3. Странные танцы
Плохо, что он вспомнил всё это. В последнее время Володя и так засыпал тяжело, а теперь и вовсе не мог. Несмотря на то, что, разбирая вещи отца, он очень устал, расслабиться не получалось даже лёжа в кровати. Он ворочался с боку на бок, но сон не шёл, он даже брался за чтение, но тщетно. Володя не мог перестать думать о Юре, о том сладком кошмаре, что переживал, когда его любил. О вечной ненависти к себе. Об одиночестве, которое пришло на смену этой любви. Одиночестве таком абсолютном, что Володя чувствовал себя мёртвым. Об обваренных руках, таблетках, фотографиях и беседах с психиатром. Об ужасе в глазах родителей, когда он рассказал им обо всём.
Когда часы пробили полночь, Володя не выдержал — выпил двойную дозу снотворного. И только закрыл глаза, как раздался телефонный звонок.
— Я нашла ему врача! — поделилась радостью Маша.
— Когда успела? — Володя повернулся на бок, просунул телефон между ухом и подушкой.
— К врачу ещё утром записалась, пока тебя ждала.
— То есть утром записалась, а днём он уже принял тебя? — скептически произнёс Володя.
— Ну да-а, — неуверенно протянула Маша.
— И тебя это не настораживает? Хороший врач, у которого свободная запись, тем более в субботу...
— Но я заплатила за срочность… — протянула она — её голос потерял былую уверенность.
— То есть ты нашла врача, который за деньги может опрокинуть другого своего пациента?
— Но он гарантировал, что вылечит!
Володя перевернулся на спину и уставился в потолок. В груди заклокотало — буквально только что он вспоминал своего «врача», буквально только что видел перед глазами его лицо. Эмоции были слишком свежи. Володя заговорил поначалу спокойно, но с каждым словом его тон становился всё злее:
— Ты знаешь, Маш, меня лечил как раз такой… человек. На словах обещал выздоровление, а на деле — чуть окончательно не угробил. Таким, как он, насрать на своих пациентов. Они только пичкают таблетками и убивают самооценку!
Маша сдавленно охнула.
— Так ты… обращался к врачу?
— Я же тебе говорил, что пытался это вылечить! — воскликнул Володя и сел. — Этот мой «врач» вогнал меня в такую депрессию, что я ходил по городу и оценивал вместо женщин мосты — с какого лететь дольше, чтобы быстро умереть от удара об воду. А всё потому, что его таблетки отупляли, но желание смотреть на мужиков никуда не девалось. И это я ещё не говорю про наши беседы... — он покачал головой и зло прошипел: — Чего только он мне не плёл! Пытался зомбировать, гипнотизёр чёртов! У нас с этим «врачом» всё началось с того, что я искренне поверил ему. Нет, искренне — не то слово, да и вера тут тоже ни при чём. Знаешь, после полугодового общения с ним я будто перестал быть собой, он внушил мне, что я смогу полюбить девушку, и я был уверен, что это правда. Такое состояние было странное — я будто стал другим человеком, а свои истинные желания загнал настолько глубоко, что перестал на какое-то время даже замечать парней. Я был к ним равнодушен, и мне казалось, что это и есть победа, но за эйфорией я не заметил главного: к девушкам я тоже ничего не чувствовал.
— Я тебе, конечно, сочувствую, — произнесла Маша чересчур весело для сострадающей, — но сейчас времена-то другие, медицина, вообще-то, скакнула вперёд. Уже наверняка появились действенные методы, без таких побочных эффектов! Да и что такого в гипнозе? Он же работает!
Володя закатил глаза.
— А я и не говорю, что эти шарлатаны не умеют внушать. Ещё как умеют и ведь несут при этом какую-то чушь, но так, что им веришь. Например, мой велел мне смотреть на девушек и записывать, что мне в них должно нравиться, а потом перечитывать это перед сном. То же самое про мужчин, только наоборот — плохое, даже отвратительное. Сейчас-то я понимаю, какой это был бред, но тогда… этот бред работал!
— И что тут плохого? Всё правильно: женщины красивее мужчин. Да и вообще. Знаешь, Володя, лучше я сделаю что-то и буду жалеть, чем наоборот, — жалеть о том, что могла бы сделать, но не стала.
— Неужели ты не понимаешь? Ты собираешься разрешить эксперименты на психике своего сына. И проводить их будет совершенно чужой человек, которому плевать и на тебя, и на твоего ребёнка.
— Ой всё, ладно, я поняла тебя! — разочарованно выдала Маша.
Володя понял, что не убедил её и вряд ли подобные аргументы вообще подействуют на Машу. В который раз спрашивая себя, на кой ляд ему далась судьба этого Димы, Володя всё же решился рассказать ей одну неприятную историю из своего прошлого.
— Ты... я знаю, ты слышала про Свету. Хочешь, я расскажу тебе, что было на самом деле?
— Правда расскажешь?! — воскликнула Маша. — Да-да, конечно! Расскажи, я слушаю.
— Но ты должна мне поклясться, что не потащишь сына к психиатру! — потребовал Володя.
