оттолкнув. А у столовой говорил с Юрой так, будто пытался добить. Тогда Володя думал, что всё можно исправить, и он оказался прав.
Но сейчас такой уверенности не было, и её отсутствие удручало. Ещё удручало отсутствие в этом утре магии, что была вчера.
Спустившись вниз, Володя застал Юру на кухне и уловил какое-то странное изменение в его настроении. Он выглядел хмурым, вчерашняя подавленность сменилась чем-то другим, но, чем именно, Володя никак не мог понять.
Невидяще уставившись в столешницу, Юра молча пил кофе и думал о чём-то своём. Володю это насторожило.
— Завтракал? — аккуратно поинтересовался он, забирая у Юры пустую чашку.
— Нет ещё, — буркнул Юра, не поднимая на него взгляда.
— Давай приготовлю что-нибудь? Чем ты любишь завтракать? — предложил Володя, пытаясь вызвать хоть какой-то интерес, пусть даже к еде.
Но Юра равнодушно передёрнул плечами.
— Да чем придётся. — Он снова застыл, глядя в одну точку, а через полминуты неожиданно подал голос: — Как, на твой взгляд, звучит Дахау?
— Как звучит? — не понял Володя.
— Ну… представь, что ты должен показать это место слепому иностранцу. Глазами он не видит, язык ты не знаешь и показать можешь только музыкой. Так какой она должна быть?
— Не знаю… — протянул Володя, в душе радуясь, что Юрино настроение явно связано не с ним. — Это к тебе вопрос. Может быть, марш? В смысле, топот множества ног.
— Да, да, наверное, — живо закивал Юра. — И тишина.
— А как сыграть тишину?
— Самое простое — эхом, но это пошло, нужно придумать нечто другое. — Юра наконец посмотрел на него. Володя обрадовался, увидев в его глазах искру интереса. — Слушай, я минут пятнадцать поработаю, а потом что-нибудь приготовим.
Володя кивнул и принялся мыть чашки, а Юра скрылся в кабинете. И тут же по дому разлились звуки фортепианной музыки — короткие переборы клавиш. Володя выключил воду, чтобы слышать лучше — кусочек какой-то незнакомой грустной мелодии повторился снова, а потом ещё раз.
«Вдохновение настигло», — улыбнулся он.
Но через пятнадцать минут Юра не вышел. Володя не любил быть бесполезным, поэтому сам разобрался, где взять посуду, и приготовил простенький завтрак: салат и бутерброды с колбасой. Юра не вышел и через сорок минут, когда Володя уже накрыл на стол и сварил им ещё по чашке кофе.
Рискнув всё же войти в кабинет, он застал Юру за пианино. Но он не играл, а уложив нотный лист на колени, жутко сутулясь, чёркал в нём карандашом.
— Юр, — негромко позвал Володя.
Тот резко встрепенулся и, выпрямившись на стуле, уставился на Володю так, будто впервые увидел и вообще не понял, как тот оказался на пороге его кабинета. Помотал головой и пришёл в себя:
— А… Да, я сейчас, — рассеянно пробормотал он, что-то ещё черкнул на листке, покусал карандаш, сделал пометку на полях.
Володя не смог сдержать улыбки — настолько Юра был милым и забавным. Всклокоченный, до сих пор в пижаме, с полубезумным взглядом — истинный творец!
— Так, я всё. — Юра наконец поднялся.
— Я завтрак сварганил, — Володя кивнул в сторону кухни. — Подумал, ты не будешь против.
Юра неуверенно покосился на пианино, на лист, который бросил поверх открытой клавиатуры, посмотрел на чашку кофе в руках Володи. Принюхался и заявил:
— Да какое «против»? Я только за!
Они почти доели, когда Володя всё же поинтересовался:
— Над чем ты сейчас работал? Заказ? Я думал, ты на каникулах.
Юра проглотил последний кусок бутерброда и помотал головой:
— Нет. Заказы я сдал… — он задумчиво оглядел кухню. — А это для себя. Но пока я сам не знаю, что именно.
Потянувшись за кофе, Юра мимоходом взглянул на него. Будто смутившись, он резко сменил тему:
— Так, что у нас сегодня по плану? Берлинский музей? Нужно узнать часы работы…
Он вскочил, подошёл к телефону, принялся суетливо листать справочник.
— Юра... — Володя подошёл к нему со спины — тот вздрогнул от тихого оклика, но продолжил шелестеть страницами. — Мелодия, что ты играл, очень красива. Лучше продолжи её писать.
Юра перестал листать справочник и медленно развернулся к Володе, посмотрел на него одновременно хмуро и удивлённо.
Володя пояснил:
— Я хочу сказать, что если для тебя важно это произведение, мы можем остаться сегодня дома. Я же не последний день в Берлине, музей подождёт.
Юра снисходительно улыбнулся.
— Да ладно тебе, мы же ещё вчера договорились. Подождёт моё вдохновение.
Володя улыбнулся — значит, он всё понял правильно, — и положил ладонь Юре на плечо.
— Скажу честно: я не разбираюсь в творческих процессах, но знаю, что вдохновение как пришло, так и уйдёт. Не зря же люди за ним так охотятся. Юр, скажи честно: для тебя важно заняться новым произведением сегодня?
Юра покосился на лежащую у него на плече ладонь, на телефон и благодарно улыбнулся:
— Да, важно.
— Тогда решено. Сегодня днём — музыка, вечером, как договаривались, — клуб. А экскурсия завтра.
Юра неуверенно улыбнулся.
— Но завтра же Новый год…
— В любом случае Берлин потом, — твёрдо сказал Володя и кивнул в сторону кабинета. — Пока ты пишешь, я могу заняться работой. Надо ещё матери позвонить и соседям — узнать, как Герда. Пустишь меня за компьютер?
Юра кивнул:
— Конечно. Но компьютер у меня один — в кабинете. Я не буду мешать тебе своим треньканьем?
— Нет. Главное, чтобы я тебе не мешал своим присутствием.
Юра уверенно помотал головой:
— Не будешь.
***
Володя слукавил, когда с уверенностью сказал, что Юра не будет отвлекать его от работы. Обычно Володю отвлекало всё. Когда требовалось внимание и сосредоточенность, он плохо переносил даже молчаливое присутствие кого-либо в кабинете. Не говоря уже о посторонних звуках.
Но Юра отвлекал совсем другим. Отнюдь не тем, что играл одну и ту же мелодию по несколько раз, подбирая правильные ноты, не тем, что постоянно хмыкал, что-то обсуждал сам с собой и тихо ругался на немецком. Он отвлекал самим своим присутствием, потому что Володе хотелось лишь одного: наблюдать, как Юра, сгорбившись, продолжает что-то записывать в нотную тетрадь. Хотелось прикрикнуть, чтобы так сильно не сутулился, но Володя побоялся тревожить. Он продолжал украдкой следить за рождением его музыки — мрачной, тоскливой, глубокой. Красивой. Володя слышал только кусочки и не знал, какой она получится в итоге, но для него мелодия была априори прекрасна — просто потому, что оживала под пальцами Юры. Под самыми красивыми пальцами на свете.
Работа, как оказалось, без Володи не горела. Брагинский отрапортовал, что со всем справляется, никаких проблем нет, а весь офис активно готовится к сегодняшнему корпоративу. Даже прислал на почту фотографии: на первой была запечатлена Лера в шапке Снегурочки, на второй — два ящика водки и шампанского под столом в кабинете Брагинского.
