16. Другая любовь
Самолёт Минск – Харьков приземлялся без пятнадцати шесть по киевскому времени. Совсем скоро Юра будет здесь, в Харькове, рядом — Володя весь день прокручивал в голове эту мысль и никак не мог в неё поверить. Впрочем, он даже и не старался — и без того знал, что пока не увидит Юру собственными глазами и не коснётся собственными руками, их встреча будет казаться ему сном. А время с самого утра не просто тянулось — оно, казалось, словно застыло.
Володя не мог усидеть на месте. Сгорая от нетерпения, пришёл в офис до открытия, лишь бы скоротать часы до поездки в аэропорт. Этой ночью он очень плохо спал — сильные таблетки пить не решился, а лёгкое снотворное не дало никакого эффекта. Пытаясь улечься поудобнее, проворочался до трёх ночи, представляя, как встретит Юру, как наконец-то увидит его вживую, а не в мониторе.
После обеда пришло СМС от Юры:
«Я в Минске. Вылет без задержки. Скорее бы уже оказаться у тебя».
«Ждать уже недолго», — подумал Володя, будто убеждая самого себя. До встречи с Юрой оставалось несколько часов, но Володе они казались вечностью.
«Встретимся в зале ожидания», — написал Володя.
«Окей, я буду в бежевом пальто!»
Володя рассмеялся и отправил:
«Да я тебя и без пальто узнаю».
А вдогонку написал:
«Кстати, пока не забыл: будь осторожнее с Гердой! Когда я приехал, она набросилась на меня с ласками и повалила в самую грязь».
«Пф… Герда. Вообще-то, я рассчитываю, что, когда приеду, ТЫ нападёшь на меня... с поцелуями».
Володя хмыкнул.
«Думаю, так и случится».
И вот уже дорога в аэропорт, сорок минут до посадки. Съезжая с окружной, Володя гадал — интересно, а Юра так же сильно ждёт встречи? О чём он сейчас думает, пролетая высоко-высоко над землёй, уже, скорее всего, над Харьковом или в его окрестностях? Спит или читает? Слушает чужую музыку или придумывает свою?
Остановившись у площади, примыкающей к зданию аэропорта, Володя уставился на серые тяжёлые облака в надежде разглядеть серебристую точку самолёта. Подумать только — Юра где-то там, на высоте тысяч метров. Каким взглядом он смотрит на землю? Таким же, как Володя — на небо?
Хотелось смеяться.
«Что же ты со мной делаешь, Юра? Стою тут посреди площади и улыбаюсь тучам! Счастливый дурак!»
Входя в зал ожидания, Володя собрался с мыслями. На табло уже горел номер рейса и время прилёта. Ещё десять минут… Володя с трудом сдерживался, чтобы не начать отсчитывать секунды.
Он слышал рёв двигателей приземляющегося самолёта, потом — увидел его в огромном окне, выходящем на взлётную полосу. Десять минут растянулись в полчаса: ведь ещё паспортный контроль, потом багаж. Юра — с чемоданом в правой руке и пакетом из дьюти-фри в левой — спустился в холл вместе с цепочкой других пассажиров. Посмотрел по сторонам, тут же заметил идущего к нему Володю и расплылся в улыбке.
Первым порывом было — обнять. Но в последний момент Володя, уже схватив Юру за плечи, замялся. По ушам ударил посторонний шум: гомон людей, эхом отражающийся от стен холла, цокот каблуков по мраморным плитам, механический голос диспетчера из громкоговорителя. Они не наедине, уместны ли будут объятия? Так и держа Юру за плечи, Володя просто смотрел ему в лицо, а тот, вдруг подавив улыбку, прошипел сквозь зубы:
— Не обнимешь сейчас же — прямо тут поцелую.
Угроза подействовала — из двух зол Володя выбрал меньшее: притянул к себе Юру, обнял. Старался, чтобы сошло за дружеское объятие, но не получилось. Вдохнув запах Юриных волос, не смог отпустить так сразу. А Юра, прижавшись, умудрился выдохнуть Володе в шею так, что по коже побежали мурашки. Разомкнуть объятия оказалось непросто — теперь Юру не хотелось отпускать ни на секунду. А вдруг, если отпустить, то он исчезнет? Но, заметив краем глаза, как проходящая мимо женщина при взгляде на них скривилась, Володя всё же расцепил руки.
Сложив вещи в багажник, они уселись в машину, и у Юры зазвонил телефон. Заводя мотор, Володя покосился на Юру — он открыл сообщение и улыбнулся.
— Во даёт! Я толком приземлиться не успел…
— Кто там тебя уже?..
Юра показал ему экран телефона. Володя, выезжая с парковки и следя за дорогой, мельком разглядел только имя контакта: Sidorova.
— Маша, что ли? Чего хочет?
— Представляешь, увидеться со мной. Говорит, что если откажусь, то она меня проклянёт.
Володя хохотнул, вспоминая заговор на мухах:
— Да уж… во всякой сверхъестественной чуши она эксперт.
Впервые в жизни Володя пожалел, что живёт за городом. И вроде бы по окружной ехать не так уж и долго, но дорога до дома казалась ему вечной. Юра полпути перекидывался с Машей сообщениями, потом рассказывал о полёте — как самолёт пару раз попадал в турбулентность, а Юра мучился от приступов морской болезни. Володя старался слушать внимательно, но то и дело подумывал остановить машину где-нибудь посреди поля, чтобы бросить наконец руль, повернуться к Юре и… Да он даже и не знал, чего хочет больше: то ли накинуться на него прямо тут, то ли просто обнять, ещё крепче, чем в аэропорту, и никогда не отпускать. Он так соскучился!
Но даже по возвращении домой им не сразу удалось остаться наедине — стоило только открыть калитку, как Герда чуть не снесла Юру с ног. Повезло, что на улице не было слякоти, иначе Юрино однотонное бежевое пальто моментально превратилось бы в пятнистое.
— Герда, фу! — прикрикнул Володя, но собаке всё было нипочём — даром что хозяин ругался. Юра, совершенно счастливый, бросился трепать её за бока. — Юра, ну ты же сейчас весь в шерсти будешь…
— Ну и ладно, — отмахнулся тот, — у Герды шерсть под цвет моего пальто. Мы с тобой стильные, да, девочка? — он засмеялся. — Надо же, не видела меня полгода, а помнит!
— Тебя забудешь… — пробурчал Володя, закатывая его чемодан в дом.
И только Юра зашёл следом, как Володя захлопнул входную дверь. Герда обиженно тявкнула с другой стороны, но он уже не обратил на это внимания. Юра снял пальто, повесил его на крючок, повернулся к Володе и замер, глядя ему в лицо. Володя сцепил зубы — ещё двадцать минут назад сам себе обещал, что не будет набрасываться, но его притянуло словно магнитом. Он шагнул к Юре, обхватил ладонями его лицо.
— Юр... — ткнулся носом в его холодную щёку. — Юр…
Тот коснулся тёплыми пальцами его шеи. Приблизился к губам, но не поцеловал, только еле-еле дотронулся.
— М? Что такое?
Володя качнул головой, прикрыл глаза:
— Ничего. Соскучился очень…
Дыхание Юры обожгло щёку. Володя, не открывая глаз, нашёл его губы — мягкие, податливо раскрывшиеся навстречу. Мир вокруг замер. В голове закружились сбивчивые мысли: всё-таки дождался, Юра здесь, это по-настоящему… А потом и они затихли. Остались только ощущения: Юрины пальцы в волосах, вкус его губ, тёплая кожа под ладонями — Володя и сам не заметил, когда залез Юре под джемпер. А ещё стало очень жарко — Володя так и не снял пальто и теперь просто сбросил его на пол.
Юра перехватил его руки у пряжки своего ремня. Подставляя под поцелуи подбородок, тяжело дыша, прошептал:
— Володь, стой, — и, вопреки своим же словам, притянул ещё ближе за шею. — Володь, я с дороги, мне в душ нужно.
— Да, хорошо. — Володя поцеловал его в шею. — Сейчас… — Добрался губами до выреза джемпера. — Сейчас я тебя отпущу…
И он правда отпустил, сделав над собой неимоверное усилие.
Пока звал в дом Герду и искал Юре полотенце, тот уже скрылся в ванной.
Володя постучал. Юра открыл, посмотрел на него, улыбнулся.