Маша вздохнула и произнесла с грустью:
— Нет, Володя. Этого я тебе обещать не могу.
— Тогда ничего не услышишь.
Маша замолчала почти на минуту. Володя собрался напомнить ей, что она звонит на мобильный и это недёшево, но Маша сама подала голос:
— Ты так упорно отговариваешь меня, что... Наверное, если бы это не было действительно опасно, ты бы так не настаивал, да? Ладно. К психиатру не пойду, но хотя бы к психологу можно?
— Да хоть к ветеринару, — буркнул Володя, — лишь бы не обещал звёзд с неба.
— Тогда договорились, — бодро ответила Маша. — Рассказывай, я слушаю.
— Это только между нами, ясно? Ты ведь понимаешь, что хоть и знаешь мой секрет, я тоже знаю один — секрет твоего сына, — предостерёг Володя.
— Всё это между нами, Володя! Вообще всё: и встречи, и звонки, — заверила Маша.
— Хорошо, что мы поняли друг друга, — собираясь с мыслями, сказал Володя. Вздохнул: — Врач мне не помог! Но он внушил, что это самая настоящая болезнь, я по-другому уже не мог думать. Даже когда мне снился… — он осёкся. — Когда я служил в армии — два года среди парней, — чуть с ума не сошёл. Думал, что моя тяга к ним, — это рецидив болезни. А потом, когда вернулся на гражданку, пересиливая себя, продолжил приглядываться к девушкам. В итоге, уже переехав в Харьков, всё же решился пригласить одну на свидание. Это и была Света. Мы познакомились случайно — и не в целях терапии. Всё вышло само собой, мне было с ней очень легко. Вскоре я внушил себе, что влюбился.
— У тебя с ней получалось? Ну… ты понимаешь… — она понизила голос: — ...секс.
Володя тяжело вздохнул, даже слишком тяжело.
— Да, получалось… В общем, она сказала, что забеременела, я сказал, что женюсь. Даже родителям сообщили. Но пото-ом… — протянул он и резко оборвал мысль. — Это физиология, Маш. То, что происходило и будет происходить со мной, — это физиология, тут никуда не деться, пойми это.
— Ты что, изменял ей с мужиками?! — охнула Маша.
— Нет! — заявил Володя. — Да я бы и не успел. Это была ложная тревога. Света не обманывала, произошёл какой-то сбой. Но если бы мы женились, думаешь, долго бы я продержался, прежде чем изменить? И сколько раз потом изменил бы, всего один? Очень сомневаюсь. А если бы я полюбил кого-то? Не так, как Свету, а по-настоящему, как когда-то Юру — душой и телом?
— И что в итоге? Полю...
— Нет, — перебил её Володя и сразу продолжил, чтобы не дать шанса развить эту тему: — Не повезло мне. А может, наоборот, повезло, я не знаю. Маш, я рассказал тебе это только по одной причине: чтобы объяснить, что «врачи» способны испоганить жизнь не только своему пациенту, но и другому человеку или даже целой семье. Не верь им.
Маша разочарованно промычала:
— Ну во-от. А к батюшке-то мне сходить можно, а? Уж святой-то человек точно не навредит, а поможет.
— Если он и поможет, то только тебе. Правда, не представляю, какому святому нужно свечки ставить...
— Пантелеймону-целителю! — уверенно заявила Маша. — И молитву надо читать. Хочешь, тебе дам?
— Ходила уже, значит… — протянул Володя полушёпотом, затем участливо поинтересовался: — И как, стало тебе полегче?
— Мне? А при чём здесь я? Я же за Димочку молилась, ему должно полегчать. Я и за тебя помолилась, кстати. Вот и спрашиваю — полегчало?
Володя закатил глаза и приложил ладонь к лицу. «Так полегчало, что полночи о Юре думал», — чуть было не произнёс он вслух.
— Неважно, — отмахнулся Володя. Делать ему больше нечего, как в первом часу ночи вступать в религиозно-психологические споры.
— А я ещё знаешь, что… — на другом конце трубки послышалось шуршание. — Я тут в одной газете прочитала заговор.
— Заговор… — тупо повторил Володя, не удивляясь уже ничему.
Он снова лёг и накрылся одеялом с головой. Тем временем Маша щебетала:
— Я тебе сейчас прочитаю, а ты запиши и попробуй. Говорят, не одного мужика от этого дела отвёл... Там такая хорошая ясновидящая работает, Лисандра, очень дельные советы даёт.
— Как сексуальность лечить? Ты серьёзно? — Володя не смог сдержать истерического смешка.
— Конечно! Сначала надо поймать двух спаривающихся мух и прошептать над ними…
Что конкретно нужно шептать над мухами, Володя не расслышал — он перевернулся на другой бок и разобрал только самый конец Машиной фразы:
— ...А потом поговорите с пациентом. Димой то есть. Ну, что скажешь?
— Я могу только повторять — шепчи своим мухам, что хочешь, ходи к попам, ставь свои свечки, но только не вздумай вести сына к шарлатану.