Но Володя не был бы собой, не проверь несколько накладных и отчётов. Он не то чтобы не доверял Брагинскому, просто для душевного спокойствия убедился во всём лично.
Осмелился отвлечь Юру от музыки только в обед.
— Времени час, пойдём приготовим что-нибудь? — осторожно спросил Володя, видя, что Юра увлечён. Но тот никак не отреагировал, пришлось похлопать его по плечу. — Что тебе приготовить?
— А? — Юра обернулся и непонимающе захлопал глазами.
— Еду тебе сюда принести или выйдешь?
— Выйду, только ты позови, а то забуду.
— Хорошо.
Он уже открывал дверь кабинета, чтобы выйти в коридор, когда Юра окликнул его:
— Володь!
— Что? — Он обернулся.
— Спасибо.
Юра не уточнил, за что именно, но Володя не стал переспрашивать. Наверное, за заботу? Но благодарность была и не нужна — ему нравилось заботиться о Юре. Володя даже поймал себя на совершенно глупой мысли, что готов всю жизнь кормить Юру, только бы наблюдать за тем, как он пишет свою музыку.
Обедали молча, но от этого молчания не было так неуютно, как в первый день. Юра ушёл в себя. Рассеянно глядел то в окно, то на Володю и очень неаккуратно ел: быстро заталкивал в рот полные, с горкой, ложки риса и крупные куски мяса, едва пережёвывал и глотал. Хотелось прикрикнуть на него как на маленького, чтобы не спешил, а тщательно пережёвывал пищу. Но Володя молчал, понимая: Юра торопился вернуться к работе.
После обеда в ICQ написала Маша:
«Ку-ку, Володя! Вообще-то, мог бы не полениться и написать хотя бы, что долетел!»
«И тебе привет. А ты чего сразу с наезда начинаешь?»
«Я, вообще-то, переживаю! Или что, всё так НАСЫЩЕННО там, в Германии, что ни минуты покоя?» — написала Маша и добавила дурацкий ехидный смайлик.
Володя закатил глаза — показал ей на свою голову, что такое ICQ.
«Ты о чём это, Маша?»
«Ой, только не надо делать вид, что не понимаешь намёков! КАК ТАМ У ВАС С ЮРОЙ?» — спросила она прямо так — заглавными буквами.
«Маша, что за намёки? Что значит “у нас с Юрой”? Юра в порядке, сидит рядом, пишет музыку», — ответил Володя, сдерживая смех.
«Ой! А то ты не понимаешь!» — ответила Маша.
«Хватит ойкать! Нет, не понимаю!» — Володю веселило строить из себя дурака.
«Зато Я всё понимаю!!!» — тут же пришло новое сообщение с целым рядом хохочущих смайликов.
— С кем это ты там так активно переписываешься? — вдруг спросил Юра.
Володя повернулся к нему — тот сидел на стуле вполоборота и с любопытством косился в монитор.
— Прости, я мешаю? Сейчас выключу звук, меня и самого эти вечные «ку-ку» раздражают.
— Да нет, всё нормально, просто заметил, что тебе весело.
— А, да. Маша пишет.
— О! Передавай привет!
— Хорошо. Она спрашивает, как ты.
— Скажи, что лучше всех. Кстати, уже почти пять. Я устал, скоро буду заканчивать, — и Юра снова вернулся к пианино.
Пока они говорили, Володя не заметил, как в ICQ с выключенным звуком пришло сообщение от ещё одного адресанта. Единичка горела над зелёным цветком контакта «Игорь».
«Да что ему нужно»? — с раздражением подумал Володя, нажимая на уведомление.
«Привет! То есть ты реально уехал в Германию?»
Первая мысль была самая логичная — просто не отвечать. Володя так и сделал — снова переключился на диалог с Машей, передал Юрины слова, спросил, как дела у детей. Но от Игоря пришло ещё одно сообщение:
«Чего молчишь? — А следом: — Ну реально, ты что, уехал к НЕМУ?»
Настроение стремительно портилось, Володя не выдержал, быстро настучал ответ:
«Игорь, мы с тобой всё обсудили. Куда и к кому я уехал, тебя вообще не касается!»
«Ещё как касается, Вова! Ты что, считаешь, что меня можно просто так подвинуть в сторону и не нести за это никакой ответственности?»
«Да, именно так я и считаю!»
«Ты идиот, Вова! Ты помчался к нему, на что вообще рассчитывая? Какое у вас будущее? Вы живёте в разных странах чёрт знает за сколько километров друг от друга! Или ты настолько глуп, что решил ввязаться в отношения на расстоянии?»
Володя почувствовал, как нарастает вспыхнувшее ранее раздражение. А Игорь, будто подливая масла в огонь, долго печатал ещё что-то и в итоге прислал:
«Нет, я не это хотел сказать, прости. Я понимаю, что тебя просто потянуло на приключения, но, Вова, подумай, что он вообще может тебе дать? Ты сам понимаешь — ничего. Он не знает твоих потребностей. Представь, как тебе будет стыдно рассказывать ему, что тебе иногда нужно. А я знаю твои истинные желания и знаю, как их удовлетворить! Ты хотел наказать меня этой поездкой и наказал. Успокойся уже и возвращайся».
Володя собирался ответить, что ни о каких отношениях речи не идёт, что он поехал прежде всего к старому другу и, вообще, это опять-таки Игоря не касается. И только занёс руку над клавиатурой, как за спиной деликатно кашлянули.
Володя вздрогнул, перевёл взгляд на пианино — за ним было пусто. Он не услышал, как Юра встал и подошёл к нему со спины.
— Я думал, ты переписываешься с Машей, но тут смотри-ка, какие интересные люди и какие любопытные темы, — совершенно ледяным тоном произнёс Юра.
Володя покосился на монитор — в окне диалога аккурат висело только последнее сообщение Игоря, и, вырванное из контекста, оно было слишком красноречивым.
— Юра. — Володя осторожно повернулся на стуле, посмотрел на него снизу вверх. — Я не знаю, что именно ты подумал, но это точно не так.
— А тут особо и нечего думать. Я — приключение, а этот человек тебе, видимо, очень дорог, раз ты не захотел с ним расстаться, когда я тебя просил. И который, оказывается, знает тебя как облупленного и, что важнее... — Он нахмурился и процедил два слога: — Во-ва, знает твои потребности и умеет их удовлетворять.
«Вова», произнесённое Юрой так, будто это не имя, а оскорбление, царапнуло по ушам. Володя догадался, что это была провокация, но, даже зная об этом, не смог её проигнорировать — Юра намекал, что может стать для него чужим.
Володя насторожился и начал оправдываться:
— Нет же! Никакое ты не приключение, а он… да у меня сто лет с ним ничего нет.
— Тогда чего он хочет? — спросил Юра деланно будничным тоном. — Почему он тебе пишет?
— Не знаю. Наверное, обижен, что я порвал с ним. — Володя хотел встать, чтобы посмотреть Юре в глаза, но тот пригвоздил его к месту ледяным, надменным взглядом. — Юр, мне от тебя скрывать нечего. Хочешь, всю нашу переписку прочитай…
— Далась мне твоя переписка. — Он развернулся, шагнул к пианино, уселся на стул, раздражённо ударил по клавишам. — Собирайся иди, выходим в семь, если что.