Володя прокашлялся:
— Где всякие там гели и шампуни, ты помнишь, да? — А сам не мог оторвать взгляда от Юры — тот успел раздеться и стоял в одном белье.
— Я уже достал свои, — улыбнулся Юра. Он не спешил закрывать дверь, так и держался за ручку, глядя на Володю.
— Что? — растерянно спросил тот.
— У тебя взгляд как у Герды.
Володя вздёрнул брови.
— Почему?
Юра пожал плечами.
— Ну, когда она просит ласки, выглядит примерно так же… — Распахнув дверь настежь, он отошёл к душевой кабине, повернул кран. — Ты со мной?
Володе не нужно было предлагать дважды.
А несколькими минутами позже Володя почти выпал из реальности. Шумел душ, по телу стекали струи горячей воды. Он обнимал Юру, целовал его мокрые плечи, прижимал и прижимался, касался везде, где только хотел. Но вдруг Юра, обернувшись, спросил:
— Как у тебя успехи с немецким?
Володя аж поперхнулся:
— Нашёл время спросить…
Тот засмеялся:
— Ну давай-ка, скажи что-нибудь по-немецки.
Володя мотнул головой — сейчас и на русском-то думалось с трудом, куда уже там на другом языке. Но он всё же вспомнил кое-что, выученное недавно.
Он прижался к Юриной спине, ткнулся губами в его ухо:
— Ich will dich, — сказал медленно и полушёпотом, сомневаясь, что произнёс правильно и что Юра вообще расслышал его за шумом воды. Володя поцеловал его в затылок, снова вернулся к уху и добавил: — Очень.
Тот задрожал — то ли от смеха, то ли от щекочущего дыхания Володи. Но потом выскользнул из объятий, повернулся лицом, потянулся к губам и перед поцелуем шепнул:
— Warte auf die Nacht…
***
Готовя ужин, Володя то и дело оборачивался через плечо — убедиться, что Юра, настоящий, а не виртуальный, действительно здесь. Тот попросил разрешения принести Володин ноутбук на кухню, получил утвердительный кивок и уже через пару минут стучал по клавишам, договариваясь с Машей о завтрашней встрече. Толком ничего не решив, полез смотреть афишу. В итоге планов на две недели у него появилось много.
Володя даже немного жалел — ему хотелось весь Юрин отпуск вообще никуда из дома не выходить, хоть он и подозревал, что затворничество быстро наскучит им обоим.
Накрыв на стол, Володя достал из шкафчика заранее купленный ром. Увидев бутылку, Юра вздёрнул брови.
— Специально купил? — он посмотрел на Володю, улыбаясь. — Мне?
Тот, ухмыльнувшись, пожал плечами.
— Надеюсь, угодил с маркой? Если что, давай твой откроем?
Юра хмыкнул:
— Всё в порядке. Ром — он и в Африке ром. Я всякий пью.
Поев и выпив полстакана, Юра начал зевать, хотя на часах даже девяти не было. Глядя на него, Володя вздохнул — он давно, ещё в скайпе, стал замечать, что Юра выглядел уставшим. А в реальности эта усталость проявилась куда сильнее: он похудел, скулы заострились, под глазами залегли глубокие тени.
Володя обеспокоенно спросил:
— Юр, ты не приболел?
Но тот лишь отмахнулся.
— Всё в порядке, просто нужно выспаться. Завтра приду в себя и очухаюсь — я же всё-таки в отпуск приехал.
Разговор явно не клеился. Володя поймал себя на странной мысли: с непривычки ни он, ни Юра не находил нужных слов и вопросов. Общаясь на протяжении этих месяцев — пусть в последнее время и не так часто, — оба знали, чем каждый живёт. А тоска проявлялась только в невозможности почувствовать физическое присутствие рядом. Наверное, поэтому ощущение, будто они давно не виделись, было неявным и приглушённым.
С кухни переместились на диван в гостиной. Порядком охмелевший Юра — действительно странно, что его повело с первого стакана, — принялся строить планы на предстоящий отпуск.
— Нужно нагуляться по городу, раз в прошлый приезд не успел. Всё-таки я здесь вырос, интересно, насколько всё изменилось. — Он встал, чтобы налить себе ещё рома, а потом, плюхнувшись на диван, улёгся Володе на плечо. Тот приобнял его за талию, пододвинулся ближе. Юра продолжил: — Когда писал твой диск, так понравилось превращать воспоминания в музыку, что теперь хочу по приезде домой записать детство и память о Харькове — для себя. Жутко устал за эти два месяца, ни дня не нашёл для своей музыки, одна работа…
Володя пропустил между пальцев пару прядей его волос, зарылся носом в макушку.
— Ты правда выглядишь замученным.
— Да ладно, неужели так заметно? — Он поднял голову, недоверчиво посмотрел Володе в лицо. Тот кивнул, положил ладонь ему на щёку, погладил большим пальцем.
— Ты похудел. Наверняка питался как попало, а то и вообще поесть забывал?
Юра дёрнул плечами и виновато улыбнулся.
— Ну, может быть, иногда… Но ты же меня откормишь?
— Конечно!
— Ой, чувствую, зря спросил. По твоему взгляду сразу видно, что откармливать меня будешь одной овсянкой и салатами…
Он взял пульт от телевизора, стал бездумно щёлкать каналы. Остановился на каком-то сериале про войну. Володя плохо разбирался в современном кинематографе и не был в курсе, что сейчас крутят в эфире — телевизор он включал от силы пару раз в месяц.
— Так странно слышать украинский из телека, — прокомментировал Юра. — Будто в другой мир попал.
— Когда приезжал к тебе, мне было так же странно слышать отовсюду немецкий. Но ты-то хотя бы понимаешь, о чём тут говорят, а я вообще… как инопланетянин.
— Но сейчас-то ты уже можешь кое-что перевести? — лукаво улыбнулся Юра.
Володя пожал плечами.
— Я хожу на курсы всего пару месяцев… Читать худо-бедно умею, но на слух воспринимаю тяжело. Хотя если говорят что-то несложное медленно и чётко, то понять могу. А сам говорю плохо, пока не получается быстро и без запинки выразить мысль. Ещё и слова заковыристые. Вот твой немецкий красиво звучит, мягко, а у меня, кажется, сплошное злое шипение.
Юра рассмеялся, запрокинув голову. Так и оставшись полулежать, упираясь шеей в спинку дивана, тронул Володино предплечье. Тот повернулся и наклонился к нему, а Юра, улыбнувшись, поправил его сползшие на нос очки.
— У тебя красивый голос, Володь, на каком бы языке ты ни говорил. Мне в юности так нравилось тебя слушать…
— А теперь не нравится?
— Нравится! Но сейчас ты говоришь по-другому. Голос стал ниже, и… «г» мягче, «ш» протяжнее, в общем, перенял харьковский акцент. А раньше «акал», как типичный ма-а-асквич. Меня это так жутко бесило! — Он хохотнул и тут же стал серьёзным: — А потом… потом мне всё в тебе начало нравиться.
У Володи внутри что-то дрогнуло — так приятно было услышать это признание, будто из далёкого прошлого.
— Странно помнить голос человека спустя два десятка лет, правда? — спросил Юра.
— Не знаю, — ответил Володя. — Мне кажется, я в принципе не способен помнить голос так долго. Но с твоим-то слухом, что в этом может быть странного?
— Значит, мой ты не помнишь?
Володя покачал головой и сказал честно:
— Плохо. Помню, что он был звонкий: когда ты кричал на малышню, аж в ушах звенело. Интонации какие-то помню… Но прямо вот воспроизвести в голове звучание твоего голоса не могу. Да уже и смешалось всё — я привык к тому, как ты говоришь теперь…
— По-другому?
— Да. — Володя задумался, как бы объяснить. — Ты говоришь мягко и вкрадчиво, с приятным акцентом. И мне кажется, твой голос стал чуть хриплым, да?
Юра, улыбаясь, развёл руками.
— Тебе же виднее, я-то свой голос совсем по-другому слышу.
— Забавно, — протянул Володя, — я никогда ни с кем не обсуждал, как звучит чей-либо голос. Даже мысли не возникало.
— Просто раньше у тебя не было парня-музыканта, — хмыкнул Юра.
— Вообще-то, был, — не согласился Володя с наигранной серьёзностью. — Давно, правда, мне было восемнадцать тогда…
Юра хохотнул и ткнул его пальцем в лоб.
— Технически тогда я не был твоим парнем.