Володя уже засыпал. Они проговорили ещё пару минут, пока он не начал терять нить разговора. Маша казалась на удивление спокойной, больше не бросалась обвинениями, и Володя заснул с лёгким сердцем. Но снились ему не мухи.
Володе снились чьи-то руки. Большая смуглая кисть нависла над его обнажённым животом, длинные тонкие пальцы медленно опускались всё ниже и ниже. Володя ждал, когда они коснутся его, но пальцы замерли и стали таять в окружающем свете солнца, тонуть в звуках фортепианной музыки, что лилась из радиоприёмника. Пальцы дрогнули и опустились на живот, несмело очертили овал вокруг пупка — по коже пробежали мурашки. Володя хотел схватить эту руку, прижать её крепче, но тело парализовало, и он не мог ничего сделать, кроме как смотреть на неё и слушать нежные звуки фортепиано.
Но вдруг мелодию прервали дребезжание и грохот. Они звучали громче и громче, пока наконец не спугнули этот прекрасный сон.
Володя вздрогнул и сел. Сердце колотилось, на лбу выступил холодный пот, от мерзкого шума заболела голова.
— Телефон, — простонал он, догадавшись, и принялся шарить рукой по тумбочке.
Нашёл его и нажал ответить, не глядя на экран — всё равно не увидел бы имя контакта без линз или очков.
Спросонья Володя решил, что ему звонит Игорь из отпуска.
— Игорь? — раздражённо пробормотал в трубку. — Мне плевать, какой у тебя там в Турции часовой пояс, ты же знаешь, что здесь ещё… А который сейчас час?
В голове всплыло не время, а текущий месяц. Сентябрь. Володя вспомнил, что до отъезда Игоря ещё как минимум неделя. И, будто в подтверждение, в трубке надрывно всхлипнула женщина.
— Володя! — плакала Маша. — Умоляю тебя, приезжай! С Димой беда! Он ушёл из дома!
Сонный Володя поначалу не понял её.
— Так позвони ему, — равнодушно буркнул он.
— Он телефон выключил!
— Да ладно тебе, не паникуй, — вздохнул Володя и нацепил очки — настенные часы показывали четыре утра. — Ну загулялся парень, забыл зарядить телефон, сколько времени — не знает. С кем не бывало?
— Он сказал, что я больше его не увижу, собрал вещи и ушёл!
Её слова встревожили. Сонливость стала покидать Володю. Он догадался, что Маша вряд ли даст ему уснуть, и пошёл на кухню.
— Вы поругались? — буднично спросил он, но, когда наливал воду в стакан, замер: — Ты что, рассказала ему, что всё знаешь?!
— Да-а, — Маша завыла.
— И наорала на него?
Вместо ответа снова послышались всхлипы. Володя забеспокоился, но не за Диму, а скорее за Машу. Она и до этого была способна на разные глупости, а теперь, услышав от сына, что больше его не увидит, могла наломать феерических дров.
— Ты знаешь, куда он мог пойти?
— К Толе, с которым учится... Это он с ним… целовался! Я к его родителям... — Маша проглатывала целые слова. — Пусть знают, пусть... извращенец... я!
— Что? Что ты собираешься сделать? — На смену беспокойству пришла тревога — Володя, кажется, понял, на что именно решилась Маша. — Рассказать всё родителям его друга? Ты что, с ума сошла?! — Прижав телефон к уху плечом, Володя бросился одеваться. — Подожди хотя бы до утра.
— Нет! Он у них, он точно у них, я… — всхлипнула Маша.
— Не вздумай! — крикнул он. — Никуда не ходи, никому не звони, сиди дома, жди меня! Я скоро приеду.
Не отнимая телефона от уха, Володя собрался, вышел на улицу и сел в машину.
Он осознавал, что это не только не его беда, но и не его дело. Но Маша своими звонками и встречами, откровением и доверчивостью заставила Володю чувствовать себя причастным к судьбе этой семьи, не лишним и не чужим. И если раньше он остужал Машин пыл лишь разговорами, то теперь пришло время действовать, пришло время защитить, но уже не Машу, а Диму. И, может быть, его друга.
— Не смей вплетать сюда его родителей! — скомандовал он. — Ты знаешь этих людей? Хорошо знаешь?
— Видела отца вроде бы… может быть… — Маша будто захлёбывалась.
— И ты собираешься сказать незнакомым людям, что твой сын целуется с их сыном? — Володя говорил, лишь бы говорить, лишь бы просто потянуть время и удержать Машу на месте, пока не приедет к ней.
Маша была не подготовлена к подобному, поэтому и мучилась так сильно. Но кто этот второй парень — неизвестно. Тем более неизвестно, что у него за родители и как они отреагируют на новость. Реакции бывают разными, от драм вроде Машиной до настоящих трагедий — драк и попыток самоубийства. Володя не мог позволить ей спровоцировать что-нибудь в этом роде.
Володя ехал осторожно — солнце ещё не встало, не разогнало царящую на улице темень, вдобавок зарядил такой ливень, что стеклоочистители не справлялись, лишь на мгновение прерывали завесу воды на стекле. Несмотря на это, дорога пролетела в один миг. Ещё миг — и Володя оказался возле незапертой двери в Машину квартиру.
