18. Первые ласточки
С того дня, как Юра сдал билет, время полетело стремительно. За прошедшую неделю не произошло никаких особенных событий, кроме прогулки по Харькову. Они просто жили вместе: занимались делами и бездельничали, покупали продукты в магазине, гуляли с собакой, как обыкновенная семья. Пусть такая жизнь и могла бы показаться скучной, но она очень нравилась Володе. Он всё больше убеждался в том, что хотел именно этого, именно к этому и стремился. Одно расстраивало: отпуск закончился, в офис приходилось ездить каждый день, и текущая пятница не стала исключением.
— Ты во сколько планируешь вернуться? — спросил Юра, провожая Володю до машины.
Они вышли из дома, Володя открыл гараж.
— Постараюсь закончить пораньше, — ответил он, целуя Юру в щёку. — Часов в пять. Если бы не встреча с заказчиком, вообще бы никуда не ездил.
На самом деле Володя мог бы попросить Брагинского провести переговоры вместо него. Но он перестал ему доверять после инцидента с задержкой фур со стройматериалами в новогодние праздники. К тому же грубоватая манера общения Брагинского с клиентами с недавних пор стала напрягать Володю. Тем более что данный проект был одним из самых крупных и важных для фирмы за последние несколько лет. Поэтому Володя и решил проконтролировать встречу, которая не должна была занять много времени.
— Да ладно, не спеши сегодня, — пробормотал Юра, кутаясь в Володин халат — он полюбил надевать его по утрам. — Я с Шуриком договорился встретиться в четыре. Не успею закончить к пяти.
— С Шуриком? — не понял Володя. Собираясь сесть в машину, он взялся за ручку двери, но так и замер на месте. Казалось, это имя он слышал не впервые.
Юра вздохнул.
— Сосед мой, со двора, помнишь? Главный хулиган. Единственный из друзей детства, чей телефон у меня сохранился.
Володя нахмурился. Юра не посвящал его в свои планы. Выходит, он собирался ехать в одиночку в Харьков к малознакомому человеку с сомнительным прошлым.
— Ты давно с ним общался? — строго спросил Володя. — Ты вообще знаешь, что это за человек сейчас?
— Вот как раз и пообщаемся, наверстаем упущенное. А что? Боишься, что меня уведут? — Юра лукаво улыбнулся. Но Володе было не до шуток.
Юра слишком отличался от местных своей яркостью, живой мимикой и манерой речи, а главное — слишком непринуждённым, иногда даже чуть развязным поведением. Он вёл себя и, казалось, чувствовал себя в Харькове так же, как и в либеральном Берлине. И в этом сильно ошибался: здесь, в Украине, Юрины отличия могли стать поводом для конфликта. Володя из-за этого не беспокоился, когда был рядом и мог в случае чего защитить Юру. Но сегодня тот надумал ехать один.
— А ты не боишься, что этот Шурик может обидеть тебя? — напрягшись, спросил Володя. — Много лет прошло всё-таки, ты изменился…
— Обидит? — Юра рассмеялся. — Володь, ты чего, мы же друг друга с пелёнок знаем!
— Знали, — поправил Володя. — В таком случае давай я хотя бы отвезу тебя туда?
— Володь! — смеясь, воскликнул Юра. — Ну я же не маленький ребёнок! Поезжай на работу, я сам доберусь. Ничего со мной не случится. Мы просто посидим у него, поболтаем, детство вспомним.
— Ладно, — нехотя согласился Володя. В конце концов, не ограничивать же Юрину свободу? Он взрослый человек, а Володя не тюремщик… — Тогда продиктуй мне адрес этого твоего Шурика.
— Зачем? — удивился Юра.
— Потому что мне так будет спокойнее, — просто ответил Володя, но, увидев подозрительный прищур Юры, добавил: — На всякий случай.
Тот, сунув руки в карманы халата, хмыкнул:
— Ладно… Мы договорились в четыре встретиться на Научной. Спрошу у него точный адрес и пришлю тебе сообщением.
Но ни в четыре, ни в половину пятого сообщение от Юры так и не пришло. Володя, постукивая пальцами по столешнице, выслушивал претензии заказчика и объяснения Брагинского, а сам то и дело косился на телефон. Не выдержал, быстро набрал сообщение:
«Юра, ты забыл про адрес?»
Ответ пришёл через несколько минут. Да, Юра действительно забыл, но улицу и номер дома выслал.
Переговоры затянулись. Попрощавшись с заказчиком в семь вечера, Володя не стал собираться домой — пришлось созвать коллег на экстренное совещание по итогам встречи. Лера бросилась обзванивать тех, кто уже ушёл из офиса: одних просила вернуться, а другим — приказывала.
Покончив и с этим, совершенно вымотанный Володя откинулся на спинку кресла. Достал телефон, позвонил Юре. Долго слушал длинные гудки, уже начав нервничать, хотел набрать заново, но с той стороны ответили.
— Да? — Юра тяжело дышал.
— У тебя всё нормально? — встревоженно спросил Володя.
Но вместо ответа в трубке послышался топот, затем хлопок, металлический стук и шорохи.
— Юра? — резко встав с кресла, позвал Володя. — Ты слышишь?
— Да. Слышу-слышу. В подъезде я. Был. Спускался. Всё нормально.
Но Володя заподозрил неладное. Юра казался одновременно заторможенным и нервным, если не сказать злым, говорил на повышенных тонах, тянул гласные, а его голос звучал непривычно низко. Володе хватило одной фразы, чтобы понять: Юра пьян и, судя по всему, сильно.
Володя занервничал. Поддатый Юра — более нежный, более откровенный, — становился для Володи ещё более притягательным, казался забавным. Так было обычно, но не сейчас, когда Юра пропадал неизвестно где и с кем.