— Да? По-моему, всё было очевидно.
Юра фыркнул:
— А по-моему, даже Сидоровой всё было очевиднее, чем тебе! — И он, передразнивая, припомнил: — «Особенный друг, особенный друг» — вот что ты говорил!
— Так это же синоним!
— Не согласен! — воскликнул Юра и закинул руки Володе на шею, потянул его на себя. Володя придвинулся вплотную и почувствовал, как Юра барабанит пальцами по спине. — Немного грустно вспоминать, какими мы были, — прошептал он Володе в ухо. — Хотя порой мне кажется, что ты не сильно-то и изменился. Вроде стал старше, солиднее… Серьёзнее? — будто сам у себя спросил и тут же ответил: — Да нет, ты всегда был серьёзным, но в тебе легко узнать прежнего Володю. Я изменился сильнее.
Володя не понял, чем была последняя фраза — вопросом или утверждением. Он не хотел отвечать, боялся обидеть Юру, пусть в этом и не было ничего обидного — людям свойственно меняться, тем более спустя столько лет. Но в нынешнем Юре Володя действительно видел очень мало от него прежнего.
— Помнишь, я сказал на записи, что не хотел бы возвращаться туда, в прошлое? Это правда. Потому что там мы с тобой снова расстались бы, там мы не смогли бы быть вместе. А тут можем. Но я так боюсь, что ты не примешь меня таким, каким я стал.
Володя разомкнул объятия, приподнялся и с тревогой посмотрел Юре в лицо.
— Что за глупости ты говоришь? — нахмурившись, спросил он. — Юра, то, что было между нами в молодости, — очень важно. Но здесь и сейчас оно не имеет никакого значения. Юность ушла, а мы с тобой тут, вместе, и какой смысл цепляться за прошлое? Я уже прошёл эту стадию. Влюбился в тебя заново. В такого, какой ты есть сейчас, а не был когда-то.
Юра запустил пальцы в волосы на его затылке, потянулся к губам.
— Хорошо, — прошептал он, закрывая глаза. — Главное, чтобы ты не пожалел.
— Как я могу… — начал было Володя, но не стал заканчивать фразу, а просто поцеловал Юру.
За окном залаяла Герда — Володя забыл, что час назад выпустил собаку бегать во дворе. Пришлось оторваться от Юры.
Пока впускал в дом и вытирал ей лапы, Юра успел задремать прямо на диване в гостиной. Точнее, Володе так показалось, потому что Юра, подложив локоть под голову, просто неподвижно лежал с закрытыми глазами. В телевизоре кто-то за кем-то гнался, стрелял и кричал. Боясь, что шум может разбудить Юру, Володя аккуратно вытянул пульт из его пальцев и выключил телевизор. Но Юра, не открывая глаз, вдруг сказал:
— Включи обратно, я слушаю.
Не удивляясь, Володя улыбнулся — вспомнил, что Юра смотрит кино ушами. Забавно.
И правда: когда сцена погони закончилась, а вместе с ней замолкла бодрая музыка, Юра открыл глаза и приподнялся.
— Так себе саундтрек, — вынес он вердикт. — Тут война и смерть, а музыка будто стремится развеселить зрителя…
— Юр, ну это же проходной сериал. Кто станет писать для него шикарное сопровождение…
— Качественная работа звукорежиссёра и композитора как раз таки может сделать его не таким уж и проходным. — Юра зевнул.
— Пойдём в постель. Мне кажется, ты уже засыпаешь.
— Пойдём-пойдём… Я ведь тебе ещё кое-чего обещал сегодня. — Он подёргал бровями.
Юра поднялся и, выгнув спину, потянулся так, что задралась майка, на долю секунды обнажив впалый живот. Володя судорожно вздохнул, предвкушая продолжение вечера, но, увидев, как Юра прикрывает рукой очередной зевок, мягко улыбнулся.
— Обещания подождут до завтра.
Он взял Юру за руки и потянул в спальню. Но тот, обняв Володю за плечи, повис на нём и протяжно выдохнул:
— Я не хочу никуда идти. Положи меня на место.
Володя закатил глаза.
— Детский сад «Ромашка»… — Герда, соглашаясь с ним, сердито тявкнула. — Даже собака велит прекратить баловаться и идти в кровать, — «перевёл» он.
— Ладно-ладно, слушаюсь! Развелось командиров…
Юра и правда очень устал. Он уснул почти сразу — Володя всего на пару минут отошёл покормить Герду, а когда вернулся, тот уже тихо сопел, натянув одеяло до подбородка. Выключив светильник, Володя аккуратно залез к нему — Юра не проснулся, только, придвинувшись, уткнулся носом ему в грудь.
А Володя ещё долго лежал, не смыкая глаз. Прислушивался к себе — к теплу, разливающемуся внутри, к умиротворению и спокойствию, которые уже однажды обрёл в Германии и по которым ужасно соскучился за прошедшие месяцы.
***
Отправляясь с Гердой на пробежку, Володя спешил поскорее вернуться домой, к Юре, в нагретую им постель. Несмотря на оставленную Юре записку, он по привычке взял с собой телефон и весь час ждал сообщения в ICQ. Не дождался — утомлённый перелётом Юра, видимо, ещё не проснулся. Отворив двери дома, Володя задержался на пороге. Сердце грело приятное ощущение, что его дом больше не пустует, что в нём есть другой, любимый человек.
Украдкой заглянув в спальню, Володя умилился — Юра действительно спал, свернувшись калачиком, в обнимку со второй подушкой.
Пока Володя кормил Герду и варил кофе, Юра проснулся, вышел на кухню босиком. Володя не сразу его услышал, поэтому, когда тот положил ладони ему на талию, вздрогнул.
— Guten Morgen, — прижавшись к его спине, прошептал Юра и прихватил губами мочку уха.
Володя хотел было развернуться, чтобы обнять и поцеловать, но в турке закипел кофе, а Юра тут же прошмыгнул в ванную.
Позже, за завтраком, Юра спросил:
— Слушай, а что у тебя с распорядком дня? Я-то молодец, что приехал в отпуск, а у тебя ведь работа…
Володя отмахнулся.
— Я тоже взял отпуск — не хочу отвлекаться. Не сгорит без меня фирма, — уверенно ответил он, хотя на самом деле сомневался в этом. — Мне, конечно, пару раз придётся съездить в офис, кое-что подписать да решить по проектам. Но в целом... зачем мне Брагинский, в конце концов?
— Ясно. Просто я тоже не хочу тебя отвлекать…
— Юра! — Володя деланно возмутился. — Это не ты меня отвлекаешь от работы, а работа отвлекает меня от тебя. Ты приехал совсем ненадолго, я смогу отложить свои дела ради тебя.
Юра опустил взгляд в чашку с кофе.
— Спасибо… — пробормотал негромко и вдруг встрепенулся: — Кстати! Ты послушал весь мой диск, до конца?
Володя кивнул.
— Да, но последняя композиция… если честно, её я не понял. Решил, что раз ты приезжаешь и раз этот трек о тебе, то попрошу послушать вместе, чтобы ты мне всё объяснил… Ты не обидишься?
Юра замотал головой.
— Нет конечно. Я так и думал, что последний для тебя будет сложнее, ведь ты не знаешь моей истории. Ладно, послушаем, но давай не сегодня. Сегодня мы идём гулять с Машей! Она мне уже весь телефон оборвала.
— О господи, ещё же рань!
— А ты думал, чего это я проснулся до обеда? Думаешь, сам?
— Вот ведь… — пробурчал Володя. — Лучше бы я тебя разбудил как-нибудь… поинтереснее...
Юра мечтательно улыбнулся, но тут же мотнул головой, будто сгоняя с себя остатки сна, и весело скомандовал:
— Так, решено: едим, одеваемся — и в Харьков!
Приезду Юры радовался будто не только Володя, но и сама природа. Весна уверенно отвоёвывала у зимы свои права: небо прояснилось, солнце слепило глаза, пели птицы. Услышав весёлое щебетание, Володя отчего-то вспомнил редкую гостью в этих местах — ласточку, что прилетала к нему во двор прошлой осенью.
— Хорошо здесь, когда нет дождя и грязи, — прокомментировал Юра, выйдя на улицу. И, глубоко вдохнув, сказал: — Весной пахнет.
Володя выгнал Герду из дома во двор, насыпал в миску возле будки корма и направился к машине.