Казалось, заплаканная Маша постарела лет на десять. Она сидела на кухне, говорила с Володей по мобильному телефону, а прямо перед ней на столе стоял стационарный. Жёлтая пластмассовая трубка была снята, по кухне разносились и раздражали слух длинные гудки.
— Что ты делаешь? — спросил Володя, оказавшись у неё за спиной.
Маша не сразу заметила, что он уже сбросил вызов и стоит возле неё, поэтому ответила в трубку мобильного:
— Звоню его родителям. На домашний. — Маша всхлипнула и прокричала: — Полчаса уже звоню, а они не берут трубку!
— Успокойся. Давай я тебе валерьянки накапаю, или что у тебя есть от нервов?
Володя налил ей воды и, только когда кружка звякнула о столешницу, Маша обернулась.
Увидев Володю, обняла его так крепко, что он охнул. Уткнулась ему в живот и разрыдалась в голос. Володя положил трубку домашнего телефона, принялся неловко гладить Машу по плечу. Пытаясь успокоить, бормотал пустые утешения, а сам лихорадочно соображал, что делать.
Как только Машины рыдания приутихли, спросил:
— Ты не знаешь, есть ли у его родителей дача?
Маша расцепила объятия и посмотрела на него снизу вверх.
— Дача?.. Ты думаешь, Диму увезли на дачу? В лес?! — Она пришла в такой ужас от этого предположения, что вскочила с места.
— Нет конечно. — Володя усадил её обратно на табурет. — Может, просто родителей нет дома? Сегодня выходной, они могли уехать на дачу, если она у них есть.
Маша высморкалась, выпила принесённую Володей воду и, кажется, начала успокаиваться.
— Да, — тихо пробормотала она. — Они же не могут не слышать телефона. А раз гудки длинные, значит, он не выключен.
— Если только не вырубили звук… — задумчиво отметил Володя.
— Надо пойти к этому… Толе, — подала голос Маша. — Его дом через дорогу.
— Хорошо, но ты успокойся сначала. Где у тебя апте…
— Но я не знаю номер квартиры, а там пять подъездов! — простонала Маша, указывая пальцем на шкаф, где Володя надеялся найти успокоительное.
— Тогда подождём хотя бы до семи. Сама понимаешь, шататься по подъездам и ломиться в чужие квартиры в пять утра чревато…
Володя нашёл валерьянку. Наливая её в стакан, задавал вопрос за вопросом, пытался отвлечь Машино внимание от часов. Заварил себе кофе — взбодриться. Мысли едва ворочались — сказались дикая усталость вкупе с двойной дозой снотворного. А когда Маша снова схватила телефон, набрала домашний номер Толи и из трубки снова полились громкие, раздражающие гудки, вдобавок разболелась голова.
Что-то Володя упустил. В гомоне мыслей то всплывала на поверхность, то таяла какая-то идея. Явно хорошая, но Володя никак не мог её уловить.
Пока на глаза не попалась газета.
— Вот я идиот! Ты говоришь, знаешь номер дома. А улицу знаешь?
— Угу… — вяло протянула Маша.
За эти несколько часов она так нервничала, что вымоталась и, казалось, вот-вот уснёт.
— И номер телефона! — Володя чуть не плюнул с досады. — У тебя есть «Золотые страницы»?
— Справочник? — не поняла Маша.
— Да, чёрт подери, справочник телефонов и адресов!
Маша ойкнула. Володя рявкнул:
— Неси сюда!
Полчаса спустя они стояли в подъезде Толиного дома и жали на звонок. За дверью слышались копошение и неразборчивый шёпот, но отпирать им с Машей не спешили.
— Дима, за тобой пришла мама, — устав ждать, сказал Володя.
Замок всё же щёлкнул, им открыл высокий, длинноволосый, угрожающего вида парень-неформал: весь в чёрном, опоясанный шипованным ремнём, на шее — несколько шнурков с разнообразными подвесками, руки в напульсниках.
«Должно быть, это и есть тот самый извращенец-совратитель», — решил Володя.
В последний раз он видел Диму давно, когда тому едва исполнилось четырнадцать, и выглядел он сущим ангелочком — белобрысый, большеглазый, словом, весь в мать. Поэтому и решил, что открыл им Толя.
Но ошибся. Зло глядя на Машу, парень закричал:
— Мама, я же сказал, не лезь ко мне!..
Володя перебил его. Негромко, но с нажимом велел:
— Не смей повышать голос на мать! И пусти нас внутрь.
— А это ещё кто? — обалдел Дима.
— Не узнал? Это дядя Вова, — едва слышно пропищала Маша. — Поговори с ним, он тебе поможет.
— Что? — хором воскликнули Дима и Володя.
— Мне не нужна никакая помощь! — рявкнул первый.
— Не в чем ему помогать! — заявил второй, а увидев ошарашенный взгляд Димы, обратился уже к нему: — Чего нельзя сказать о твоей матери. Пустишь нас или нет? Я понимаю, квартира чужая, но ты что, хочешь, чтобы это слышал весь подъезд?