Володя вскочил с места, но подойти совсем близко не осмелился. Хотел повторить, что Юра всё неправильно понял, но слова так и застряли в горле. Володя прокашлялся и неуверенно произнёс:
— Я не хочу никуда идти.
— Чего это? — деланно удивился Юра. — Там будет много ребят из прайда, думаю, найдётся несколько парней, способных удовлетворить твои потребности... — последнее слово он произнёс так ядовито, что даже Володя скривился.
— Зачем ты так говоришь?
— Я неправ?
— Нет! Я хотел в клуб, только чтобы лучше узнать тебя!
Юра обернулся к нему и изумлённо уставился.
— Узнать? Что узнать? Как я танцую?
— Нет, я хотел познакомиться с твоими друзьями, чтобы… ах, чёрт!
Володины слова даже для него самого звучали так лицемерно, что стало противно. Не это следовало сказать. Пусть Володя говорил искренне, но понимал, что сейчас всё это — лишь жалкие попытки сменить неудобную тему. Им обоим было важно совсем другое. Володя качнул головой, тяжело вздохнул и с болью в голосе произнёс:
— Неужели ты такого низкого мнения обо мне? Неужели ты правда думаешь, что я, приехав к тебе, пойду искать в клубе партнёров для секса?
Юра легкомысленно хмыкнул:
— Почему сразу для секса? Просто пообщаться с приятным человеком, который тебя поймёт. А потом, кто знает, может, это перерастёт в нечто большее.
Володе показалось, что внутри него что-то оборвалось и полетело в пропасть. Дыхание спёрло.
Он всё же шагнул к Юре, встал за спиной почти вплотную. Хотел положить ладонь ему на плечо и развернуть к себе, но остановился.
— Юра, ты же знаешь, что для общения с человеком, с которым я хотел бы чего-то большего, мне не надо идти в клуб?
Юра кивнул — будто сам себе. Не оборачиваясь, спросил — равнодушно:
— И кто этот человек? Я?
Вспомнив, как Юра вчера от него отвернулся, Володя обречённо вздохнул:
— Да, ты. Кто же ещё...
Он не видел Юриного лица, но расслышал протяжный выдох. А за ним — наверное, ему показалось, — смешок.
— Тогда чего же ты ждёшь? — спросил Юра.
— Что? — Володя не поверил своим ушам, а Юра тихо засмеялся. Так тихо, будто не хотел, чтобы Володя услышал. Положил и вторую руку на клавиши, заиграл слишком знакомый мотив — медленный, успокаивающий, светлый.
Сердце Володи ударило так, что грудная клетка отозвалась болью, когда Юра, продолжая играть, закрыв глаза, откинулся назад — упёрся затылком ему в живот.
«Совсем как тогда в кинозале», — промелькнула мысль.
Володя как можно нежнее провёл пальцами по его волосам, по ушам, по скулам. Юра зажмурился. Тишину нарушали только звуки мелодии. Он играл, не открывая глаз, не опуская головы, а Володя продолжал разглядывать и гладить его лицо: брови, щёки, подбородок. Когда взгляд упал на губы, тело оцепенело, а по спине тут же прошла приятная дрожь.
— К твоему сведению, — едва владея собой, прошептал Володя, — Игорь для меня никто. Для меня все никто, кроме тебя.
Он медленно опустился на колени рядом, а Юра развернулся к нему, наклонился и задержал дыхание.
Смотреть на него, такого покладистого, желанного, с прикрытыми горящими глазами, становилось невозможно: ещё минута — и сгоришь. Володя положил ладони Юре на шею, очертил большими пальцами линию подбородка. Судорожно вздохнул и прижался к его прохладным губам. Он целовал его трепетно, едва касаясь, отрывался и прижимался снова. Он чувствовал тёплое дыхание Юры на своих щеках, ощущал запах его кожи. Володя будто провалился в безвременье, а опомнился, лишь когда заныли колени — слишком долго простоял на полу.
— Я настаиваю, — прошептал Юра, снимая с него очки, — чтобы этот Игорь исчез из твоей жизни. Пообещай, что вышвырнешь его навсегда.
— Обещаю. — Володя поцеловал старый шрам на его подбородке и прошептал: — Тогда ты… никогда не называй меня Вовой!
Юра рассмеялся.
Невинные поцелуи стали глубже и откровеннее, сердце зашумело в ушах, а дыхание сбилось. Потерявшись в этих ощущениях, Володя не заметил, как оказался у дивана. Скрипнули пружины. Юра, улыбаясь, потянулся к Володе, схватил его за плечи. Володя навис над ним и заглянул в темнеющие от желания глаза.
Мышцы напряглись, нервы натянулись до предела, когда Юра положил свою горячую ладонь ему на грудь. Неуверенно, будто изучая границы дозволенного, опустил её на живот. Обжёг настороженным взглядом.
«Можно, тебе можно всё. Даже больше, чем всё», — подумал Володя, не в силах произнести вслух и звука.
Глядя на румянец на Юрином лице, на закушенные губы, на руки, которые судорожно расстёгивали пуговицу его брюк, Володя не мог поверить в реальность происходящего. Сколько раз он представлял себе это? Тысячи! А снилось это ему ещё сотни. И вот сбылось.
Володя не помнил его тела и поэтому сейчас изучал заново: сначала глазами, затем — губами. В мучительных снах юности он множество раз владел им, но даже от самых смелых мечтаний не испытывал и толики тех эмоций, что он получал от простых действий в реальности.
Одежда оказалась на полу, они сами — лежащими вплотную на боку, руки — внизу, а губы — вместе. От лёгких прикосновений всё тело прошибало импульсами удовольствия. Володины пальцы были ласковы, Юрины — тоже, но наслаждение перемежалось с болью: он слишком долго этого хотел, слишком долго терпел и ждал. И всё же Володя даже не представлял, что это будет так сладко.
Он двигался механически, не осознавая, что и как именно делает для Юры. Тело, казалось, вообще было ни при чём, он получал удовольствие не им, а самим мозгом. Нежно поглаживая Юрины волосы свободной рукой, он наслаждался запахом его кожи и духов, и этот запах будоражил, заставлял сердце биться ещё быстрее. От сдавленных вздохов Юры мурашки волнами бежали по коже.
Володя даже не понял, когда именно всё кончилось. Просто заметил, что Юра, надрывно дыша, притих у него на плече.
Не говоря друг другу ни слова, они лежали и целовались ещё минут десять, пока резкий звон Юриного мобильного не вернул их в реальность. Было очень жарко, но Володя не мог заставить себя выпустить Юру из объятий.
— Надо ответить, — лениво прошептал Юра. — Это ребята, нужно им сказать, что мы не придём.
— Потом перезвонишь, — заявил Володя, ещё крепче обнимая его.
— Но они же ждут! — смеясь, воскликнул Юра и попытался вырваться. — Ну отпусти!
— Я тебя никогда не отпущу, — без улыбки, абсолютно серьёзно сказал Володя.
Юра хмыкнул:
— Звучит как угроза.
— Почему «как»?
Володя рассмеялся и накрыл его губы своими. Юра не успел взять трубку — на другом конце, видимо, устали ждать и сбросили.