— Юра, где ты находишься? По тому же адресу, который скидывал? Я сейчас за тобой приеду.
— Брось, Володь, всё нормально, я возьму такси.
— Я уже выхожу из офиса, мне до Научной буквально пять минут ехать. Жди.
Володя не стал сбрасывать звонок, но, пока одевался и закрывал офис, убрал телефон от уха. А когда отдал ключи охраннику, увидел, что Юра положил трубку.
До Научной он и правда доехал за пять минут. Дольше пришлось петлять по незнакомым переулкам, ища нужный дом. А когда его нашёл, Юры там не оказалось. Володя дозвонился до него только с третьей попытки и изнервничался так, что, выезжая со двора, чуть не задел припаркованную машину.
— Юра! — крикнул он в трубку. — Ты, блин, где?
— Возле метро, — сказал он так, что Володя с трудом расслышал — из трубки доносились музыка и гомон.
— Возле какого метро?
— Возле Научной!
Выругавшись сквозь зубы, Володя выехал на проспект.
Возле входа в метро, как обычно, толпился народ, из ближайших кафешек гремела музыка, светили огни иллюминации. Юра стоял под липой у лавочки — пальто нараспашку, шарф не завязан, а просто перекинут через шею.
Расталкивая спешащих в метро людей, Володя стремительно подошёл к нему.
Но тот, сосредоточенно уставившись в телефон, его не заметил.
— Юр! — подойдя вплотную, позвал Володя.
— О, здорово. — Юра натянуто улыбнулся.
— Что с тобой? Ты почему не дождался меня?
Улыбка сползла с лица Юры.
— Хотел уйти.
— Но я же попросил тебя подождать!
Вдруг Юра сцепил зубы и без толики прежней мягкости в голосе отрезал:
— А я сказал, чтобы ты не ехал за мной! Но ты же всё равно здесь!
Не ожидая такой резкой смены тона, Володя растерялся. А Юра вдруг тряхнул головой, будто пытаясь избавиться от ненужных мыслей, неуклюже наклонился и упёрся лбом Володе в плечо.
— Прости. — Он вдохнул, будто собирался сказать что-то ещё, но замолк. Володя почувствовал, как Юра коснулся его запястья, скользнул пальцами ниже, сжал его ладонь.
Володя сглотнул, стыдливо оглянулся через плечо. Наткнулся взглядом на девушку, явно ждущую кого-то у входа в метро — она, скривившись, смотрела прямо на них. Володя выдернул руку — инстинктивно, не успев даже осмыслить свои действия.
Юра немного растерянно посмотрел на него.
— А, люди же, ну да, понятно… Поехали домой, — вздохнул он и, чуть пошатываясь, направился к парковке.
Пока дошли до машины, Володя успел успокоиться. Выехав на дорогу, попытался объясниться:
— Юр, я не хотел убирать руку, просто…
— Да я понимаю. Всё нормально, — вяло пробормотал Юра.
— Нет, я правда не хотел. Оно само так получилось.
— Володь, да ладно. Всё нормально, правда.
— У тебя что-то случилось? Ты выглядишь так, будто не с другом встречался, а даже не знаю…
Володя отвлёкся на гудок пролетевшей мимо машины — какой-то идиот попытался его подрезать, — и едва успел выкрутить руль влево. Он выругался сквозь зубы, а Юра, казалось, даже не заметил произошедшего. На вопрос он так и не ответил, лишь отвернулся и, сложив руки на груди, уставился в окно.
Володя решился снова заговорить с ним только по возвращении домой. Он тянул время: вымыл Герде лапы, переоделся в домашнее, а когда вышел в гостиную, Юра стоял у кухонного стола со стаканом рома в руке.
— Может…
Володя хотел было предложить Юре притормозить с алкоголем — и так уже достаточно выпил в гостях. Но тот залпом осушил стакан и со стуком поставил его на стол.
— Я немного, — опередил его Юра. — Больше не буду.
Володя быстро подошёл к нему, заглянул в лицо.
— Скажи мне, что случилось? Я же вижу: ты сам не свой.
Тот покачал головой.
— Да ничего особенного. Правда, ерунда какая-то в голову залезла. Оно того не стоит, а мне как-то… — он задумался, подбирая слово, — паршиво.
— Ты расстроился из-за этого, как его там, друга твоего? — с явным пренебрежением протянул Володя.
— Да, наверное. Слушай, ты в любом случае скажешь, что я зря гружусь и оно того не стоит, так что…
— Юра! — Володя укоризненно посмотрел на него. — Расскажи.
— Да блин… — Тот уселся за кухонный стол и устало уронил голову на скрещённые руки. — Совершенно всё по-дурацки как-то. Это со мной, видимо, что-то не так. Я ведь прекрасно понимаю, что прошла куча времени и многое давным-давно поменялось, но в какие-то моменты я выпадаю из реальности, и мне кажется, будто не было этих пятнадцати лет в Германии, будто всё по-прежнему. Я с Шуриком дружил буквально с пелёнок — нас мамы в соседних колясках качали. Мы вместе ходили до школы, только он раньше меня сворачивал в тринадцатую, а я в свою музыкалку шёл чуть дальше. Вместе по крышам лазили, абрикосы зелёные жрали, карбид взрывали и на великах гоняли по скверу. Он всегда был простым пацаном, ну не зря же его с детства называли даже не Саня, а именно Шурик. Наверняка он таким и остался, это, видимо, я изменился слишком сильно. — Юра поднял голову, посмотрел на Володю, который тут же сел напротив. Вздохнул, усмехнулся. — Сто лет не пил коньяк, не люблю, а этот даже неплохо пошёл… — Вопреки своим словам, Юра с отвращением поморщился. — Жена у Шурика противная до жути. Не давала нам посидеть нормально, всё время заходила на кухню и вмешивалась. А говорила со мной так… презрительно, насмешливо. И смотрела брезгливо, как на прокажённого. — Юра задумался, махнул рукой. — Хотя на самом деле задело меня другое. Ну ты только подумай: Шурик кладовщиком работает, а она сама — парикмахером. Но как заговорили про мою работу, эта клуша так скривилась, будто сама она — британская королева, а я — какой-то трубадур! — Юра закатил глаза и визгливо передразнил жену Шурика: — «Всего лишь саундтреки на заказ пишешь? А я-то думала, что если уж человек называет себя композитором, то он что-то великое пишет, от души!»