Володя не собирался говорить с ним, он попросту не знал о чём. Сдерживать Машу — единственное, на что ему хватало сил и сообразительности после полубессонной ночи.
Стоя посреди просторной прихожей, он наблюдал за Димой и его другом. Обратил внимание на то, какими встревоженными, полными трогательного волнения взглядами они смотрели друг на друга. На пару секунд сердце Володи замерло от того, сколько нежности таил этот взгляд. Ведь когда-то на него смотрели так же, ведь когда-то так же смотрел и он.
— Разувайтесь, проходите, — робко предложил Толя, открывая дверь в кухню.
Маша скинула туфли и замерла, нерешительно глядя на сына.
— Думаю, вам лучше поговорить наедине, — сказал Володя. — Не будем мешать? — обратился он к Толе.
Тот кивнул.
Маша с Димой скрылись за дверью, и у Володи появилась возможность разглядеть того самого Толю, кто, по Машиному мнению, был ненормальным, извращенцем и совратителем её мальчика. Совратитель таращился на Володю серыми глазами на белом, как мел, лице. Белобрысые, идеально расчёсанные волосы добавляли ему ещё большей бледности. Толя был худым, если не сказать тощим, одет просто, но очень опрятно. Очков только не хватало — был бы типичный Шурик из «Операции “Ы”».
Толя пригласил его в гостиную, но Володя предпочёл остаться здесь — на случай если и так нервная Маша сорвётся и, как обычно, не выйдет из кухни, а выбежит. Толя стоял рядом, явно чувствуя себя неуютно. Он предложил Володе присесть, но тот помотал головой, устало прислонился плечом к стенке шкафа. Огляделся вокруг.
Слева от него виднелась открытая настежь дверь комнаты, судя по лежащему на стуле рюкзаку — Толина. Володю поразила идеальная чистота этого места. Ни одной вещи не лежало где не следует, диван был застелен ровным, будто выглаженным покрывалом, пол сверкал на восходящем солнце, а в воздухе не кружило ни единой пылинки. Впрочем, в старых очках вместо линз Володя мог попросту не разглядеть пыли. Вся стена над диваном была увешана полками, которые просто ломились от книг. Конкуренцию книгам составляла только карта звёздного неба и пара фотографий.
— Любишь читать? — будничным тоном спросил Володя. Толя улыбнулся и закивал.
Володе стало интересно, что это за книги, но названия не разглядел. Пожалуй, одну книгу он узнал по яркой обложке — сам не читал, но в последнее время видел много рекламы.
— Читаешь Хокинга?
— Да. Астрофизика... интересно.
— Что ещё любишь читать?
— У меня в основном научное, — беззаботно ответил Толя, как вдруг напрягся, посмотрел Володе в лицо и настороженно спросил: — А вы… отчим?
Володю рассмешило такое предположение, но он сдержал улыбку и ответил серьёзно:
— Нет. Я… друг семьи.
Толя аж выдохнул. Наблюдая, как тает напряжение на его лице, Володя решил задать наверняка не самый приятный для Толи вопрос:
— Скажи, а твои родители знают о вас?
— Н-нет. Отец бы меня убил, если бы узнал.
— А мама?
— Мамы нет, — коротко ответил Толя. — Вы ведь отцу не расскажете?
— Это не моё дело, я ничего рассказывать не буду. Но Димина мама может. Конечно, не со зла, а потому, что слишком переживает.
— И что делать? — Толя опустился на пуфик, беспомощно уставился в пол.
— Не знаю, — честно признался Володя. — Ты хорошо с ней знаком?
— Я её видел всего один раз.
— Толь, она убеждена, что ты пагубно влияешь на Диму, так сказать, сбиваешь с истинного пути. Тебе надо разубедить её. Показать, что ты человек, на которого можно положиться.
— Я попробую, конечно. Но думаете — поможет?
— Вряд ли она станет поддерживать вас как пару, но, может быть, успокоится. Сейчас она проходит через принятие. Я стараюсь ей в этом помочь, чем могу, но… у неё мышление такое… специфическое...
Он не договорил — из кухни донёсся неразборчивый возглас. Володя мигом сбросил ботинки и вслед за Толей устремился в кухню.
Маша сидела у стола, Дима навис над ней:
— Плевать мне на твои деньги, заработаю сам!
— Дима, у тебя будет всё, что хочешь, только поклянись, что больше никогда… — начала Маша, и Володю будто обухом по голове ударило.
В памяти мгновенно всплыл тёмный кинозал, ряды кресел, пыльный занавес, голос Маши.
«Поклянитесь, что вы больше никогда такого…»
Крик раскрасневшегося от гнева Димы вернул Володю в реальность:
— Я сказал, мне плевать!
— Меня хотя бы пожалей! — взмолилась Маша.
— Сама себя пожалей! Достала! Если тебя что-то во мне не устраивает — это твои проблемы, живи с ними сама! И вообще, уходи отсюда, не нужна мне такая мать!
Володя хотел вмешаться, но не успел. Заторможенный от переутомления, остался стоять как вкопанный. Он чувствовал себя глупо — на рассвете вломился в дом к незнакомым мальчишкам и теперь просто присутствовал, ничего не делая, ни в чём не участвуя.