Всё-таки выбравшись из его объятий, Юра подошёл к пианино и взял телефон.
— Я договорюсь пойти в клуб первого января, — сказал Юра.
Пока он отписывался друзьям, отвернувшись к окну, Володя беззастенчиво разглядывал его фигуру. Высокий, худой, с прямой спиной — Юра сутулился, только когда играл, — он не казался долговязым, был, наоборот, стройным, даже изящным. Любуясь им, Володя тихо засмеялся и прошептал:
— Неужели это ты?
Стоило Юре вернуться к нему на диван и устроиться на плече, как Володя зарылся лицом в его волосы, вдохнул сладкий запах. Поцеловал серёжку на ухе.
— Не верится, правда? — тихо промурлыкал Юра, будто мечтательно, и замолчал, задумавшись. Он прижался носом к Володиной шее и серьёзно спросил: — Ты не пожалеешь?
— Нет... — настороженно ответил Володя. — А ты?
— Могу. Со мной сложно, с тобой — ещё сложнее. — Юра вздохнул. — Ещё не поздно вернуть всё назад. Мы можем оставить всё как было.
Володя не поверил в серьёзность Юриных слов. Но то, что Юра сомневался, и то, почему он сомневался, — было очевидно. К тому же у них всё равно не получилось бы притвориться, что ничего не было, а остаться друзьями, помня об этом вечере, и подавно. И как быть? Расстаться, снова потерять друг друга, сдаться без борьбы? Ну уж нет! На это Володя согласиться не мог.
— А можем попробовать, — пробормотал он. Накрыл рукой Юрину ладонь и, положив её себе на грудь, стал гладить пальцы.
— Можем, — уверенно сказал Юра.
— Так что, дадим нам шанс?
— Да. — Юра наклонился к Володиному лицу и улыбнулся: — Давай.
***
Володя никогда не был лежебокой, но тем вечером решительно отказывался даже встать с дивана, не то что выйти из дома. Радуясь, что удалось отвязаться от похода в клуб, он собирался затащить Юру в ванну, а затем отправиться спать, но чёрт его дёрнул вслух вспомнить, что завтра Новый год.
— Суббота! — воскликнул Юра и сел. — Сегодня же суббота! Чёрт! Сколько времени?
— Десять, — пробурчал Володя, кутаясь в отброшенный Юрой плед.
— Вставай, погнали в магазин! — заявил Юра, вскакивая с дивана и спешно натягивая одежду.
— В чём дело?
— Мы же собирались в клуб, а на обратном пути я хотел заехать в магазин. Завтра воскресенье — выходной.
— И что? — не понял Володя, но всё же послушно принялся одеваться.
— Завтра ни один магазин не работает.
— Как это?
— Вот так. Говорю же, выходной. Правило здесь такое. Давай быстрее, магазин до двенадцати, а нам ещё ехать до него.
Володя принялся собираться, заваливая Юру вопросами: как магазины могут вообще не работать целый день и тем более завтра, в Новый год? Если еду негде купить, а ты забыл, что делать? Юра пожимал плечами и объяснял, что немцы — очень педантичны в таких вопросах и вряд ли могут забыть.
— Это тебе непривычны подобные правила, поэтому и удивляешься, — объяснял Юра, идя к машине. — А тут все привыкли. А в крайнем случае можно пойти в ресторан.
Только в машине Володя заметил, что в спешке надел чужой носок. Засмеялся, показал Юре. Тот сделал логичный вывод:
— Получается, что я сейчас в твоём носке? — За рулём проверить он не мог. — Ну и ладно, всё равно под брюками не видно!
Пока ехали до магазина, сосредоточились на том, что готовить завтра. Володя достал ручку и блокнот, приготовился составлять список — благо ровная дорога позволяла.
— Хочу оливье! — воскликнул Юра. — Сто лет не ел.
— Да ну, это же вредно, — запротестовал Володя.
Последние годы придерживаясь правильного питания, он настолько отвык от майонезных салатов, что одно только слово «оливье» вызывало отвращение.
— Это ты вредный, а не оливье! — Юра засмеялся.
Володя только вздохнул — раз Юре хочется, разве он мог не уступить? В конце концов, Володю никто есть не заставляет. И, вспоминая ингредиенты салата, принялся записывать.
Но в итоге этот список им почти не пригодился. Володя старался следовать ему, а Юра хаотично закидывал в тележку всё подряд — по крайней мере, так казалось.
— Колбаса, — диктовал он. — Или ты хочешь оливье с мясом?
Юра остановился, задумчиво посмотрел на него и, прищурившись, cпросил:
— А можно и с тем, и с тем?
Володя удивлённо уставился на него и, усмехнувшись, протянул:
— А ничего не треснет?
Юра уверенно замотал головой:
— Нет! — и, закинув в корзину два вида колбасы, указал пальцем влево: — Мясо там!
Потом они ещё спорили у прилавка с соусами.
— Почти литр майонеза со скидкой, Володя, как можно упустить такую халяву!
Володя закатил глаза.
— Юр, во-первых, на кой тебе целый литр? Во-вторых, хотя бы посмотри на срок годности!
Ворча что-то себе под нос, Юра принялся читать этикетку:
— Вот! — воскликнул через полминуты. — Ещё две недели!
— Хочешь сказать, за две недели сможешь умять столько майонеза?
Юра бросил пачку в корзину и, гордо вздёрнув подбородок, заявил:
— Не стоит меня недооценивать!
Финальная битва состоялась в отделе фруктов и овощей. Вполне предсказуемо её Володя тоже проиграл.
— Возьми ещё один пакет мандаринов! — бушевал Юра.
— У тебя точно нет аллергии? — обеспокоенно спросил Володя. — Это ведь не самые полезные цитрусовые…
— Володя! Можно мне, пожалуйста, хотя бы раз в год наесться вредных цитрусовых, а?
Тот пожал плечами и принялся рассматривать сетки с мандаринами, проверяя, чтобы нигде не было испорченных. Не удержался и тихонько буркнул:
— Можно подумать, весь остальной год ты ведёшь здоровый образ жизни…
Юра этого, как оказалось, не услышал — пока Володя выбирал мандарины, куда-то пропал, а через минуту появился с коробкой в руках и поставил её в корзину. Володя подозрительно прищурился, по слогам читая надпись «Vanilleeis», перевёл взгляд на Юру. Тот пожал плечами:
— А что? Килограмм мороженого в морозилке никогда не будет лишним. Тем более оно со скидкой!
На кассе выяснилось, что они забыли о самом главном: купить ром. Если бы не Володя, упрямо сверяющий содержимое тележки со списком, и не вспомнили бы.
Успев расплатиться за пять минут до закрытия магазина, они уложили пакеты в машину и поехали домой.
Вернулись уже за полночь. А к тому времени, как разложили всё купленное в холодильник, Володя откровенно зевал.
Тоже уставший, но весёлый Юра скомандовал, указывая пальцем наверх:
— Ну всё, пойдём спать!
Володя задумчиво хмыкнул:
— Я надеюсь, вместе?
Сложив руки на груди, Юра ехидно посмотрел на него:
— Ну вот даже не зна-а-аю…
Володя, сдерживая улыбку, сделал грустное лицо. Юра прыснул:
— Смотришь прямо как Герда! — И протянул жалобно: — «Можно мне, хозяин, спать с тобой?» Кстати, как там она?