— Ну так объяснил бы ей, как всё обстоит на самом деле! — воскликнул Володя. — Она же просто глупая баба…
— Я мог бы, но тут Шурик ей поддакнул. Мол, не переживай, Юра, всё ещё будет, напишешь что-то своё, великое, что обязательно принесёт тебе денег и славы… И я из-за этого так разозлился!
Володя обеспокоенно смотрел на него, ожидая продолжения, но Юра пожал плечами и замолчал. Выходило, Володя должен был понять, что именно разозлило Юру. Но Володя не понимал.
Он аккуратно произнёс:
— Да ладно тебе, Юр. Ты же сам говоришь, что Шурик с женой — обыватели. Они явно не из тех, кто способен понять искусство.
Юра мимолётно улыбнулся — по крайней мере на этот раз не фальшиво, а скорее снисходительно.
— Я так и знал, что ты скажешь, будто я переживаю из-за ерунды.
— Нет! Если это тебя беспокоит, значит, это не ерунда. И твоя реакция нормальна. — Володя аккуратно взял Юрины руки в свои, погладил костяшки пальцев. — Они обесценивают то, что для тебя очень важно. Но они — чужие люди. А близкие тебя понимают. Например, я. Я прекрасно знаю, что ты вкладываешь душу даже в заказную работу. А про то, что это «всего лишь саундтрек», даже думать забудь! Другие ведь и мысли не допускают о том, что музыкальное сопровождение фильмов, сериалов и постановок — не менее важная составляющая. Они не знают, что так было всегда! Помнишь, ты сам говорил, что великие композиторы тоже писали саундтреки, только к спектаклям, операм и балетам... — Володя говорил вдохновлённо, ища в Юрином взгляде одобрения. — Другое дело, что сейчас на одних саундтреках сложно прославиться, а из-за нестабильности дохода тебя нельзя назвать состоятельным…
Юра нахмурил брови, и Володя поправил себя:
— Не знаю, может, не вкладывайся ты во всё это так сильно, смог бы писать больше и быстрее?
Юра резко вырвал руки и зло посмотрел на него.
— Как вы все достали! — воскликнул он. — Я тебе принтер, что ли, чтобы печатать ноты? Да и нормально я зарабатываю! Не всё в этом мире меряется деньгами, а творчество — и подавно!
От его выкрика Володя растерялся.
— Юр, я не хотел… — осторожно сказал он и попытался снова взять его за руки, но Юра отшатнулся и молча ушёл в спальню.
А Володя остался стоять посреди кухни, удивлённо уставившись на дверь. Прокручивая в голове Юрин рассказ и свои слова, он никак не мог понять, что же такого ужасного сказал и что могло так задеть Юру. Или Юре просто нужен был повод хоть к чему-нибудь прицепиться?
***
На следующий день они приступили к обустройству Юриного кабинета. Прежде всего нужно было перенести пианино, и Юра долго решал, куда именно его поставить. Ближе к обеду он наконец определился.
Спустившись на первый этаж, Володя вызвал рабочих, а Юра удобно устроился на диване. Похлопал рядом с собой, приглашая Володю присоединиться, но тот не сдвинулся с места. Смущённо кашлянув, он попросил:
— Не мог бы ты уйти в спальню и не выходить оттуда, пока рабочие не закончат? — Володя сердился сам на себя из-за этой просьбы, но другого выхода не находил.
— Почему? — спросил Юра с растерянной улыбкой. — Ты что, прячешь меня?
— Конечно нет! — боясь, что Юра поймёт его неправильно, Володя поспешил оправдаться. — Просто... Это же мои подчинённые, вдруг распустят слухи о том, что я живу с каким-то мужчиной. Я ни в коем случае не хочу тебя прятать, но и оправдываться на работе тоже не хочется.
Юра вздохнул.
— Понимаю. Ладно, тогда погуляю с Гердой в саду.
— Юр, если ты будешь во дворе, они тебя увидят… — Володе было неловко за свои слова, вся ситуация казалась ему глупой, но он не преувеличивал: слухи среди рабочих быстро дойдут до Брагинского, а от него — до матери. А её эти слухи могут убить.
Юра оглядел окна, сердито нахмурился, кивнул.
— Ладно, денусь куда-нибудь подальше.
Когда рабочие ушли, Володя отыскал Юру с Гердой недалеко от реки. Тот кидал ей летающую тарелку, и собака, воодушевлённо поскуливая, с игрушкой в зубах мчалась обратно к нему.
У Володи отлегло от сердца — Юра не сердился и как ни в чём не бывало радостно улыбнулся ему.
— Уже закончили?
— Ага, всё готово. — Володя кивнул и виновато посмотрел на него. — Юр… Ты, наверное, обиделся на то, что выгнал тебя. Прости меня. И за вчерашнее тоже прости — я какой-то чуши наплёл. Ты же знаешь, я иногда бываю таким дураком, нормально выразиться не могу…
Юра шагнул ближе, ткнул пальцем Володе в переносицу, поправляя очки.
— О, ещё как знаю. Поэтому и не обижаюсь. — Он погладил Володю по щеке. — Всё хорошо, не переживай, твоя собака компенсировала мне весь причинённый моральный ущерб. — Он хохотнул: — Так что за тобой должок. — Он протянул ему тарелку и кивнул в сторону подпрыгивающей от нетерпения Герды.