— А если дождь пойдёт? — спросил Юра, следуя за ним. — В смысле, Герда ведь на улице…
— Во-первых, я не закрываю двери дома, она умеет цеплять их лапой и открывать. Ну а в крайнем случае у неё есть огромная будка, куда мы с тобой даже вдвоём поместимся.
— А не страшно оставлять двери открытыми?
— Так ворота же закрыты. Да и посёлок охраняемый, тут шлагбаум на въезде, сигнализация на каждом участке, камеры стоят на всех улицах.
Юра ничего не ответил, лишь многозначительно хмыкнул.
С Машей договорились на три часа дня, а до этого времени решили пройтись по парку Шевченко. Впрочем, долго гулять не вышло. Юра надел тонкие белые брюки и быстро замёрз, да и Володя, привыкший ездить на машине, а не ходить пешком, тоже ощутил всю обманчивость весны. Солнышко-то пригревало, а вот ветер всё ещё оставался промозглым, так и норовил пробраться под одежду и украсть всё тепло. Поэтому они решили отложить осмотр Харькова на другой раз, а Машу дождаться в кафе рядом с метро.
Но Маше не сиделось дома, и она позвонила на полчаса раньше оговорённого времени. Сообщила, что уже ждёт под Градусником.
Юра заметил её издалека, замахал рукой. Володя удивился — надо же, столько лет не видел, а сразу узнал.
Ещё больше удивился, когда, вместо того чтобы просто поприветствовать, Юра подхватил её и закружил в объятиях — та аж взвизгнула.
— Сидорова! — воскликнул Юра, ставя её на ноги. Держа за плечи, он уставился на неё, прищурился и вынес вердикт: — Какая была, такая и осталась!
Та цокнула, закатив глаза.
— Да ладно тебе, Конев! А сам-то! — и заулыбалась. — И, вообще-то, я уже давно не Сидорова…
— Для меня ты всегда останешься Сидоровой… Потому что ты, коза, мне всю жизнь испортила, — весело заявил Юра.
Маша не обиделась, уловила шутку и засмеялась, но для приличия легонько стукнула Юру по плечу.
— Надо же, — прокомментировал Володя, когда наконец они обратили на него внимание. — А помнится, кто-то друг друга раньше прямо терпеть не мог.
Юра прыснул:
— Я так выражал свою любовь к ней!
Маша кокетливо откинула с плеча волосы и снова закатила глаза.
— Ой, да на кой ты мне сдался!
— Да уж, куда там я? То ли дело Володя! — съехидничал Юра.
Маша прыснула и как-то многозначительно посмотрела сперва на одного, потом на другого.
— Действительно — то ли дело Володя, да, Юра?
Продолжая неоднозначно шутить, они направились в кафе. Володя ещё не успел проголодаться и выпил воды, а Юра заказал себе мороженого. Маша, кокетливо сославшись на диету, ограничилась чаем.
Володя в основном слушал, говорили Юра с Машей. Они вспоминали свои смены в «Ласточке», общих друзей и забавные истории. Володя, лишь однажды побывавший в этом лагере, едва ли мог поддержать тему, да и не хотел мешать — с Юрой он ещё успеет наговориться. Минут через тридцать стало понятно, что беседа бывших заклятых врагов закончится ещё нескоро, и Володя решил ненадолго оставить их — пройтись до работы.
До офиса отсюда было рукой подать — через площадь Конституции вниз по Сумской.
Володя забрал книги по немецкому, раздал поручения сотрудникам и, встретив Брагинского, позвал его в кабинет переговорить.
— И как же это тебя на работу занесло в отпуске-то? — Он развёл руками.
— Да разве вас так просто бросишь? — скривился Володя. — Возьмете и вообще все фуры на границе забудете.
— Ой да перестань! — отмахнулся Брагинский. — Наша-то в чём была вина?
— В том, что мне не сообщили. Дим, давай, чтобы больше такого не повторилось, договорились?
— Так точно, товарищ начальник, — отшутился тот. — Куда поедешь, кстати?
— Поеду? А, отпуск… Я остаюсь в Харькове, у меня тут… дела.
Прищурившись, Брагинский торжественно развёл руки и медленно кивнул.
— Те же дела, что и в новогодние каникулы? То-то, я смотрю, зачастил ты в отпуска, Вова! Когда проставляешься?
Володя с трудом сдержался, чтобы не закатить глаза, лишь устало вздохнул:
— Жениться я не собираюсь, если ты об этом.
— И правильно! — Брагинский похлопал его по плечу. — Зачем торопиться? Всему своё время! Ну давай, иди с богом, семья — это самое важное.
Пусть Брагинский ничего о Володе не знал, но улыбался он искренне. За годы дружбы с отцом он стал воспринимать Володю как родного сына, о чём, особенно под градусом, заявлял открыто. Брагинский искренне любил Володю и, узнай о нём правду, возненавидел бы с той же искренностью. Во всяком случае так считал Володя, поэтому при общении с ним всегда был начеку и старался не завираться.
Вернувшись в кафе, Володя обнаружил, что заклятые друзья уже успели приговорить две бутылки шампанского. А Маша, ещё час назад следившая за фигурой и пьющая лишь чай, теперь с удовольствием уплетала десерт из сливок, фруктов и шоколада. Когда Володя подошёл к столику, она что-то заговорщицки шептала Юре, перегнувшись через стол, и хихикала.
— Интересный тут чай подают, — заметил Володя. Он присел рядом с Юрой, потянулся к меню. — Пообедаем? Или вы сегодня только шампанским с десертами питаетесь?
Юра широко улыбнулся и пожал плечами.
В отсутствие Володи эти двое, видимо, успели перебрать все истории из «Ласточки», поэтому теперь Маша расспрашивала Юру о Германии. Юра с энтузиазмом рассказывал, и Володя, уже ориентируясь в теме, даже смог вклиниться в беседу.
Где-то через час Маша начала зевать — ещё бы, после двух-то бутылок шампанского. Юра тут же вскочил и потянул всех гулять в парк, несмотря на логичные доводы трезвого Володи, что на улице к вечеру похолодало ещё сильнее.
Впрочем, до парка они так и не дошли. Сумскую в этот день продувал порывистый ветер, и, когда они добрались до ХАТОБа, Маша уже постукивала зубами. Володя лишь развёл руками.
— Я же говорил, что замёрзнем. Никто меня не послушал.
Маша отмахнулась от него и вдруг ткнула пальцем в афиши на здании театра:
— О, Володь, смотри, опять «Призрак Оперы» в мае приезжает!
— Ты хочешь сходить ещё раз?
Маша замотала головой.
— Да нет, зачем, уже ходили ведь... Лучше на что-нибудь другое, если уж соберёмся. Хотя, может, Юре интересно? Юра, ты видел «Призрака Оперы»?
— Конечно, — кивнул тот. — Действительно, уж если идти, то на что-нибудь другое.
— Почему? Тебе не понравилось? — зачастила Маша. — Как же так? А Володя говорил, что это ты посоветовал купить билеты именно на «Призрака»...
— Ну, я знал, что тебе понравится, — улыбнулся Юра. Он зашагал вдоль выключенного фонтана, с любопытством заглядывая за парапет. — Ты ведь романтичная особа у нас, а? Тогда этот мюзикл как раз для таких, как ты.
Подойдя к нему ближе, Маша тоже заглянула в фонтан и фыркнула:
— Да, мюзикл же о любви, конечно, он романтичный, и мне он понравился! Правда, грустный…
Володе ничего не оставалось, кроме как тоже подойти к фонтану. Он посмотрел вниз и едва сдержался, чтобы не хмыкнуть: ничего интересного — лишь покрытая коркой льда грязноватая вода на дне. Но Юра, продолжая смотреть туда, спросил:
— Почему грустно?
— Ну, в конце ведь он исчез, Призрак-то, который Фантом, — объяснила Маша. — Вот и грустно! Он же умер? Или вроде того?
Юра сунул руки в карманы пальто и дёрнул плечами.
— Не знаю. Но концовка очень справедливая, я считаю. Ведь его любовь к Кристине была совершенно эгоистичной и неправильной: он любил её как музу, как… — Юра задумался. — Он не любил её как человека. Голос Кристины — это всего лишь инструмент для его произведений. И, зная, что она любит другого, Призрак всё равно пытался заполучить её манипуляциями и силой, он был готов даже навредить ей.