— Татьяна написала, всё хорошо. Говорит, что Герда скучает по мне, конечно, но ей там со своей мамой вроде весело. — Володя приобнял Юру за плечи и шепнул на ухо: — Так что, хозяин, пустишь в свою кровать? Или пойдёшь спать ко мне? Других вариантов не дано…
Юра прижался спиной к его груди, взял за руку:
— Давай ко мне, моя кровать побольше будет…
***
Ложась спать, Володя был уверен, что не сможет уснуть — без таблеток, да ещё и рядом с Юрой. Но сон охватил его будто по волшебству, он даже и не заметил, как уснул. Вот вроде бы только что Юра накинул на них большое одеяло и, повернувшись лицом, придвинулся ближе. А вот уже последнее, что запомнилось: Володя уверенно притянул его к себе и, уткнувшись носом в сгиб шеи, спокойно задышал, растворяясь в любимом запахе.
Он редко когда так хорошо спал — спокойно и глубоко. Ему, кажется, даже снилось что-то хорошее.
Ещё не до конца проснувшись, Володя понял, что находится в чужой кровати: матрас слишком мягкий, а одеяло — лёгкое. Ему казалось, будто он, укутанный в пуховое облако, покачивается на тёплых волнах. Он не спешил открывать глаза. Чувствовал тепло рядом, знал, что оно исходит от Юры, и хотел растянуть этот момент.
Из-за темноты в комнате решил, что ещё очень рано — может, часов шесть утра. Володя надеялся перевернуться на бок, прижаться к Юриной спине и полежать так ещё немного, буквально полчасика. Но, приоткрыв глаза, он тут же утонул во взгляде карих глаз.
Юра, подперев щёку кулаком, смотрел до того ласково, что Володя даже растерялся.
— Доброе утро? — прошептал он осиплым от сна голосом.
Но Юра этого будто не заметил. Поднёс руку к его лицу, легко дотронулся до щеки костяшками пальцев.
— Привет, — он улыбнулся, продолжая невесомо касаться его лица и изучающе и нежно смотреть.
— Со мной что-то не так? — шутливо спросил Володя. — Ты так смотришь…
Юра хохотнул:
— Нет, всё хорошо. Любуюсь. Ты забавный, когда спишь. А что? Не любишь такое? Нельзя?
Но на эти легкомысленные вопросы Володя ответил абсолютно серьёзно:
— Конечно можно. Тебе вообще всё можно, Юр.
— Ну раз можно… — Голос прозвучал лукаво, но Юра лишь продолжил водить кончиками пальцев по Володиному лицу: пригладил брови, дотронулся до крыльев носа, скользнул по скулам и щекам, очертил линию подбородка.
Володя замер, даже дышать перестал — столько интимности было в этом движении. Он плавился под его прикосновениями — казалось, Юра не просто гладит его лицо, а рисует на нём ноты неизвестной немой мелодии.
Вот он нажал на нижнюю губу, чуть оттянул вниз. Володя не выдержал — поймал Юрины пальцы, поцеловал запястье, прижал его ладонь к лицу.
— Я так люблю твои руки, — прошептал на выдохе.
Юра погладил его по скуле, покачал головой.
— Знаешь, я уже полчаса лежу и смотрю на тебя. Как только проснулся, первая мысль была, что ещё сплю — ведь ты рядом. А потом вспомнил. И всё равно как-то не верится.
— Поэтому трогаешь меня. — Володя улыбнулся. — Проверяешь, настоящий я или нет?
— Да, вроде того.
— И как успехи?
Юра негромко рассмеялся.
— Ну, неплохие. Ты тёплый, относительно мягкий, под рукой у меня не таешь и не рассыпаешься… — В этот момент улыбка сошла с его лица. — Хотя кажется, что вот-вот так и произойдёт. Я вроде бы в своём уме, но ты… будто ожившее прошлое. А вдруг на самом деле я давно уже рехнулся и придумал тебя?
Володя повернулся на бок и притянул к себе Юру. Обнял, ткнулся губами в висок и прошептал:
— И какую же чушь ты несёшь…
А про себя мысленно добавил: «Если из нас двоих кто-то и сбрендил, то это точно не ты».
— Давай вставать уже, — через пару минут предложил Юра. — Уже почти девять.
— Ого. — Володя отстранился и стал шарить взглядом по спальне — искал часы. — Я думал, ещё рань.
— Не-а, уже… позднь. — Вылезая из-под одеяла, Юра весело пробурчал: — Приехал тут, видите ли, весь режим мне сбил.
Володя рассмеялся.
— Ладно тебе, сегодня же Новый год. Сегодня можно.
Завтракали бутербродами. Володя, правда, настаивал на овсянке, но Юра пресёк эту идею на корню.
— Вот ещё — в праздник овсянкой завтракать, когда дома куча вкусной еды! — заявил он, вытаскивая из холодильника масло, паштет, сыр и колбасу.
— В том-то и дело, что это не еда, а чёрт-те что, — ворчал Володя, критически разглядывая растущую на столе кучку пачек и банок. — Эй, оставь колбасу на оливье!
— Володя, её на роту солдат хватит, не обеднеет твой оливье!
— И почему это он мой? — шутливо возмутился тот. — Это ты его захотел!
Но сердиться на Юру, даже в шутку, было невозможно. В итоге Володя сам нарезал бутерброды. Но всё же не удержался и сунул в каждый по несколько колечек огурца — пусть хотя бы пахнут здоровой едой.
Утро растянулось почти до обеда. Володя допивал вторую чашку кофе, сидя на диване. Юра не спешил уходить в кабинет заниматься, полулежал рядом, положив голову на Володино плечо. Тихо бубнил телевизор — Юра нашёл несколько дисков со старыми советскими фильмами, включил «Иван Васильевич меняет профессию». За окном кружился снег — почти новогодняя сказка, не хватало только ёлки и гирлянд.
— Кстати, — вспомнив об огоньках, сказал Володя, — я заметил, что соседние дома украшены по-праздничному, а ты не украшаешь?
Юра пожал плечами, так и не поднимая головы.
— Нет, уже давно ничего не украшаю. Это всё традиции католического Рождества. Правда, — Юра хохотнул, — иногда перед соседями неловко. Здесь принято украшать в адвент всё, что только возможно, а мой дом — тёмное пятно нашей улицы.
— А что такое «адвент»? — переспросил Володя.
— Время подготовки к Рождеству. Весь декабрь, в общем. Кажется, исторически это время поста. — Юра почесал затылок. — В общем, как ты понял, я и Рождество — вещи несовместимые.
Володя нахмурился.
— Но почему?
— Во-первых, я же не католик. А во-вторых, это семейный праздник. Получается, ко мне это не относится.
Пусть прозвучало равнодушно, но Володя уловил грусть в его словах и смутился.
— Я даже и не подумал. Прости.
— Да брось извиняться, что тут такого. Раньше, когда жил с Йонасом, наряжали и дом, и ёлку, а сейчас, честно говоря, просто лень. И ничего грустного в этом нет. Неужели ты каждый Новый год с украшениями возишься?
— У меня в саду растёт ёлка, на неё вешаю гирлянду — и всё. Но, вообще-то, я всегда или с родителями, или с друзьями отмечал, так что заниматься украшательством смысла не было.