Пианино установили там, где указал Юра. Володя выдохнул с облегчением, когда увидел его довольный кивок. Юра говорил, что место инструмента очень важно: пианино деревянное, на сквозняк нельзя, у батареи нельзя, в сырости тоже нельзя. Но Володя подозревал, что Юра думал не столько об инструменте, сколько о себе, иначе почему оно стояло точно там же, где и дома в Германии?
Юрин новый кабинет был в два раза больше немецкого. Он мерил шагами пока ещё пустое пространство комнаты, раздумывая о чём-то своём. Подошёл к огромному окну, выглянул на улицу.
— А здесь здорово, ты согласен? — протянул Володя, обнимая его со спины. Вид открывался такой, что недолго залюбоваться: лес, небо и в самом центре флагшток лагеря «Ласточка».
— Сказать по правде, я и мечтать о таком не мог, — промурлыкал Юра и сжал Володины руки, сцепленные в замок у себя на животе. — Поставим стол, и будет вообще идеально.
— Может, стоит сперва поклеить обои? Какие-нибудь неяркие с геометрическим рисунком, — предложил Володя. Стены, покрытые белой штукатуркой, выглядели скучно и бледно. Володя посмотрел на них, и вдруг его осенило: — Или ещё лучше: давай обклеим всё звукоизоляционными листами!
Юра отмахнулся.
— Какой в них толк, если у меня окно во всю стену? Ничего не надо. Повешу несколько фоток и какую-нибудь картину. Минимализм — это здорово, ничего не отвлекает…
Володя кивнул, ткнулся носом ему в висок.
— Но всё же пару ковров нужно купить. Паркет холодный, а у тебя почему-то нет привычки надевать тапки, вечно босиком ходишь.
— Какой ты у меня заботливый, — промурлыкал Юра, разворачиваясь в объятиях. — И чем я только заслужил такого Володю?
Он улыбнулся и, прежде чем Володя успел наклониться и поцеловать, выскользнул из его рук. Подошёл к пианино, нежно погладил крышку.
— Тебе нужен не только стол. — сказал Володя. Он шагнул к Юре, уселся на банкетку. — Думаю, диван будет нелишним. А пока… — он подтянул Юру за талию к себе, скользнул пальцами под кофту. — Юр, а ты знаешь, что на пианино можно не только играть, а например… сидеть или, если очень постараться, даже лежать... А ещё, знаешь, что делать?
— Эй! Я тебе, блин, полежу на пианино! Даже не подходи к нему, варвар! — рявкнул Юра, а потом, когда Володя стал щекотать ему бока, дёрнулся и захохотал. Успокоившись, он пропыхтел: — Чего это ты собрался делать, лёжа на нём?..
— Ну не зна-аю, — протянул Володя, смеясь.
— А я знаю! Теперь мне понятно, кто его довёл до такого плачевного состояния!
— У меня дома, кроме тебя, не было никого!
— Так ты ещё и в одиночку его довёл?!
— Ну перестань, — засмеялся Володя, хватая Юру за руки и закидывая себе на шею. — Поехали в Харьков, купим тебе диван?
— Вот ещё. Я сам могу купить. Попозже. Вот переведут гонорар за сериал…
Теперь пришла очередь Володи дёргаться — Юра стал щекотать ему затылок.
— Ложка к обеду хороша, — ёжась от прикосновений его пальцев, возразил Володя. — Я что, в конце концов, не могу тебе его подарить?
— Нет, Володь, мне такое не нравится, — неожиданно серьёзно заявил Юра. — Я не собираюсь сидеть у тебя на шее.
— Юра, это, вообще-то, мой дом, что хочу, то в него и покупаю.
Спорить с таким аргументом было бессмысленно. Но Юра продолжал ворчать — и когда одевался, и по дороге в магазин, и в самом магазине. Однако, увидев диванчик, как две капли воды похожий на тот, что стоял у него в Германии, мигом замолк.
На обустройство кабинета ушли все выходные. Володя втихую купил ещё два стеллажа, а Юре сказал, что заказал их уже давно. Мол, хотел сделать на втором этаже библиотеку, а собрать и поставить руки так и не дошли. Юра недоверчиво хмурился, но делать нечего — коробки уже лежали в подвале. Среди них Володя «неожиданно» обнаружил удобное «отцовское» кресло.
За эти два дня Юра ни разу не сел за инструмент. Но, как только наступили будни и Володе пришлось ездить в Харьков, продолжил заниматься. Володя старался проводить с ним больше времени, возвращаясь из офиса пораньше. Но всё чаще приходилось работать удалённо — зато под аккомпанемент фортепиано, что звучало со второго этажа.
Порой Володя ловил себя на мысли, что всё это — какой-то чудесный сон или сбывшаяся мечта: работать, зная, что в одном доме с ним творит свою музыку его Юра.
Поэтому Володя не хотел проводить порознь ни минуты. Но несколько раз в неделю задерживался в Харькове: посещал бассейн и уроки немецкого. Он не раз собирался прекратить занятия, но передумывал — даже если бросит, то они всё равно не смогут проводить больше времени вместе из-за Юриного графика.
Впрочем, вскоре Юра стал его нарушать. Сперва Володя не придавал этому особого значения. Просто отмечал, что, вопреки режиму, дома становилось тихо. Но в один из дней, вернувшись из бассейна, застал Юру за просмотром телевизора вместо занятия музыкой.
— У тебя всё в порядке? — осторожно поинтересовался Володя, садясь рядом с ним на диван. — Недавно я не мог оторвать тебя от пианино, чтобы накормить… Я думал, у тебя строгий график.
Юра пожал плечами, переключил пару каналов, отложил пульт.
— Я вносил правки в последний заказ, снова отдал его на проверку. Вот теперь и делать особо нечего.