Маша замерла, очарованно глядя на Юру — даже рот приоткрыла.
— А я и не задумывалась о таком подтексте… — протянула она.
— А мне всегда казалось, что это всё лежит на поверхности. И я удивлялся, почему люди всё ещё считают это произведением о любви. Но это ведь лишь мой личный взгляд. Я вечно придираюсь к мелочам, если дело хоть косвенно связано с музыкой — работа такая.
— Эх, Конев, какой ты умный! — воскликнула Маша. И приподняла ворот плаща, укрываясь от очередного порыва ветра. — Но давайте, наверное, мальчики, по домам. Прав был Володя: я уже окоченела!
Володя с облегчением вздохнул — наконец-то нагулялись.
— Тебя домой подвезти? У меня машина на Рымарской припаркована.
Помня две прекрасные недели в Германии, Володя старался сделать так, чтобы каждая проведённая в Харькове минута тоже стала волшебной и вдохновляющей для Юры. Пусть Володя и не хотел сравнивать эти два отпуска, но всё равно сравнивал даже в мелочах. Например, его гостиная с камином была безусловно стильной, но не такой уютной, как Юрин кабинет — здесь было пусто и уныло. Голые деревья и жухлая трава за панорамным окном тоже радости не добавляли. Но Володя всё равно попытался воссоздать похожую атмосферу. Перед тем как отправиться готовить ужин, выключил свет, зажёг камин, и по дому заплясали отсветы огня.
Мокрый после душа, закутанный в Володин халат Юра заглянул через плечо в сковородку и скривился:
— Фу, это что, стручковая фасоль?
— Да ладно тебе, это же вкусно. А с курицей и рисом тем более. И, кстати, полезно.
— Эх, это не Харьков, а оздоровительный санаторий какой-то. Чувствую, за две недели отпуска я тут не только отъемся, но ещё и помолодею лет на десять. — Он весело хохотнул и, чмокнув Володю в щёку, уселся за стол. — Что у тебя там на работе, кстати?
— Ничего особенного. — Володя выключил плиту и достал тарелки. — Сходил, забрал кое-какие документы. Нужно будет ещё счета проверить, но в целом я теперь в твоём полном распоряжении.
— Супер!
Володя поставил перед ним тарелку. Юра, всё ещё скептически кривясь, попробовал еду, задумчиво пожевал, хмыкнул, вынес вердикт:
— В принципе вкусно! — и принялся с аппетитом уминать порцию.
Когда Володя убрал со стола и поставил греться чайник, Юра спросил:
— Так, и какие у нас планы на эту неделю?
— Не знаю. Ты вроде хотел много куда сходить, Харьков посмотреть? Только надо одеться потеплее. А ещё, помнишь, Ира с Женей хотели с тобой повидаться, можем заглянуть к ним в гости. — Он задумался, вспоминая, что ещё они планировали на отпуск, когда Юра, ласково улыбнувшись, поманил его пальцем. — Что? — игриво спросил Володя и шагнул навстречу.
Юра вцепился в его футболку и подтянул к себе, раскинул руки, обнял поперёк живота, прильнув к нему щекой.
— Не хочу никуда ходить, там такая мерзкая погода! Давай весь отпуск просидим дома, будем смотреть фильмы, пить ром и… — не размыкая объятий, Юра поднял на Володю взгляд, — не вылезать из кровати.
Володя взъерошил его волосы и широко улыбнулся.
— Это звучит как отличный план!
***
Следующие две недели действительно стали едва ли не самыми лучшими за всю Володину жизнь. Несмотря на то, что каждый их день проходил по одному сценарию, Володе не надоедало и, казалось, не надоест никогда.
Они рано просыпались — Юра неизменно ворчал спросонья, но через силу вставал и, зевая, шёл одеваться. В первые дни Володя предлагал ему поспать подольше, мол, он и сам мог бы погулять с Гердой, но Юра был непреклонен.
— В конце-то концов, неужели ты думаешь, я к тебе приехал, Володя? — как-то раз пошутил он, почёсывая собаку по загривку. — Нет конечно, я к ней приехал, только Герде принадлежит моё сердце. Разве я могу отказать ей в прогулке?
После они возвращались в постель. Нежились, лениво разговаривая о чём-нибудь неважном, но интересном, а потом Юра ненадолго засыпал. А Володя лежал рядом и любовался, стараясь запомнить эти мгновения счастья.
Днём Володя работал — несмотря на обещания Юре, совсем бросить дела не получалось, приходилось выделять хотя бы пару часов в день. Юра не расстраивался, всё прекрасно понимая. Он в это время через силу играл на старом расстроенном пианино, правда, с каждым днём его занятия становились короче и реже. Володя беспокоился, что Юра нарушает свой привычный график, но тот отмахивался, мол, отпуск же.
Больше всего Володя ждал вечеров. Раз от раза они были одинаковыми, но скучными — никогда. Постоянство придавало им особенную, семейную окраску.
Юра открывал бутылку рома, ложился на диван в гостиной, пристраивал голову у Володи на груди, и вместе они слушали разную музыку — либо что-то старое, проверенное временем, либо современное, звучащее из каждого утюга. Иногда Юра иронизировал, иногда хохотал и открыто издевался, а иногда сидел молча с закрытыми глазами, а потом пару часов ходил задумчивый и притихший.
Несколько раз Володя предлагал Юре послушать и его собственную композицию — четвёртый трек на подарочном диске. Но Юра почему-то отнекивался.
А ещё Володя внезапно открыл в себе интерес к кулинарии. Обычно он обходился полезными, но простыми сочетаниями продуктов, но готовить вместе с Юрой оказалось весело и увлекательно.
К тому же за годы эмиграции Юра соскучился по русской и украинской кухням, поэтому каждый день вспоминал и предлагал приготовить что-нибудь новое. И чаще всего Володя даже не знал, из чего это всё готовится. На помощь, конечно, приходили интернет и Маша.
В первую очередь Юра, разумеется, заказал борщ. И готовили они его под чутким руководством Маши, висящей с ними на телефоне. Таким же вкусным, как у неё, борщ всё равно не получился, но Юра остался доволен. А когда ему взбрело в голову приготовить на ужин солянку, Володя окончательно распрощался с идеей правильно питаться эти две недели.
Володя старался планировать — составлял список нужных продуктов, чтобы не ездить в магазин каждый день, а закупаться хотя бы на два-три сразу. И искренне удивлялся, как Юра, в своей обычной жизни живущий по строгому графику, умудряется вносить столько хаоса во всё остальное.
Например, под конец первой недели отпуска они поехали в магазин, договорившись приготовить на ужин запечённую курицу, а вернулись домой с пачкой муки и лотком фарша, чтобы лепить пельмени. Впрочем, против них Володя уже не возражал — он просто смирился. Тем более лепить пельмени под симфонии Брамса, одновременно слушая вводный курс об эпохе романтизма в музыке, было слишком занимательно.
В начале второй недели отпуска на улице по-настоящему потеплело. Прохладный сквозняк всё ещё поддувал под одежду, но солнце жарило так, что под конец утренней пробежки Володе пришлось снять олимпийку.
Юра догнал его минут через пять, но не один, а с Гердой. Володя иронично хмыкнул — обычно она бегала вместе с ним, а теперь от Юры ни на шаг не отходила.
— Давай сходим сегодня погулять? — предложил Юра, прикладывая руку козырьком ко лбу и смотря вдаль, на лес. — В город не хочется, а погода хорошая.
Володя кивнул.
— Давай. Вот туда можно, — он указал рукой на высокий лесистый холм вдалеке, за рекой, чуть правее от территории бывшей «Ласточки». — Оттуда обзор красивый, и можно на машине подъехать, чтобы грязь не топтать. Только подняться надо будет.
К обеду совсем распогодилось. В лесу, правда, было зябко и сыро, но порывы тёплого ветра приносили с собой запах весны. На ветках проклюнулись почки, а где-то высоко, в кронах, пели птицы.
Забраться на холм оказалось не так уж и просто — ноги скользили по ещё не просохшей земле. Благо перед выходом из дома Володя заставил Юру надеть резиновые сапоги и старую куртку. Пока поднимались, Юра умудрился споткнуться о торчащий из земли корень дерева и не упал лишь потому, что влетел Володе в спину. Володя смеялся, Юра матерился, но, как только добрались до назначенного места, стало ясно: усилия того стоили.