Произошедшая дальше сцена заставила его не только чувствовать, но и выглядеть глупо — замереть с приоткрытым от удивления ртом.
Маша закрыла лицо рукой, поднялась со стула и устремилась из кухни вон, но ей помешали.
Толя, тихий, пугливый хлюпик, вдруг обрёл уверенность, смело встал в дверях, не давая Маше выйти, и прикрикнул на Диму:
— Нельзя же так с собственной мамой!
Дима закатил глаза, сложил руки на груди.
— А с собственным сыном так можно?
— Она же не понимает… — упорствовал Толя.
— Если она хочет, чтобы у неё был сын, ей придётся…
— А ну прекрати! — Толя топнул ногой. — То, что ты, весь такой оху… хрененный, принял и понял себя давным-давно, не значит, что все вокруг могут так же моментально с этим смириться!
Маша мигом перестала всхлипывать и удивлённо уставилась на Толю.
— Мария Сергеевна, присядьте, я вам воды налью! — не спросил, а приказал Толя. Маша села.
«А пацан-то с сюрпризом», — подумал Володя. Впрочем, он прекрасно видел, что Толино волшебное превращение, пусть и виртуозное, — притворство, нацеленное, как шоковая терапия, на то, чтобы утихомирить двух истериков. Толя взял контроль над ситуацией, но Володя заметил, как сильно на самом деле он нервничал — весь трясся. Но Володя даже позавидовал силе его духа и самообладанию в такой момент.
— Я вам пустырника накапал, — сказал он, передавая Маше стакан.
Маша выпила маленькими глотками и выдавила тихое «Спасибо».
Володя тряхнул головой, заставляя себя выйти из оцепенения, и начать действовать. Сказал:
— Вам с Толей надо познакомиться получше. А мы, — обратился он к Диме, — выйдем, поговорим по-мужски.
Дима настороженно кивнул.
Оказавшись в гостиной, Володя сказал:
— Если продолжишь вести себя с матерью как подонок, доведёшь её до того, что она расскажет его отцу. Ты знаешь, что тогда станет с твоим Толей?
В действительности это был просто вопрос. Володя понял, что Толя боится, и хотел узнать, чего именно. Но взбешённый Дима принял его слова за угрозу и, видимо, решил припугнуть Володю. Он прямо как Маша поджал губу, выкатил злющие глаза, ссутулил плечи, будто сейчас бросится на него. Прошипел с холодной яростью:
— Угрожаете, значит…
— Слушай сюда! — гаркнул Володя командирским голосом, выработанным за годы работы на стройке. На самом же деле поведение Димы его развеселило, но он не собирался это показывать. — Сейчас ты сядешь… — он расправил плечи, сощурил глаза, уставился Диме в лицо, — и намотаешь себе на ус, — шагнул к нему, — ради твоего же блага…
Володя шагнул ещё ближе, сощурился ещё злее, сжал кулаки, и Дима попятился назад.
— Сядь! — рявкнул Володя.
Дима сел.
Звучал и выглядел Володя пугающе, но он просто играл роль, чтобы не дать Диме даже повода подумать, что прекрасно его понимает и скорее на его стороне, чем на Машиной.
— Дима, я тебе не угрожаю, я тебя предупреждаю… — Володя говорил очень медленно, его тон смягчился. — Она у тебя истеричка, с ней надо поделикатнее. У неё сейчас земля ушла из-под ног, она способна сейчас на что угодно…
— Я не дам нас разлучить! — перебил Дима. — Ни ей, ни тебе, ни…
— И правильно — за то, что тебе дорого, надо бороться. Но будь умнее! Не провоцируй её, не доводи до истерик. Иначе хуже будет всем. А если ещё раз скажешь ей, что она тебе не нужна, я тебе голову оторву, понял?
— Понял, — сердито буркнул Дима.
— А теперь иди к ним и переведи её внимание на Толю, пусть расскажет ей, хорошо ли учится, куда хочет поступать, что за отец у него, и всё такое прочее, что обычно интересует матерей.
Пусть Маша прямо этого не говорила, но Володе было очевидно, что Толя для неё — такое же вселенское зло, каким она считала Юру.
— А если она не будет слушать? — неуверенно, точно Маша, произнёс Дима.
— Разберёшься. Это же твоя мать, кому как не тебе уметь пудрить ей мозги. Толя для неё — исчадие ада. Придумай что-нибудь, чтобы выглядело, будто он на тебя хорошо влияет.
— Ладно, — протянул Дима и собрался уходить, но Володя его остановил:
— Подожди. Что у тебя за шрамы на руке? Покажи мне.
Дима замер, затем медленно, как механическая кукла, повернулся к Володе и с подозрением уставился на него.
— Вы-то откуда знаете?
— Твоя мама рассказала. Так откуда шрамы?
— Не ваше дело, вы вообще тут ник... — начал было Дима, но Володя не дал договорить. Он рявкнул так, что стрельнуло в висках:
— Откуда шрамы, я спрашиваю?! Покажи немедленно, иначе я сорву эти твои… как их… — громко начал и вяло закончил Володя — мозг отказывался работать.