Володя вовсе не был против Юриного отдыха. Наоборот, так даже лучше, ведь они могли проводить больше времени вдвоём. Но всё же: разве не Юра ещё недавно говорил, что из-за заказов у него не оставалось ни минуты на собственную музыку?
— А других заказов у тебя нет? — спросил Володя.
— Есть пара предложений, — кивнул Юра, — снова для сериалов. Но я побаиваюсь за них браться.
Володя нахмурился.
— Почему?
— Вдруг не справлюсь.
Володя вопросительно на него посмотрел, ожидая пояснения. Юра протяжно вздохнул:
— Я очень устал от прошлого сериала, заказчики жутко придирчивые. А для новых проектов предлагают работать по той же схеме, и писать придётся примерно то же самое. Я не уверен, что справлюсь… В общем, долго объяснять, не бери в голову.
— Хорошо. Ладно. Но как же твоя музыка? — Увидев тяжёлый взгляд Юры, он объяснил: — Юр, я не настаиваю и не заставляю, я просто переживаю за тебя, понимаешь? Ведь ты говорил, что раньше у тебя не хватало времени, а ты хотел бы записать воспоминания о Харькове…
— Да как-то, — отмахнулся тот. — Вдохновения совсем нет. По крайней мере пока.
Володя понял, что Юра не хочет об этом говорить, и закрыл тему. Он не перестал беспокоиться за Юру, но, как оказалось уже на следующей день, — зря.
Посреди рабочего дня Юра неожиданно позвонил Володе и прокричал в трубку почти на одном дыхании:
— Мне заказали музыкальное оформление к спектаклю по «Мастеру и Маргарите»! Это такая честь! Это же Булгаков! Мы с ним земляки, я, можно сказать, буду представлять культуру СССР!
— В Харькове, что ли? — не понял Володя.
— Конечно в Берлине! Заказчик — мой старый знакомый, я уже давно мечтал написать что-нибудь для него. Он — отличный режиссёр, а работа с ним — прямая дорога к известности!
— Ты уедешь? — опешил Володя, прервав восторженные восклицания Юры.
— Ну да, — сразу присмирел тот. — Но позже. У них ещё не готов сценарий.
— Тогда хорошо, — негромко произнёс Володя.
— Ты говоришь так, будто не радуешься за меня, а разрешаешь мне брать заказ… — протянул Юра с подозрением в голосе.
— Не говори глупостей, я очень рад за тебя! — тут же воскликнул Володя, стыдясь — ведь действительно звучало так, будто он разрешил. А может, и не будто.
Вернувшись домой в шесть, когда по графику Юра должен был писать, Володя застал его не за инструментом в кабинете, а в гостиной с книгой в руках. Судя по обложке с изображением картины «Купание красного коня», это был альбом по изобразительному искусству.
— Я думал, ты читаешь Булгакова, — удивился Володя. — Или что-то по музыке на худой конец.
— Неужели ты думаешь, что все мои интересы ограничиваются только заказами? — нахмурился Юра, но, заметив, как Володя стушевался, хмыкнул: — Да ладно, ты прав, это для него.
— И что это? Зачем? — спросил Володя и принялся разбирать пакеты с продуктами.
Юра присоединился к нему на кухне, стал помогать расставлять покупки.
— Когда пишу для себя, мне не особо нужен культурно-исторический контекст, а вот для таких спектаклей — ещё как.
— А разве сценария недостаточно?
— Нет, потому что мир «Мастера и Маргариты» вполне реален. Это наш мир. Разница лишь во времени — он существовал в начале двадцатого века. Просто он описан не в «Мастере и Маргарите», а в других исторических источниках.
— Не понимаю. Объясни, — попросил Володя и стал машинально перемывать посуду. У Юры обнаружилась отвратительная привычка мыть чашки до того небрежно, что на них оставались тёмные разводы от чая и кофе.
— Мир, в котором живут герои Булгакова, — начал Юра, — родился не вчера и не из пустоты — это переосмысленный автором реальный мир, в котором жил он сам. И этот мир существует не сам по себе, у него есть база — контекст, но контекст необычный: он одновременно и окружает нас, и составляет наше бытие.
— Если бы с музыкой не сложилось, из тебя получился бы отличный философ, — улыбнулся Володя. Он с нежностью посмотрел на одухотворённого Юру, что сидел на табурете, мечтательно глядя в потолок, и принялся чистить картошку.
— Не понял, да? — хмыкнул Юра. — Объясню на примере христианства. Однажды придуманное, оно изменило реальный мир под себя. Христианство как культура — вокруг нас, а как религия — внутри нас, мы живём по христианским заветам. Следовательно — мы живём им. А затем приходит другая религия или идеология, и мир перепридумывает сам себя. Он переосмысливает пережитое прошлое, а затем переживает переосмысленное настоящее, но уже по новым законам. Это повторяется снова и снова, и это читается во всём: в культуре, в истории, в истории культуры, в музыке…
— Никогда не копал так глубоко. Но в обычной жизни это, наверное, и ни к чему, — заметил Володя.
Юра кивнул.
— Практическая польза есть для политиков. И, конечно, для нас, сочинителей. — Юра пожал плечами. — Смотри. У меня есть книга, я знаю сюжет и знаю реальную историю страны в нужный период времени. Знаю, что тогда происходило, но мне нужно разобраться, как именно это происходило тогда, чтобы понять, как позволить произойти сюжету сейчас, в спектакле. И показать всё это музыкой. Для этого и нужна история искусства того периода.
Володя кивнул. Он вникнул в смысл Юриных слов, но не понял, зачем всё так усложнять. Зачем заново придумывать историю? Чтобы она была реалистичной?
Ясно одно: Юра — человек, живущий в другом мире. Не в прозаичном, как Володин, и, наверное, не вполне материальном.