— Ну вот. Ради одного Рождества я ленюсь, а на Новый год обычно тоже к друзьям ухожу. И в этом году звали, но я отказался… — Он немного повертелся, устраиваясь поудобнее, зевнул.
Такими темпами немудрено было и уснуть: Юра под боком, слишком уютно и хорошо.
— И почему отказался? — негромко спросил Володя.
— Я уже знал, что ты приедешь. Хотел отметить с тобой.
— Итак, в этот раз ты дома и не один, а значит... — протянул Володя и покосился на сонного Юру. — Отставить сонливость! — скомандовал он и потрепал Юру по волосам. — Ну-ка вставай!
Юра возмущённо замычал:
— Зачем? Я так хорошо лежу…
— В следующем году отоспишься!
Растрёпанный и недовольный, Юра медленно, будто отклеиваясь от его плеча, сел и хмуро уставился на Володю:
— Ну что?
— Будем наряжать дом! Доставай всё, что у тебя есть: мишуру, дождик... что там ещё?
Юра задумался и неуверенно пробормотал:
— Но у меня нет украшений.
— Как это нет? Ты же говорил, что наряжал дом с Йонасом.
Юра смущённо улыбнулся и протянул:
— Ну, понимаешь… Когда мы расстались, я психанул и выкинул все его вещи.
— Ясно, — хмыкнул Володя.
— Хотя, — вспомнил Юра, — у меня где-то была гирлянда, но вроде она перегорела… А может, и нет…
— Ёлки нет, гирлянды нет… — Володя вздохнул. — Хоть снежинки из бумаги вырезай.
— Ёлка! — вдруг воскликнул Юра и даже как-то оживился.
— Что, ёлка? — не понял Володя. — Я думал, что тридцать первого купить ёлку у вас невозможно.
— Купить-то да… — Юра вскочил с дивана и устремился в коридор, странно улыбаясь и что-то бормоча себе под нос.
Когда Володя вышел следом, тот уже открыл невысокую дверцу под лестницей — за ней скрывалась небольшая кладовка. Стоило лишь мельком взглянуть на неё, чтобы понять — на поиск чего-то нужного в ней уйдёт как минимум вечность.
— Володь, притащи табурет с кухни! — скомандовал Юра. Согнувшись, он переступил порог кладовки и, оказавшись внутри, выпрямился.
Следующие пятнадцать минут он матерился на русском, потом ругался на немецком, потом чихал от пыли. Что-то гремело и падало, на пол валились отвёртки, какие-то коробки, пустые фоторамки, скотч, книги, кассеты... пылесос.
Ещё через десять минут наконец раздалось победное «Нашёл!», и Юра чуть не грохнулся с пошатнувшегося табурета. Володя успел придержать его за бёдра, а потом забрал у него большую увесистую картонную коробку. В ней что-то шуршало и позвякивало, а на боку аккуратным почерком обычной синей ручкой было выведено: «Новый год».
— Значит, украшения у тебя всё-таки есть? — уточнил Володя.
Юра как-то странно ухмыльнулся:
— Сейчас увидишь. Будет уродливо, но прикольно.
Они отнесли коробку в гостиную. Юра открыл её, и первым, что вытащил оттуда, было нечто зелёное, пластмассовое и смутно знакомое. Что этим «нечто» оказалась старая искусственная ёлка, Володя понял только тогда, когда Юра достал нижний ярус — колесо со спицами-ветками.
— Боже мой, какой раритет! — воскликнул Володя.
Юра засмеялся.
— В детстве я просто ненавидел эту ёлку, серьёзно! Она такая кривенькая, лысенькая и страшненькая.
— У нас тоже такая была. — Володя улыбнулся. — По-моему, она у всех в Совке была. Но, блин, откуда она у тебя?
Он взял в руки деревянную крестообразную подставку, засунул в неё палку, присоединил к ней ещё одну, поставил на пол. Затем опустился на колени и стал нанизывать ярусы. Юра сел напротив, принялся помогать.
— Оттуда и есть! — ответил он. — От родителей осталась.
— Слушай, всё равно не пойму. Неужели вы везли её из Харькова, когда переезжали сюда?
Володе было сложно представить, что при переезде в другую страну люди стали бы брать с собой вообще всё, даже ёлку.
— Не знаю, что тебя удивляет, — весело ответил Юра. — Вообще-то, моя мама хоть и наполовину, но всё же была еврейкой.
Володя посмотрел на него и закатил глаза.
— Что? — рассмеялся Юра.
Он закончил с последним ярусом ёлки, отошёл на пару шагов, склонил голову, разглядывая, что у них получилось.
Зрелище было и правда уродливое: скособоченная коричневая деревянная палка, а на ней плоские блины пластмассовых колючих веток.
Но ностальгию вызывало.
— Как сейчас помню, — сказал Юра, — как мать ругалась с отцом из-за этой ёлки. Ну нереально ведь троим людям утащить всё нажитое за жизнь. Отец говорил, чтобы бросила чёртову ёлку, мол, наследие тем, кто въедет в квартиру после нас. И, вообще-то, она сперва согласилась, отдала коробку — не новым жильцам, а подруге. Мы думали, надо же, подарила! Ага. Договорилась с подругой, чтобы та выслала коробку почтой.
— Слушай, ну, вообще-то, бережливость — очень хорошая черта характера, — заметил Володя.
Юра рассмеялся.
— Не спорю. Жаль, что этим я в маму не пошёл.
Володя принялся смотреть, что ещё хранилось в коробке. Выудил гирлянду, аккуратно намотанную на свёрнутую газету.
— Ого! Юра, да это же настоящее сокровище!
У Володи была такая же в детстве. Белые свечки на зелёных подложках крепились на ветки прищепками, чтобы не висеть, а стоять как настоящие свечи. Но самым очаровательным в них были лампочки — оранжевые, как живой огонь, в темноте они мерцали тёплым светом. Не то что современные четырёхцветные гирлянды, которые ужасно раздражали Володю, когда он забывал их выключить ночью.
— Да, это тоже раритет. Ты смотри, там ещё куча советских игрушек лежит!
Володя снова заглянул в коробку. Под слоем газет обнаружились аккуратно сложенные игрушки — каждая завёрнута в бумагу. Юра присоединился к Володе, стал разворачивать их, извлекая на свет шарики, сосульки, грибочки, шишки, миниатюрных снеговиков и прочее-прочее…
— О, вот так наследие Хрущёва! — воскликнул Володя спустя несколько минут, достав из коробки стеклянную кукурузу. — Как будто в детство вернулся, ну серьёзно!
— А ты вообще знаешь, что наряжать ёлку — это обряд, который к нам пришёл то ли от древних кельтов, то ли от викингов? — спросил Юра, забирая из его рук кукурузу и вешая её на пластмассовую ветку.
Володя поднял на него заинтересованный взгляд.
— Я думал, это что-то языческое.
Юра пожал плечами.
— Ну, может быть, я точно не помню. Но забавляет сам факт, что это сейчас мы ёлку украшаем кукурузой, а раньше её украшали всякими внутренностями животных… И, наверное, людей.
— Мда… — задумчиво протянул Володя. — Хорошо, что мы живём не во времена кельтов.
— К слову о символизме! — Юра вынул из газеты небольшую стеклянную красную звезду. — Ты посмотри!