Выйдя на небольшое плато, Володя вдохнул полной грудью, окинул взглядом окрестности. Обернулся к озадаченному Юре. Тот с интересом рассматривал кучу сваленного посреди плато хлама — сырые гнилые доски с облупившейся зелёной краской.
— Это?.. — Он вопросительно взглянул на Володю.
— Беседка, — кивнул тот.
Юра вздохнул:
— Эх, жалко. Такое место было.
Володя пожал плечами.
— Место никуда и не делось. Я распорядился снести эту рухлядь, она прогнила вся. Скоро отстроят новую.
Юра приблизился, встал рядом с ним. Очарованно протянул:
— Красиво…
И правда красиво. Немного страшно из-за высоты. Плато резко обрывалось: внизу виднелся песчаный склон с густым подлеском, плавно уходящим к реке. А на другом берегу — коттеджный посёлок, дальше — бескрайняя степь с белыми прогалинами ещё не растаявшего снега посреди бурой прошлогодней травы.
Яркое солнце, пробиваясь через пушистые густые облака, отбрасывало причудливые тени на раскинувшийся впереди пейзаж, отражалось бликами в воде. Речка, наполненная талыми водами, шумела и совсем не казалась пересохшей, но Володя знал: как закончатся паводки, русло снова обмельчает, а в знойное лето и вовсе заболотится и местами высохнет.
— Всё такое знакомое и одновременно такое… чужое, — задумчиво произнёс Юра.
Володя кивнул.
— Вот там, — он указал пальцем на болотце, сплошь покрытое жухлым камышом, — раньше была та заводь с лилиями.
Юра вздохнул.
— А вон «Ласточка», — он повернулся вправо, шагнул ещё ближе к обрыву. — Заросла совсем, летом за деревьями и вовсе не видно, наверное… — Глядя на лагерь, Юра застыл на несколько секунд, но вдруг встрепенулся, спросив: — А ты задумывался над тем, что с ней делать?
— Много раз, — кивнул Володя. Заворожённый видом замершего у самого обрыва Юры, он подошёл к нему сзади и обнял. — Думал, но так ничего и не решил.
— Может, разбить парк для жителей «Ласточкиного гнезда»? — спросил Юра. — Сделать беговые дорожки, восстановить корт, поставить площадки для детей. Здорово будет, разве нет?
— У нас уже есть такой парк. И хоть он далеко от моего дома, второй будет лишним. — Володя покачал головой. — Может быть, сделать здесь лагерь? Или просто отельный комплекс для семейного отдыха. Восстановить всё, что можно, а что нельзя — отстроить заново. — Он провёл носом по Юриному уху, поцеловал серёжку и прижался подбородком к его плечу. — Ты что думаешь?
Тот ответил, продолжая задумчиво смотреть вдаль:
— Лагерь? Да кому он сдался... И без того половина лагерей и баз отдыха пустуют, я это прошлой осенью выяснил. — Он повернулся к Володе, серьёзно на него посмотрел. — Ты не вернёшь «Ласточку», Володь. Даже если восстановишь до мельчайших подробностей... то время уже ушло.
***
Последние дни омрачились предстоящим расставанием. Грусти не было, но горькие мысли, будто тени, жались по углам и то и дело бросались на Володю, заставая врасплох. Он старался выкинуть их из головы и забыть о неминуемой разлуке, но время не остановить: день перед Юриным отъездом настал, последние сутки вместе.
С самого утра Володя испытал ощущение дежавю. Точно как в Германии, Юра проснулся раньше него и сидел на кухне в полной тишине. Не курил, как тогда, но отрешённо смотрел перед собой. Увидев его таким снова, Володя невольно подумал, будто они застряли во временной петле.
Всё, что уже было, повторится в точности: интернет, ожидание, те же вопросы — «Когда приедешь?» и «Почему не отвечаешь?». Часы от сообщения до сообщения, работа без интереса, поиск занятий, чтобы отвлечься от одиночества — не жизнь, а существование. И постоянная тоска. Это уже надоело. Но другой жизни у них не было, придётся жить свою.
— Что-то мне всё это напоминает, — вместо приветствия сказал Володя.
Юра печально улыбнулся и пожал плечами. Встал, поцеловал его в щёку, подошёл к пианино, провёл пальцами по клавишам.
Володя проследил за ним взглядом и попросил:
— Сыграй что-нибудь.
— Давай лучше что-нибудь послушаем? Как насчёт джаза?
Юра поставил диск с оркестром Глена Миллера и сел завтракать с Володей. Слишком весёлая музыка казалась неуместной для этого утра и больше раздражала, чем радовала.
— У меня есть идея получше, — заявил Володя и устремился к музыкальному центру. — Интересная музыка без названия. А у тебя, Юр, есть должок.
Он поставил диск с Юриной музыкой и не успел включить, как Юра возмутился:
— Ну зачем? Не надо. — Он встал и подошёл к музыкальному центру, попытался выключить, но Володя преградил ему путь.
— Я настаиваю, — сказал он, и музыка заиграла.
Юра сложил руки на груди и, отойдя к камину, неловко плюхнулся в кресло и болезненно ахнул.
— Ой, кажется, подвернул. — Он нахмурился и стал ощупывать лодыжку.
Володя тут же оказался рядом, осмотрел его ногу и, не обнаружив ничего подозрительного, успокоился. «Не хватало ещё торчать в больнице, вместо того чтобы провести дома последние сутки вместе», — подумал он, а вслух сказал, прищурившись:
— Юр, а ты не симулируешь?
Но тот закатил глаза.
— Уж поверь.
Володя сел в кресло напротив, положил Юрину ногу на колени и принялся массировать, но тот нахмурился ещё сильнее. Володя обеспокоенно спросил:
— Больно?
Юра покачал головой.
— Зря ты её поставил.
— Зря? — удивился Володя.
— Зря, — кивнул Юра.
— Не понимаю… — Володя пристально посмотрел ему в глаза, но Юра опустил взгляд. — Юра, я не люблю недоговорок. Почему ты так упорно отказываешься её слушать?
— Слушать я не против, а вот рассказывать — не хочу. Понимаешь, я записывал этот диск до твоего приезда в Германию, и тогда я ещё не знал, что ты станешь так ревновать.
Ощущая, как тлеет в груди знакомое болезненное чувство, Володя догадался, в чём причина упорного Юриного молчания. Вернее, не в чем, а в ком.
— Опять Йонас… — тяжело выдохнул он.
— Опять, — кивнул Юра. — Я понимаю твои чувства. Можно подумать, будто вся моя жизнь вертелась вокруг него.
— Да, так подумать действительно можно, — ответил Володя. — Но ты правильно сказал: нельзя просто вычеркнуть из своей жизни человека, который был её частью шесть лет. Я тебя понимаю, у меня есть такой же Игорь, только, в отличие от тебя, я хотя бы прикладываю немало усилий, чтобы от него избавиться.
— Только не злись опять.
Но злости у Володи не было, только усталость. Ему надоело натыкаться на Йонаса почти в каждом разговоре. Казалось, что он не прошлое, а настоящее, что их не двое, а трое.
Проводя пальцами по Юриной коже, Володя размышлял, как избавиться от этого третьего лишнего, но не находил решения: ему недоставало знаний о Йонасе, чтобы вышвырнуть его из их жизни раз и навсегда. Если эти знания вообще могли хоть как-то помочь.
После минутного молчания Володя негромко попросил:
— Юра, расскажи мне о вас, и закроем наконец эту тему. Мы оба от неё устали.
Юра удивлённо вскинул брови.
— А хуже не будет?
Володя невесело хмыкнул:
— Хуже будет, только если я найду его в твоей постели.
— Ну уж нет, такого не случится никогда! — Юра рассмеялся. — Йонас давно в прошлом.
«Я бы так не сказал», — подумал Володя, но промолчал.
Юра устроился поудобнее в кресле, подтянул ногу к Володе, намекая, чтобы тот продолжал массаж.
— Нас познакомили общие друзья, — наконец начал Юра. — Йонас почему-то напоминал мне тебя. Но только внешне, — уточнил он. — Внутренне вы совершенно разные.
— И что? — перебил Володя агрессивнее, чем собрался. Ему не понравилась эта ремарка: Юра будто бы оправдывался перед ним.