— Да старые они, — ответил Дима, с досадой на лице стягивая напульсник. — В тринадцать лет страдал фигнёй. Влюб… неважно. Короче, давно это было. Сейчас даже стыдно — прятать приходится.
Володя посмотрел на его запястье, но ничего не увидел. Пришлось приглядеться, чтобы заметить очень тоненькие, очень маленькие полоски поперёк левого запястья, действительно старые. Он аж выдохнул — переживать и правда не стоило, но всё равно нашёл, что сказать Диме:
— Если такое желание повторится, позвони по телефону доверия. Скажи, что в девочку влюбился, они поверят и помогут. Но себе не вреди. Второй жизни у тебя не будет...
— Да знаю я, — Дима потупил взгляд.
— Ладно, — мягко произнёс Володя. — Теперь ступай. Понял, что сказать матери?
— Да понял-понял, — буркнул Дима.
Когда он удалился, Володя сел на диван и закрыл глаза. В висках пульсировала боль, в глаза будто насыпали песка. Надо было хоть чуть-чуть подремать перед работой. Он попытался расслабиться, всмотрелся в темноту под веками, и вскоре негромкие голоса на кухне стали отдаляться от него, а тело оцепенело.
Володя дремал, но дрёма больше походила на бред. Искажённые головной болью картинки мелькали перед внутренним взором. То звучали голоса, все как один похожие на его внутренний голос, то они перебивались неразборчивым гулом и дребезжанием, похожим на шум в электрощитке. Кожу покалывало, как от укусов комаров. Ему казалось, что он чувствует даже запахи: запах сирени, запах яблок. Будто ощущает прикосновение холодных губ к своим. И счастье.
Володя почувствовал, что в реальности его губы расплылись в улыбке. Сон начал таять. Снова послышались негромкие голоса на кухне, а восходящее солнце, стальное из-за серых туч, царапнуло глаза.
Нужно было идти в офис, поспать. Но сладкое оцепенение не спало, Володе было так уютно просто сидеть на диване. Зачем ему куда-то идти? До работы ещё много времени, что плохого в том, чтобы подождать Машу и проводить её до дома? Что плохого в том, чтобы ещё подремать? Что плохого в запахе яблок, кустах сирени и Юриных губах? Какой вред они могут ему нанести сейчас? Это двадцать лет назад из-за них он мог сломать себе жизнь, а до того как совершил первые ошибки, было счастье — молниеносное, всепоглощающее, огромное, как небо.
***
Юра поцеловал его — так, как мог поцеловать только Конев: внезапно, нелепо, поддавшись непонятному порыву. В то самое прекрасное мгновение мир Володи перевернулся с ног на голову. А когда это мгновение закончилось, на смену счастью тут же пришёл страх. И плохо, что первым был страх за себя. Паника обуяла Володю — неужели Юра прознал о нём и теперь издевался? Шутил? Хотел отомстить за что-то? За то, что танцевал с Машей? За то, что отдал ей «Колыбельную»? Володю придавило отчаянием словно тяжеленной каменной плитой, он не представлял, как будет дальше жить, ведь если Юра узнал, то и другие узнают!
Володя оттолкнул его сразу после поцелуя, ничего не спросив и ничего не объяснив. Он ответил ему злостью, не спал всю ночь, прокручивая в голове страшные мысли, и, только когда утром увидел бледного, такого же невыспавшегося Юру, немного утихомирил свою злость и решил разобраться.
Он до последнего надеялся, что Юра зло пошутил, и Володя простил бы ему это, чтобы сохранить их дружбу. Он попросил признаться, что Юра не хотел. Но одно сказанное им слово на корню срубило теплящуюся ещё надежду. «Хотел», — ответил Юра, и его взгляд был красноречивее любых слов.
И от этой честности, от осознания, что Юра не шутил, не баловался, не мстил, а хотел, действительно хотел его поцеловать, Володю охватил уже не страх, а абсолютный ужас. Страшно стало за Юру. Володя винил себя и только себя в том, что допустил это. Он заразил Юру, не уследил за собой, не смог удержать свои чувства и свою «болезнь»!
Когда Юра пропал после их короткого разговора, Володя прошёл все девять кругов ада. Он обегал всю «Ласточку» и прилегающие территории, плавал на лодке до заводи, в которой росли лилии, был под их ивой. Юры нигде не было! Володя перебрал в голове столько вопросов, нашёл на них кучу ответов и не был уверен ни в чём. Единственное, что ему оставалось, — найти и спросить Юру.
Нашёл. В сердце закралась маленькая искорка надежды — а вдруг всё, что Володя себе напридумывал, не так и страшно? Вдруг Юра способен принять, вдруг сможет понять? Володе нужна была хоть капля веры в море беспросветного отчаяния. И Юра дал ему эту веру, Володя рассмотрел в его глазах то же чувство, и оно совсем не казалось безумным.
В пустом зале театра, сидя на скамейке перед открытым пианино, одним тихим «Да», сказанным невпопад, Юра показал, что взаимность его чувств — это не горе, а самое настоящее искреннее счастье.