Володя вздохнул:
— Вот сразу в голове гимн СССР заиграл.
— Да уж. Во всём мире звезда на ели всегда означала Вифлеемскую звезду, и только в Советском Союзе она означала коммунизм! — И Юра, кривляясь, поставил звезду себе на голову.
Володя засмеялся.
— Тебе идёт красный.
Повисло секундное молчание. Володя посмотрел Юре в глаза — тот улыбался.
— Ты тоже подумал о галстуке?
— Ага.
— До сих пор, кстати, не умею их завязывать.
В итоге ёлка осталась без звезды — она оказалась слишком тяжёлой и падала с верхушки. Но чего добру пропадать — Юра поставил её на телевизор. С гирляндой они сглупили — нужно было сперва обмотать ею ёлку, а уже потом вешать игрушки. И теперь Володя четверть часа мучился, чтобы аккуратно пропустить провода между ветками, ничего не зацепив и не обрушив саму ёлку на пол с низкого кофейного столика. В итоге один серебристый шар всё же сорвался и упал на пол.
— Блин! — воскликнул Володя, обеспокоенно глядя на россыпь осколков под ногами.
Он принялся собирать их, но Юра тут же приказал:
— Не трогай, сейчас принесу веник!
Володя поднял на него взгляд, виновато сказал:
— Ага, и ещё пластырь принеси, — и показал палец с тонким, сочащимся кровью порезом.
Юра закатил глаза и ушёл в спальню. Через пару минут вернулся с целой аптечкой.
— Давай сюда, — приказал, доставая ватный диск и перекись водорода.
— Юр, да тут царапина, просто пластырем заклеить…
— Ага, конечно. Знаешь, я когда-то вот так же точно порезался игрушкой, кровь почти не шла. Но через пару дней у меня загноилась вся фаланга пальца, а ещё через неделю слез ноготь. Так что давай сюда.
Обойдя осколки на полу, Володя сел в кресло и послушно протянул Юре руку. И, в принципе, он был бы согласен разбить ещё штук десять игрушек и ещё столько же раз порезаться, если бы Юра вот так заботливо протирал и заклеивал ему раны.
Потом они всё же убрали остатки разбитого шара, прикрепили наконец злосчастную гирлянду и протянули удлинитель к окну, рядом с которым стояла ёлка. Потом ещё искали переходник, чтобы подключить советскую гирлянду к европейской розетке, и Юра, приглушив свет, сказал:
— Ну наконец-то! Раз, два, три — ёлочка гори! — и включил гирлянду.
По погружённой в полумрак комнате тут же разлился тёплый золотисто-оранжевый свет. Огоньки подрагивали, отражались в стеклянных игрушках, за окном кружился снег, и комната вмиг преобразилась.
— Эх… — вздохнул Юра. — Это стоило того, чтобы перелопатить всю подсобку. — Он упёр руки в бока и задумчиво хмыкнул: — Знаешь, чего не хватает?
— А?
Он подошёл к телевизору, покопался в стопке лежащих рядом с ним дисков.
— Вот!
Володя посмотрел на обложку и протяжно вздохнул:
— «Каждый Новый год…»
— «...тридцать первого числа… — подхватил Юра, — ...мы с друзьями ходим в баню…»
Володя помотал головой, закатывая глаза:
— Нет! Каждый Новой год этот дурацкий фильм крутят по всем каналам. Даже не включая телевизор, всё равно где-то на него наткнёшься, это же невозможно…
— Сто лет его не видел! Это у вас крутят, а у нас нет. Давай посмотрим!
— Как же он достал!
— Решено!
Ну а разве мог он отказать? Это Володя привык ко всем этим традициям постсоветского Нового года, в том числе и к «Иронии судьбы» как к бессмертной классике. Но для Юры это кино было чем-то совершенно необычным, родом из далёкого прошлого.
— Как странно, — сказал Володя, садясь на диван рядом с Юрой. На экране телевизора уже вылезли вступительные титры. — Сидим в Германии, а Новый год у нас аутентично совковый.
— Ну а что в этом плохого? В СССР ведь было и хорошее. — Юра вдруг посмотрел на Володю, улыбнулся и сжал его руку, лежащую на диване. — Мы с тобой там были, например.
Володя хотел сказать, что и сейчас они есть, здесь, вместе, но почему-то промолчал. Только переплёл их пальцы и кивнул.
Оказалось, что сюжет фильма Володя знал не так уж и хорошо, как думал. Он не смог вспомнить, когда в последний раз смотрел обе серии целиком — может быть, лет десять назад? Всегда переключал, случайно натыкаясь, или, попадая на него в гостях, никогда не обращал внимания. Даже в голову не приходило сесть и посмотреть от начала до конца.
Юру затянуло не на шутку — он искренне смеялся, что-то постоянно комментировал и даже мычал в такт песням. Было невозможно не проникнуться его настроением, и Володя тоже увлёкся фильмом.
Приглушённый свет, перелив ёлочных огней, запах мандаринов, которые они жевали вместо обеда, Юра рядом. Он уже отпустил Володину руку, но в течение этих нескольких часов постоянно то брал её снова, то укладывал голову Володе на плечо, то трогал колени. А Володя и не помнил, когда в последний раз ему было настолько спокойно. Когда его не волновало, что происходит во внешнем мире. Когда всё, что ему было нужно, что доставляло радость и дарило уют, находилось рядом.
Он опомнился, лишь когда заиграла финальная песня, а на экране пошли титры. За окном давно стемнело, а стрелка часов ползла к семи вечера.
— Вот блин, оливье же! — опомнился Володя, вскакивая с дивана.
— Володь, да не убежит он никуда!
Готовить на небольшой Юриной кухне оказалось непривычно и неудобно. Володя то и дело задевал локтями и бёдрами угол стола, а один раз чуть не перевернул кастрюльку с кипящей водой.
Володя отнёсся к приготовлению оливье со всей серьёзностью — ему было важно исполнить Юрино желание.
И, казалось бы, что сложного в том, чтобы смешать всем известные ингредиенты и заправить всё это майонезом? Но Володя специально ещё с утра написал Маше с просьбой поделиться секретами — вдруг они есть? В конце концов, он правда очень давно не готовил оливье сам.
«Главное — морковка, — сказала Маша. — В смысле, узнай вообще, любит ли Юра морковку, а то все по-разному делают, вдруг она вызывает у него отвращение».
Отвращение варёная морковь вызывала как раз таки у Володи, а вот Юра на заданный вопрос лишь пожал плечами.
— А что в ней плохого? Она вроде вкусная — и яркости салату добавит…
Пока варились яйца и овощи, а Володя мариновал курицу, Юра резал колбасу и огурцы, не забывая, конечно, то и дело закидывать себе в рот «лишние» кусочки.
Устав за этим наблюдать, Володя предложил:
— Юра, если голодный, давай сделаю нормальный бутерброд?
— Отстань, мам, так вкуснее! — отмахнулся тот.
К одиннадцати наконец накрыли стол. Юра включил прямую трансляцию с празднованием Нового года на центральной площади Берлина. Потом он вспомнил что-то, ушёл рыться в комоде, выудил оттуда пару свечей в подсвечниках, установил их на стол.
— А что? Раз у нас всё так... Хм... Романтично, ну, в смысле, с оливье и ёлками, то почему не при свечах?