— Ничего, просто отметил, — сказал тот, словно не заметив грубости. — Какое-то время мы просто встречались, а о том, чтобы съехаться, даже не думали. Но через год о нас узнали мои родители. Я так рассорился с ними, что пришлось уйти из дома и переехать к Йонасу в Берлин. Мне дико не нравилось зависеть от него. Но я много учился, и снять квартиру не получалось — так я оправдывал сам себя. Йонас уже тогда был гей-активистом, но ещё не погряз в политике. Поэтому нам нравился наш гражданский брак. — Юра изобразил пальцами кавычки. — Правда, вспоминаю сейчас те времена и понимаю: жили, вообще-то, здорово, ходили на разные вечеринки и собрания. Но его квартира была как проходной двор: всегда полно народу, некоторым Йонас даже разрешал ночевать. Но вскоре он задумал создать политическую партию для борьбы за права секс-меньшинств и сделал из нашего дома подобие штаб-квартиры. А мне с моей музыкой требовалась тишина и личное пространство. С тех пор между нами пошёл разлад, мы начали ссориться, однажды даже подрались, представляешь? — Юра усмехнулся.
Володе смешно не было. Он не мог даже вообразить, чтобы у него поднялась рука на Юру, тем более из-за музыки. Он проглотил так и рвущееся из горла «Вот урод» и продолжил молча слушать.
— После драки мы не разошлись, но я решил, что лучше жить одному, и стал активно искать квартиру. Но только я переехал, как до меня дошли слухи, будто у Йонаса кто-то появился. А мы, вообще-то, не расставались, встречались у него три раза в неделю. Я помчался к нему и устроил скандал, — он хмыкнул и потупил взгляд. — Потом помирились.
— И ты так запросто простил ему измену? — буркнул Володя.
— Володь, я до сих пор точно не знаю, изменил он мне тогда или нет. Он уверял, что его оболгали. Что, кроме меня, у него никого нет и не было, что никто другой не нужен. К тому же ребята, что на него донесли, неожиданно дали задний ход — мол, вроде да, но, может, и нет. Как бы то ни было, после того случая у меня началась паранойя. Я пытался выяснить, когда и с кем он общается, устраивал сцены ревности, а он меня никогда ни к кому не ревновал. Даже обидно как-то. В общем, ссорились с ним мощно, но и мирились тоже… хорошо. Я боялся оставлять его одного, и в итоге мы снова съехались, но на этот раз он перебрался ко мне — моя квартира была больше. Но вместе с Йонасом ко мне переехала вся его тусовка. Не представляешь, какой у нас творился бедлам: я в кабинете, а он с толпами своих соратников и знакомых в гостиной. У него орут друзья, у меня — музыка, Йонас орёт на меня из-за музыки, я — на него из-за друзей. И ведь несмотря на то, что занимались они таким благородным делом — политикой, попойки у них были дикие. И не только попойки. Не знаю, как я терпел это почти год! Но терпение лопнуло, когда я застал у себя в спальне, в своей собственной кровати, тройничок!
— С Йонасом? — осипшим голосом уточнил Володя.
Юра воскликнул:
— Нет, что ты! На такое ему не хватило бы наглости. Во всяком случае тогда.
Он неожиданно замолк. Закусил губу и незряче уставился в окно. Володя видел, что он пытается подобрать слова и это даётся ему нелегко, поэтому не торопил.
Собравшись, Юра продолжил:
— В общем, история со штаб-квартирой у меня дома закончилась, мы стали жить как приличная семья. Так могло показаться со стороны, но на самом деле нашу жизнь начала отравлять политика. Думаю, занимайся ею Йонас с самого начала, у нас бы ничего не получилось: политика требовала слишком много времени и сил. Но она приходила в его жизнь постепенно. Йонас нуждался в том, чтобы говорить о ней постоянно, а я, выгнав всю ту братию, можно сказать, лишил его этого. Вскоре он открыл комьюнити-центр. Тот самый, куда мы с тобой приходили, — улыбнувшись, уточнил Юра. — Йонас стал сутками пропадать там. Но, даже когда он был дома, нам стало не о чем говорить. Я не мог поддерживать его разговоры так, как было нужно ему.
— А как было нужно ему? — не понял Володя.
— Йонас не просто занимался политикой — он ею жил. В начале своего пути такие люди, как он, особенно нуждаются в партнёре-единомышленнике. Йонасу нужен был другой человек, такой же, как он сам, чтобы не просто разделял, а болел его идеями вместе с ним. Первое время я пытался разрываться между музыкой и Йонасом, но в конце концов музыка победила. Меня всё это перестало волновать после прорыва в карьере. Я наконец перестал клепать дешёвый ширпотреб для магазинов и ресторанов — это, знаешь, такая специальная пустая музыка, чтобы заполнить тишину, но не отвлекать покупателей. Этими пародиями на искусство я зарабатывал много лет. Но потом заключил договор с лейблом, смог наконец писать настоящую музыку, и с тех пор меня интересовала только она. А Йонас её просто возненавидел. Он мне однажды сказал, что моя музыка, да и музыка в целом, — бессмысленна.
— Это же бред! — с жаром воскликнул Володя. — Музыка — это искусство, он что, отрицает его ценность?
— Ценность он не отрицал, он отрицал сам смысл моего, как он выразился, «сочинительства». И самое неприятное в том, что он, вообще-то, прав. Музыка действительно бессмысленна, потому что пройдёт время, и она неизбежно потеряется и забудется. Может быть, музыка великих композиторов по случайности или из-за исключительного таланта станет бессмертной, но с моей музыкой этого точно не произойдёт. Какой-нибудь саундтрек сохранится в истории благодаря фильму, но даже самые популярные фильмы забудутся. И вряд ли через пятьсот лет кто-то будет слушать написанное неким Юрой Коневым.
Володя открыл было рот, чтобы возразить, но Юра снисходительно улыбнулся и покачал головой.
— Йонас не понимал главного: для меня это «сочинительство» — попытка сохранить то, что обречено на умирание. Я люблю музыку за хрупкость. Но Йонас прав и в другом: то, что делает он, идёт на пользу всем и даже спасает жизни. Но меня тогда так ранили его слова, что я закатил настоящую истерику — мы ужасно поссорились. Он собрал вещи, ушёл и перестал отвечать на звонки. Где-то через неделю я не выдержал и бросился его искать. В комьюнити-центре его не оказалось, я собирался поехать на Моцштрассе и обойти каждый клуб, но догадался сначала зайти в нашу старую квартиру. У меня, конечно, остался свой комплект ключей, и я даже и не подумал позвонить в дверь — сам открыл. Зря не позвонил, не увидел бы, как он…
Юра резко замолк и отвернулся, будто пытаясь скрыть свои эмоции. Вдохнул, выдохнул, снова посмотрел на Володю и ровно продолжил:
— Он не слышал, как я вошёл, и продолжал прыгать на каком-то парне. Я глазам своим не поверил, стоял в дверях, как идиот, приглядывался, мол, не может быть, что это Йонас. Но это был он, не пьяный, не под наркотой, а настоящий он!
Юра снова замолчал и отвернулся. А потом и вовсе откинулся на подголовник и прикрыл лицо рукой. Тяжело вздохнул.
— Не знаю, что творилось у меня в голове, не помню, но я не сказал ни слова, просто выбежал оттуда, и ноги сами принесли меня на Моцштрассе. — Говоря это, Юра не отнимал ладони от лица, избегая смотреть на Володю. Голос его звучал глухо. — Я напился вдрызг и в каком-то клубе, не помню уже в каком, столкнулся с одним парнем из прайда, который давно пытался меня склеить. Не спрашивай, зачем я это сделал, я не знаю! Он давно хотел, а я сам ему предложил: ведь я теперь человек свободный, ничто меня не останавливает. О боже…
— Угу. И он, конечно же, согласился, — скривившись, протянул Володя.
— Да.
Володя понимал, что не имеет права осуждать Юру, но и промолчать не смог. С издёвкой спросил, заранее зная ответ:
— И это решило проблему? Тебе полегчало?
— Нет конечно.
Юра опустил ноги на пол и сел в кресле, уронив голову на грудь. Глядя на его ссутуленную спину, Володя не мог злиться на Юру. А на Йонаса — мог.
— Я теперь очень жалею, — процедил он, — что не набил этому уроду морду. А ты молодец, ты правильно сделал, что порвал с ним.
— Я с ним не порвал, — прошептал Юра. — Я его простил. Я любил его, понимаешь?