— А просто так, с ходу, не можешь написать чей-нибудь лейтмотив? — спросил Володя.
— Обычно так и делаю, но… не знаю, что-то не пишется.
— Может быть, из-за смены обстановки?
— Да, возможно. Наверное, ты меня отвлекаешь. — Юра улыбнулся.
— Это ещё кто кого отвлекает. — Володя улыбнулся в ответ, поцеловал Юру в щёку и отправил его в кабинет.
Следующим утром Юра засобирался в картинную галерею.
— Зачем? — спросил Володя, завязывая галстук перед зеркалом в спальне.
— Многие художники и писатели ищут вдохновение в музыке, почему бы мне не поискать его у них? — философски заметил Юра, помогая ему надеть пиджак. — Знаешь, у всего в этом мире есть свой звук, у каждого места — своя мелодия. Даже тишина может быть музыкой, верно? Картины тоже звучат.
— Тогда собирайся и поехали сейчас. Я подброшу тебя до музея, — предложил Володя, оглядывая Юру. Тот стоял на пороге спальни в одном полотенце на бёдрах.
— Я собирался днём... а утром хотел почитать.
— В обед я не смогу приехать, не такси же вызывать. Поехали сейчас, а почитать сможешь и позже.
Юра пожал плечами.
— Ну ладно. Подожди пять минут.
Из-за того, что заезжал в музей, Володя едва не опоздал на очередную встречу с проблемным заказчиком. А Брагинский вообще явился спустя десять минут после начала переговоров. Никто не обратил на это внимания, кроме, разумеется, Володи. Попивая потрясающе вкусный кофе, что собственноручно приготовила Лера, они подписали все документы, договорились о решении срочных задач и обсудили планы на будущее. Всё прошло довольно быстро, и неожиданно для самого себя Володя полностью освободился к обеду.
Обычно они с Юрой списывались в час дня, но сегодня тот не только не написал, но и был офлайн. Пришлось позвонить.
— Ты где? Почему не пишешь? — чуть встревоженно спросил Володя.
— Ой, извини, увлёкся, — полушёпотом ответил Юра. — Я в музее.
— Ты уже пообедал?
— Пока нет.
— Хорошо. Я закончил работать, тогда сейчас приеду к тебе — и поедим.
— Я на втором этаже, правое крыло. Жду.
Галерея оказалась большой, но Володя легко нашёл зал, где они договорились встретиться.
Когда он ступил внутрь, первое, что бросилось в глаза, — огромная, почти во всю стену, картина. Чем больше Володя всматривался в неё, тем больше на него давил запечатлённый на полотне хаос: в полную народу церковь ворвались вооружённые большевики, а поп в чёрной рясе преградил им путь, выставив перед собой руки, и пытался прогнать захватчиков и защитить алтарь от разграбления. Юра стоял перед этой картиной спиной к Володе. Казалось бы, его маленькая, в сравнении с гигантским изображением, фигура должна выглядеть угнетённой царящим на полотне хаосом. Но, наоборот, Юра будто был способен подчинить этот хаос себе — одно мгновение, и он взмахнёт руками, словно дирижёр, и немые крики на картине зазвучат, и грянет оркестр. Но ведь Юра действительно дирижёр, Володя уже видел его на сцене и знал, что его музыка и правда способна навевать образы и пробуждать эмоции.
— А вот и я, — негромко, чтобы не испугать, произнёс Володя.
— Привет, — буркнул Юра. Он вдруг ссутулился и показался хрупким и слабым. Володе тут же захотелось обнять его и увести от этой чудовищной картины.
— Ну что, идём обедать? — бодро предложил Володя.
— Осталось два зала. Давай их посмотрим, чтобы не возвращаться потом?
— Я думал, ты уже всё посмотрел… — удивился Володя. — Как долго.
— Вот так, да, — улыбнулся Юра, направляясь в сторону нужных залов. — Перед действительно вдохновляющей картиной я могу простоять пару часов.
— И какие тебе понравились сегодня? — поддержал разговор Володя.
— Я не знаю ни названий, ни художников. Я вообще никогда не читаю таблички. Обычно я быстро прохожу всю галерею, бегло осматриваю картины, а потом возвращаюсь к тем, за которые зацепился взгляд. Стою, разглядываю, придумываю истории этих картин: когда и как их писали, кто изображён на них, кем натурщики приходились художнику, что он о них думал и всё тому подобное. Так что любая информация о том, что в действительности изображено на картине, сильно ограничивает полёт фантазии.
— Ты так развиваешь воображение?
— Именно, — кивнул Юра и остановился, показывая на неизвестный Володе портрет. — Вот, например, посмотри на этого юношу. Он пишет картину, а за ним стоит человек. Юноша — это художник, но кто же за ним? По-моему, это заказчик. Видишь позу? Он будто кукловод — вставил руку в спину художника и управляет им изнутри как марионеткой. То есть диктует, что ему делать. Эта картина о несвободе. В этом юноше я вижу себя.
От такого заявления Володе стало не по себе — Юра всегда казался ему оптимистом. Но неужели это всего лишь маска? В действительности он ощущал себя творческим рабом? И ни разу не сказал об этом Володе?
— Почему ты так считаешь? — спросил он. — Кто тобой управляет?
— Не знаю. Заказчики, наверное, кто же ещё, — смущённо улыбнулся Юра. — Я знаю, что такие мысли глупы и инфантильны. Но я вкладываю душу в любую музыку, которую пишу, неважно, на заказ или нет. Вот и получается, что продаю душу за деньги. И при этом мне указывают, какой кусок и как отрезать.
— Помни о том, что у тебя всегда есть выбор и, что бы ты ни решил, я всегда останусь на твоей стороне, — сказал Володя, разглядывая этот портрет. Ему, наоборот, показалось, что двое на картине похожи на них с Юрой: он творит, а Володя — всегда рядом, готовый поддержать.