Володя с ним был полностью согласен. Юра щёлкнул зажигалкой, и посреди праздничного стола загорелись два огонёчка.
В половину двенадцатого зазвенел таймер на духовке. Володя пошёл вынимать курицу, а Юра достал шампанское, ром, бокалы и стаканы.
— В целом можно начинать, — сказал Володя, садясь за стол.
— Руки прочь! — воскликнул Юра, заметив, что тот взялся за приборы. — «До двенадцати взрывать салаты нельзя», — так ещё моя бабушка завещала!
— Так до двенадцати и от голоду сдохнуть можно.
Юра пожал плечами и взялся за бутылку шампанского.
— Я думаю, это правило не распространяется на выпивку.
Хлопнула пробка, в бокалах зашипели пузырьки.
Володя поднял свой.
— Ну, как там полагается? Провожаем Старый Новый год? Спасибо две тысячи шестому, он был хорошим, особенно его конец.
Они чокнулись и выпили. Юра повернулся к столу, потянулся за мандарином и ехидно спросил:
— Кстати, а что же такого у тебя случилось в конце две тысячи шестого?
Володя посмотрел ему в глаза, прищурился:
— А то ты не знаешь!
— Не знаю! Расскажешь?
— Ну... Я встретился со своим старым другом…
— Ты с ним ещё в сентябре встретился, это я знаю, — он говорил вполне серьёзно, но глаза так и лучились смехом, — а что в самом конце года?
Володя мог лишь улыбнуться.
— Слушай, ну, там кое-что произошло, да... — он хмыкнул, — даже не знаю, как сказать…
Юра пригубил ещё шампанского, шагнул к Володе.
— Может, тогда покажешь?
Володя охотно наклонился к нему и прижался к губам. Слизнул остатки шампанского и цитруса, обнял Юру, притянул к себе вплотную.
В голове пронеслась мысль, что невозможно быть таким счастливым, но у него ведь получается?
Его отвлёк звук из телевизора — после слов ведущего люди на площади зашумели.
— Говорит, что пять минут до курантов, — перевёл Юра и тут же ткнулся губами Володе в шею. Поцеловал ниже, добрался до ключиц у выреза футболки. Потянул на себя, присел на столешницу, запрокинул голову, посмотрел в глаза.
Володя задержал дыхание, готовясь утонуть в них. От полумрака комнаты Юрины зрачки расширились ещё больше, ещё отчётливее в них заиграли отблески ёлочных огней.
Володя опёрся руками о стол по обе стороны от бёдер Юры, коснулся губами мочки уха, прихватил её ртом. Серёжка уколола язык. Наслаждаясь этим ощущением, Володя заметил, что Юра задрожал в его объятиях.
Толпа в телевизоре снова зашумела — кажется, начался обратный отсчёт до боя курантов. Володя не хотел обращать на это внимания, ему было плевать.
Он фиксировал всё кадрами: вот соскользнула с Юриных плеч вязаная кофта, под ноги упала его домашняя майка. Юра решительно толкнул Володю на диван, сел сверху, стащил его футболку. Обнял за шею, прижался голым торсом и поцеловал. На пол полетела остальная одежда. Забили куранты. Скрипнули пружины — Володя уложил Юру на спину. Юра горячо выдохнул ему в ухо, стиснул его плечо, царапнул ногтями кожу. Волна болезненного удовольствия растеклась по телу, Володя судорожно глотнул воздуха. Запустил пальцы свободной руки в волосы Юры, притянул его к себе и жадно поцеловал.
Куранты пробили последний раз, в телевизоре взорвались фейерверки, через несколько секунд громыхнуло и за окном. Володя смотрел, как Юрино лицо освещают всполохи света, как по его закрытым векам ползут цветные тени. Он ловил ртом его горячее дыхание и, слыша его негромкие стоны, не мог сдерживать свои. Юра, вжимаясь затылком в подголовник дивана, жмурился, плавился в Володиных объятиях, вторя его движениям. И Володя тоже плавился — от Юриных рук, от жара их тел, от сладости этих мгновений.
И Володе по-прежнему был не нужен мир вне этих стен.
А потом они просто лежали рядом. Юра странно хихикнул, согрев тёплым дыханием грудь Володи.
— Ты чего? — поинтересовался он.
— Да вспомнил просто, что в Германии есть традиция впрыгивать в новый год. — объяснил Юра. — Ну, знаешь, мы правда становимся на стулья или на диван и, когда куранты бьют последний раз, прыгаем на пол.
— В принципе, раз мы профукали эту традицию, могу тебя сейчас столкнуть с дивана.
— Да ладно, мы с тобой немного по-другому «впрыгнули» в новый год.
Володя нахмурился, вникая в Юрину шутку. Понял и расхохотался.
Спустя несколько минут, когда они оба окончательно успокоились, Володя зарылся носом в Юрины волосы и вдохнул его запах. Такой же, как тогда — в первую встречу в Харькове. Такой же, как тогда в берлинском аэропорту.
— Юр, скажи… — вдруг вспомнив тот день, попросил Володя. — Почему ты отталкивал меня? После аэропорта, когда я взял тебя за руку? И после Дахау? Это было не к месту или… есть что-то, что мне стоит знать?
Юра усмехнулся:
— Говоришь как натуральный вожатый. «Ты что-нибудь хочешь мне сказать?» — Он покачал головой. — На такие вопросы никто не отвечает честно.
— Но ты же не «никто», — быстро сказал Володя, не успев вдуматься в смысл слов.
Юра поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза.
— Когда ты взял меня за руку, я этого просто не ожидал. Потому что в интернете ты был очень осторожным, и я думал, в реальности будешь таким же. А тут такая прыть. Ничего себе. — Юра улыбнулся. — А после Дахау... я хотел ответить, но подумай сам, поцелуйся мы тогда, с чем я бы ассоциировал это потом? С болью? — Не ответив, Юра прижался щекой к его шее. — Вот и всё. Вся правда. Я ничего не скрываю и не скрывал.
Володя ожидал услышать «в отличие от тебя», но если Юра и подумал об этом, то умолчал.
Ещё минут через пять он тихо засопел, и Володя было подумал, что тот уснул, но нет — Юра вдруг заворочался, вынырнул из-под его руки, встал с дивана.
— Ты куда?
— Оливье есть, конечно! — Он подошёл к столу и взял в руки салатник, сунул в рот полную ложку и, прикрыв глаза от наслаждения, довольно замычал.
Володя лёжа наблюдал за ним, подпирая голову рукой.
— Ты бы хоть трусы надел…. — задумчиво протянул он. Не то чтобы Володе не нравилось созерцать голого Юру, просто… это было забавно и странно.
Юра будто бы удивлённо посмотрел сперва на Володю, затем — на свои голые ноги. Сунул в рот очередную ложку оливье и с набитым ртом пробурчал:
— Да ладно, мне не холодно.
Он сел рядом, Володя приподнялся, прикрыл себя подушкой — Юра лишь ехидно хмыкнул.
— На, — и протянул Володе ложку с салатом. — Никогда никого не кормил оливьешкой, это так… сексуально. — Он глупо засмеялся.
А Володя послушно открыл рот, позволяя себя кормить. И, даже вспомнив, что положил в оливье морковку, не отказался. Потому что из Юриных рук он согласен был есть даже салат полностью из варёной морковки.