«Любил его», — мысленно повторил Володя. Впрочем, и без этих слов ему стало ясно: Юра действительно любил Йонаса, по-настоящему и искренне.
Но страшно, действительно страшно Володе стало от другого: главный человек в жизни Юры не он, а Йонас! И на самом деле Володя — всего лишь проходящая первая влюблённость, какая бывает у всех и всеми забывается.
Это у Володи после Юрки не было ничего, после Юрки ничего не осталось. Чувства к нему на многие годы выжгли в Володе способность любить. Была нежность к Свете, стыд и страх за неё. Была похоть к Игорю, надежда и обида. Но любви не было. Володя за всю свою жизнь не испытывал её ни к кому, кроме Юры. А Юра любил. По-настоящему, сильно, самозабвенно, жертвенно, именно так, как когда-то Володя — его.
И в то же время он понимал, что в самом факте Юриной любви к другому не было ничего предосудительного, неправильного или несправедливого. Просто у Юры хватило смелости вновь испытать столь сильные чувства. Так разве он в чём-то виноват? Конечно нет, но Володю убивало, травило и выворачивало наизнанку то, что Йонас для Юры значил так же много, как Володя в юности.
Если светлый хрустальный образ Юрки начал покрываться трещинами ещё в Берлине, то во время этого разговора он стал рассыпаться на куски, что, падая на пол, с мелодичным звоном разбивались и исчезали навсегда. Но если того Юры, чей образ бережно хранил в памяти Володя, больше не существовало, то кто тогда сидел перед ним? Кто-то чужой? Вряд ли. Незнакомый? Нет. И что этот «кто-то» значил для него?
Значил он многое. Ведь от взгляда его карих глаз сердце билось быстрее, а от голоса в груди теплело. Володю тянуло коснуться Юры, а его собственный голос звучал так нежно, когда он называл его по имени. Ю-ра. Музыка этого имени — шепчи его или кричи, — одинаково волшебна.
— Тогда почему вы расстались? — спросил Володя пустым, безжизненным голосом.
— Мы расстались без причин. Просто однажды у меня с глаз будто спала пелена. Я перегорел, как лампочка. Всё как-то само собой произошло. Я просто проснулся и понял, что не хочу больше его видеть, что всё ушло: и любовь, и влечение, и вообще какие-либо чувства и эмоции.
— Но Йонас сказал, что ты возвращался к нему.
— Было жалко и времени, что отдал ему, и чувств, что когда-то испытывал. Я возвращался, да. Чтобы на следующий день уйти. Но всему есть предел, и однажды я ушёл насовсем.
— Ясно, — сказал Володя.
Трек про Германию, что крутился на повторе, стал раздражать. Будто уловив смену Володиного настроения, Юра подошёл к музыкальному центру и выключил диск. Дом погрузился в тишину.
Вернувшись к Володе, Юра тронул пальцами его волосы. Тот поднял пустой безэмоциональный взгляд.
— Что с тобой? — мягко спросил Юра.
— Ничего, — сухо ответил Володя. — Просто завидую. Почти за сорок лет я никого, кроме тебя, не любил.
По Юриному лицу будто прошёл спазм. Он вдруг опустился на колени, накрыл ладонями Володины щёки и так пристально посмотрел ему в глаза, будто пытался заглянуть в самые потаённые уголки души.
— Володя, что я сейчас сделал? — хрипло спросил Юра.
— Рассказал про…
— Нет! Что я сейчас сделал с тобой? Я обидел тебя? Причинил боль?
— Юра, а как иначе? Конечно мне больно! — воскликнул Володя. — Но что теперь поделать? Прошлого не изменить. Но спасибо за честность.
— Как я могу исправить это? — Юра совсем осел на пол, уткнулся лбом в Володины колени.
Володю смутил этот жест. Он не хотел, чтобы Юра извинялся, сидя у ног как собака. Он попытался поднять его с колен, но Юра схватил его за руки, сжал их и поцеловал ладони.
— Знаешь, — прошептал он, с нежностью глядя Володе в глаза, — я никогда не посвящал ему песен. Я вообще никому, кроме тебя, ничего не посвящал, и никто не вдохновлял меня так, как ты. Честно.
Володя опустился рядом на пол и обнял Юру. Осторожно прижимая его голову к груди, целовал волосы и вдыхал запах. Сердце разрывалось от стремительно сменяющих друг друга чувств: от злости, почти ненависти, за любовь к другому до всепоглощающей нежности к Юре и страха потерять его, выпустить из объятий хоть на минуту.
— Я не хочу, чтобы ты уезжал, — прохрипел Володя — горло сжимала тревога. — Я не хочу отдавать тебя кому-то.
— Никому ты меня не отдаёшь, — пробурчал Юра ему в шею. — Прежде чем так думать, спроси моего мнения, хочу ли я вообще кому-то, кроме тебя, отдаваться?
— Но я не смогу жить так, как ты предлагаешь. Это не жизнь вообще. Ты — там, я — здесь. Это отношения даже не на два города, а на две страны! Раздельная жизнь по факту: у тебя — своя, у меня — своя, дом у каждого — свой, просто мы иногда пересекаемся. Неужели ты хочешь этого?
— Нет, — буркнул Юра — Володе показалось, что тот всхлипнул.
— И я так не хочу! — Володя положил ладонь ему на плечо и крепко сжал. — Я хочу всё и сразу, хочу, чтобы мы были семьёй. Хочу общий дом, общий быт, собаку, в конце концов, общую.
Юра приглушённо рассмеялся.
— И что делать? Опять эмигрировать? И кому из нас?
— Ну… — протянул Володя и замолк, осознавая наивность своих слов, но, какими бы наивными они ни были, он отказывался сдаваться. — Ты можешь остаться у меня? Работать здесь, а высылать музыку по интернету? Ведь это же возможно?
— Жить так? Не думаю.
— Ну, может, не жить, а просто оставаться не на неделю, а подольше? Надо будет — полетишь в Германию, как в командировку.
— Милый мой Володя… — протянул Юра, отстранившись. Грустная улыбка на его губах была красноречивее любых слов.
— Ясно, — сказал Володя и встал. — Надо выгулять собаку.
Он быстро оделся и, позвав Герду, вышел в прихожую. Юра засобирался пойти с ним, но Володя его остановил:
— Мне нужно побыть одному. Слишком много информации за сегодня — надо утрясти всё в голове.
Закрывая за собой дверь, Володя увидел Юру, растерянно стоящего посреди комнаты. Но сил остаться сейчас рядом с ним просто не нашёл.
А вернувшись через полтора часа, он застал Юру в прихожей — тот надевал пальто.
— Куда ты? — спросил он, не скрывая тревоги в голосе.
— Я тоже хотел погулять, — ответил Юра и поднял на него серьёзный взгляд. — Скажи, что ты надумал? Мы расстаёмся?
— Что? — опешил Володя. — Нет!
— Так мне вообще ждать тебя летом? — холодно спросил Юра.
— Жди. Жди, конечно, — произнёс Володя, пряча глаза. Он понял, к чему Юра клонит, и добавил: — Я буду терпеть отношения на расстоянии, пока не сломаюсь, если ты об этом.
— Это хорошо. — Юра кивнул.
— Так всё-таки куда ты?
— Я же сказал, — Юра сверкнул глазами и хитро улыбнулся, — погулять.
Юра быстро скрылся за дверью, Володя и слова не успел сказать.
Володя злился из-за того, что позволил и себе, и Юре тратить впустую оставшееся время. Хотелось вернуться в сегодняшнее утро и вообще не начинать этот разговор о Йонасе и Юрином прошлом. Не портить последний день вместе. Но он уже был испорчен, и даже вечер, и ночь. А завтра у Юры самолёт.
Юра не пришёл ни через час, ни через три. Володя дважды звонил ему, спрашивая, когда тот вернётся. Но Юра отвечал, что домой пока не собирается.
Всё это время Володя не находил себе места: измерил шагами каждую комнату, перемыл всю, даже чистую, посуду, приготовил ужин, но не съел и кусочка, брался за книги и тут же откладывал их. Злился — больше на себя, чем на Юру.
Когда часы пробили ровно шесть вечера, Володя услышал звонок в дверь и бегом рванул к ней.
— Где ты был? — Он едва сдержался, чтобы не закричать на Юру. — Почему так долго? Я чуть с ума не сошёл!
— Я сдал билет, — только и ответил Юра, победно глядя, как губы Володи растягиваются в улыбке.