— Я знаю, — Юра улыбнулся, и они отправились в следующий зал.
Юра вошёл первым, и Володя услышал его смех, причём весьма глупый. Затем раздались полные возмущения голоса других людей.
Картина, развеселившая Юру и взбесившая других посетителей, впечатляла размером, а бурную реакцию, очевидно, вызвали изображённые на ней два усатых качка в трусах с волосатыми грудями и розовыми сосками. Они сидели рядышком на диване: один держал в руках скрипку, а второй — нотный лист.
Забавляло ещё и то, что картину установили на такой высоте, что лица посетителей оказывались точно на одном уровне с пахом качков.
— Это что, искусство?! — возмущался вошедший следом за Володей мужчина, матерясь.
— Это отвратительно! — поддержала его ещё одна посетительница. — И как я должна объяснять такое детям?
— Пидоров надо в лагеря высылать подальше от нормальных людей, а не выставлять на всеобщее обозрение. — Мужик резко развернулся, собираясь уйти, но влетел Юре в плечо. И застыл на месте, глядя на его серёжку. — Совсем страх потеряли, даже не скрываются, — зло прошипел он.
Володю насторожил взгляд мужика. Он весь напрягся.
— Это вы мне сказали? — спросил Юра ледяным тоном.
Мужик зло уставился сперва на него, затем — на Володю. Наткнувшись на его гневный взгляд, стушевался и промолчал.
— Повторите, что вы мне сказали, — потребовал Юра.
Володя шагнул к мужику ближе, закрыв Юру собой.
— Ничего. Вам послышалось, — буркнул мужик, затравленно оглядел их обоих и пулей вылетел из зала.
— Эй, что ты делаешь! — возмутился Юра, видя, что мужик уходит. — Отойди! Зачем ты встал передо мной?
— Успокойся, — попросил Володя. — Нам ни к чему скандал на ровном месте. Пошли отсюда. Ты всё равно никому ничего не докажешь.
Юра чуть-чуть повозмущался, но всё-таки послушно побрёл вниз по лестнице, а затем — к выходу из галереи. Мужик им больше не встретился.
До кафе шли молча, а заговорили, только когда, сделав заказ, отпустили официанта.
— Володя, что со мной не так? — спросил Юра, глядя на свои пальцы, барабанящие по столешнице.
— С тобой всё в порядке, — мягко ответил Володя.
Но Юра, не глядя на него, поджал губы и устало произнёс:
— Чем я выдаю себя?
— Не знаю… — протянул Володя. Он опасался этого разговора, боялся обидеть Юру, но и игнорировать эту тему тоже было нельзя. Он старался быть как объективным, так и мягким. — Может быть, дело в серёжке. Ну, знаешь, эти слухи, что их носят только геи.
— А подростки что?
— Ну ты же не подросток, — улыбнулся Володя.
— Это же бредовый стереотип! — фыркнул Юра.
— Согласен. Но он широко распространён, особенно среди всякого быдла.
— Да если бы он был один… — Юра перестал постукивать по столешнице, поднял голову и посмотрел Володе в глаза. — Люди на улице постоянно косятся на меня, оборачиваются...
— А ты не преувеличиваешь? — спросил Володя для проформы. Манерный и яркий, Юра притягивал к себе взгляды, хотел он того или нет. И Володя ещё до его приезда понимал, что вниманием он будет обеспечен.
Юра отрицательно помотал головой. Володя постарался его успокоить:
— На один презрительный взгляд придётся сто равнодушных. Просто равнодушные ты не замечаешь, а злые — помнишь. Но ведь в процентном соотношении их настолько мало, что, можно сказать, и нет вовсе. Они существуют только в твоём воображении. Не обращай внимания. Тем более это всего лишь взгляды.
— Как видишь, сегодня были не только взгляды… Но, чёрт подери, почему? У меня что, на лбу написано, какой я?
Юра требовал от него именно того ответа, который Володя особенно не хотел давать. Но молчание — не выход.
— Ты одеваешься слишком ярко в сравнении с местными, — осторожно начал он. — Вот посмотри вокруг, у кого ещё ты видел, например, голубой шарф? Или вообще хоть что-то выделяющееся?
Как Володя и ожидал, Юра вспылил:
— И что ты мне прикажешь? Снять шарф и светить всем твоими засосами? — произнёс он сдавленным шёпотом. Обнажил шею, демонстрируя новое красное пятно возле уха.
— Блин, за это прости, — сказал Володя, с досадой подумав, что обзавёлся плохой привычкой, сам того не замечая, оставлять засосы. — Но в остальном-то почему ты злишься на меня? В чём я виноват? Просто не носи на людях хотя бы серёжку.
— Тебе она тоже не нравится? — тихо, почти жалобно спросил Юра. Он потянулся к уху, стал крутить пальцами золотистый гвоздик.
— Она мне очень нравится, Юр. Мне нравится в тебе всё. Но одно дело — я, а совсем другое… — он проглотил едва не сорвавшееся с языка оскорбление, — остальные.
— Варварская страна! — воскликнул Юра так громко, что посетители за соседним столиком обернулись на них.
— Полегче, — попросил Володя. — Это же всё-таки твоя родина.
— И что мне толку от этой родины? — спросил Юра уже тише. — В Германии мне хотя бы не противно быть собой! Там мне даже в голову не приходит, что я какой-то не такой. Мне ведь немного надо: просто не встречать осуждения, когда иду куда-то. Я ведь не целуюсь с тобой, не тискаюсь на людях, а просто иду один!
— Рано или поздно и на нашей улице будет гей-парад, — примирительно улыбнулся Володя. — Правда, не думаю, что от него будет толк, скорее одно раздражение.
— Или унижение, — согласился Юра, — заведут в какой-нибудь загон как овец и окружат ментами. — Он вздохнул, посмотрел в окно и добавил: — Хотя от любого парада в любом случае толк будет.
— И какой? Возненавидят ещё больше? Люди приходят в форменный ужас от одних только фотографий с гей-парадов.
— А что думаешь ты? — спросил Юра, уставившись Володе в глаза.
Тот даже растерялся.
— Я… не знаю. Мне непонятен смысл такой показухи.
— А я уважаю открытых геев и восхищаюсь ими. Этим людям хватило сил научиться принимать себя такими, какие они есть. А их открытость нужна не только им, но и тем, кому пока не хватает сил и смелости принять себя. — Юра протянул руку к Володе, будто собираясь коснуться его пальцев, но тут же одёрнул себя. Задержался взглядом на его лице и продолжил: — Вот, например, ты. Внешне ничем не отличаешься от гетеро, тебя не видно, а их — видно. Благодаря этой, как ты говоришь, показухе другие геи, особенно подростки, видят, что они не одни. Вспомни себя в юности и представь, насколько проще было бы, окажись ты в свои девятнадцать среди таких сильных и смелых людей. Ты бы легче принял себя.
— В свои девятнадцать я жил в СССР, — вздохнул Володя. — Ну ничего, рано или поздно и эта страна станет свободнее.
— Скорее поздно, чем рано. Гомофобия здесь таких масштабов, что кажется, будто это политика государства, — хмыкнул Юра. — Вернее, не кажется — я даже уверен в этом.
— Ну, не преувеличивай. — Володя улыбнулся.
— Я за одну только прошедшую неделю раз двадцать слышал осуждение в отношении геев по телевизору. И ведь это не просто говорится, а внушается людям и прямо, и косвенно. Через кино или случайные высказывания лидеров общественного мнения. В лучшем случае это звучит так: «Есть мы — нормальные, а есть ненормальные — они...»
— И что ты предлагаешь делать? — хмыкнул Володя. — Пройти парадом по всем крупным городам? И что дальше, думаешь, отношение к нам сразу изменится в лучшую сторону?
— Демонстрировать альтернативный взгляд. — Юра пожал плечами. — Признать, что гомофобия есть, и говорить о ней. Признать, что таких, как мы, много. Что мы нормальные, что, как и остальные, мы также полезны для общества. А то, что нас много, могут показать только парады.
— Ну, Украина уже делает шаги в эту сторону, — Володя постарался его успокоить. — Например, есть отдельный вид фильмов и литературы про…
Юра его перебил:
— Сам факт того, что кто-то выделяет это в отдельный вид, — уже гомофобия.
Слушая Юру, Володя не мог избавиться от ощущения, что его голосом говорит Йонас. Володя вздохнул и привёл последний аргумент:
— Помнишь, что было в твоей любимой Германии ещё пятьдесят лет назад? Тогда таких, как мы, наказывали не грубым словом, а сам знаешь как — мы же с тобой были в Дахау, видели.
— Но у меня нет в запасе пятидесяти лет, чтобы ждать, когда здесь станет лучше! — Юра сердито вцепился в ухо и снял серёжку. Вертя в пальцах и рассматривая её, покачал головой. — Нет. В Германии до сих пор не всё идеально, но там не ощущаешь злобы и ненависти. Я бы понял, если бы меня осуждали за то, что я иду с тобой за руку, но за голубой шарф и серёжку в ухе?! Дикость какая!
Их разговор прервал подошедший с заказом официант. Быстро расставив тарелки, он удалился, но за это недолгое время Юра изменился в лице. Видимо, успел что-то решить для себя.
— Какого чёрта я делаю? — воскликнул он, снова потянулся к мочке уха и надел серёжку. — Пусть думают что хотят, мне плевать!
Следовало всё же попытаться уговорить Юру не надевать серёжку хотя бы тогда, когда он выходил куда-то один. Ради его же безопасности. Зная Юрину вспыльчивость, Володя был уверен: дай ему повод, он ответит на оскорбление так, что драка будет неизбежна — если надо, Юра сам её затеет. Он не станет сдерживаться, не подставит вторую щёку — так было в юности, так осталось и сейчас. Поэтому лучше не провоцировать людей, лучше попросить Юру снять серёжку. Володя это понимал, но сказать не смог. Потому что сейчас, сердито ковыряя замочек на серёжке, на Володю смотрел, сверкая карими глазами, тот самый Юрка, что двадцать лет назад в отместку швырнул в него яблоко. Уязвлённый, но гордый, справедливый, но задиристый, взрослый, но столь похожий на себя юного, Юра застегнул серёжку и теперь с вызовом взирал на Володю.
Губы того невольно растянулись в улыбке.
— Правильно, Юрочка, оставайся собой.
Но всё же он боялся за Юру. Внутри у Володи всё холодело, стоило представить, что в любой момент, просто поехав в магазин или отправившись гулять, Юра может, сам того не желая, ввязаться в конфликт. И неизвестно, чем этот конфликт в итоге закончится.
Володя посмотрел на него и со всей возможной серьёзностью произнёс:
— Юр, я всё же настаиваю, чтобы ты не ходил по Харькову один, особенно по вечерам. Две головы — полдракона, помнишь?
Ему казалось, что Юра вспылит или обидится. Ведь, в конце концов, Володя не может приказать взрослому человеку запереться дома и выходить на улицу только под наблюдением. Но Юра лишь откинулся в кресле, склонил голову сначала в одну сторону, потом в другую. Размышляя о чём-то, будто что-то оценивая, он кивнул и строго спросил:
— Приставишь ко мне охрану?
Володя хохотнул:
— А что, почему бы и нет?
— Кого? — Юра сощурился. — Если это будешь лично ты, то я согласен.
— Конечно я. Никому другому я ни за что не доверю настолько ответственную задачу.