Но ведь окажись на месте Юры кто-нибудь другой, Володя свихнулся бы от внутренних переживаний. Но Юра обладал какой-то особой магией. Он… брал нахрапом. В моменты, когда Володя погружался в себя и ужасался от того, что находил там, когда снова начинал бояться самого себя, Юра будто бы за шкирку его вытаскивал и каждый раз доказывал, что Земля продолжает вертеться и даже Володя может быть счастливым, живя на ней.
Центральное место в той смене занимала театральная постановка. Всё крутилось вокруг неё. Но работа с актёрами, выговор Ольги Леонидовны за то, что они не укладываются в сроки, обдумывание декораций, плачущая актриса, которую отругала воспитательница, — всё это перестало волновать, когда Юра, дождавшись, когда зал опустеет, толкнул Володю в старый пыльный занавес, укутал и поцеловал. Да, в этом был весь Юра — он хотел, и он делал, не думая, не успев испугаться. Он хотел быть счастливым и делал счастливым Володю. Такой смелости можно было позавидовать, если бы Володя не понимал, какими серьёзными могут быть последствия.
Но он шёл у Юры на поводу. Сбегал с ним посреди ночи к лесу, чтобы, прячась за статуями пионеров, держаться за руки и трепетно целоваться. Или просил вторую вожатую Лену во время отбоя присмотреть за отрядом, а сам уходил с Юрой под их иву и спал там, лёжа у него на коленях. А разве мог Володя иначе? Ведь у них было так мало возможностей побыть вместе, а так хотелось, так безудержно тянуло к нему. Володя ненавидел в себе эту тягу, готов был сгореть заживо от одних только мыслей, но и противиться ей не мог. Когда им удавалось остаться наедине — это были невероятно яркие, светлые моменты. С Юрой он забывал обо всём: что вокруг них есть мир, жестокий и чужой, что, кроме них, в нём есть другие люди — непонимающие, готовые осудить и закидать камнями… или рассказать старшим.
Но обо всём этом не думалось, пока рядом был Юра. Володе не нужно было никого и ничего, кроме него. Единственное, о чём в те моменты он жалел, — что у них было очень-очень мало времени, но и об этом он забывал.
Но самыми счастливыми моментами были те, когда Юра играл для него. Как же он это умел… Если бы Юра только видел себя со стороны. Он был прекрасен: такой вдохновлённый, такой настоящий, будто в музыке и только в ней он становился собой и ей открывался полностью. Благодаря Юре Володя смог забыть о том, что болен, и поверил, что с этим можно жить и даже больше — быть счастливым. Но тогда он до конца ещё не понимал, что это просто состояние эйфории и, стоит Юре исчезнуть, Володя пропадёт. Он боялся дня окончания смены, потому что придётся разъезжаться по своим городам, а одна мысль о том, что они будут порознь, причиняла боль.
Но оказаться порознь им пришлось ещё до того, как закончилась смена.
Володя до сих пор помнил то жуткое ощущение, когда их застали. Это был не ужас, не страх и не отчаяние. Володя будто провалился в глубокое, липкое, абсолютное ничто. Будто в одно мгновение закончилось всё, сама вселенная исчезла, а он остался в полной пустоте: то ли умер, то ли стал этой пустотой. И только потом, ожив через пару мгновений, казавшихся бесконечностью, осознал весь кошмар произошедшего. Но сразу после он подумал не о том, что теперь будет с ними, что им сделают и как с этим жить. Первым в голову ворвалось сожаление: «У нас с Юрой было очень мало времени, а теперь у нас отнимут даже его». И правда отняли.
***
Хлопнула дверь, в комнату вошла Маша, потрясла Володю за плечо.
— Спишь?
— Нет. Пора идти?
Маша кивнула и направилась в прихожую. В одну секунду обула туфли и, когда Володя приблизился, уже стояла готовая выходить. Одна, без сына.
— Дима с нами не идёт? — спросил Володя.
— Нет. Мы решили до вечера разойтись по углам, — сказала она. — Надо успокоиться, уложить всё в голове.
— Здравое решение, — поддержал Володя.
Его порадовало, что провожать их вышел не только Толя, но и Дима. Оба спокойные, но как будто виноватые. Маша поцеловала сына в щёку.
Спустившись во двор, Володя сказал понурой Маше:
— Не отчаивайся. Жизнь на этом не закончилась, ничего страшного не произошло. Пойми, Дима каким был, таким и остался, просто теперь ты знаешь о нём чуть больше.
Они направились домой.
Рядом с ним по улице шла совершенно потерянная, убитая горем женщина. Она не замечала ничего вокруг. Володе даже пришлось подхватить её под локоть — споткнувшись о бордюр, Маша едва не упала в глубокую лужу.
Он остановился, потряс её за плечо — хотелось ободрить её. Она подняла на него рассеянный взгляд.
— Зайдёшь ко мне?
— Ладно.
Весь путь Володя думал о том, как ужасно устал. От всего: что не может нормально спать, что с таким трудом забытые воспоминания снова всплывают в сознании и застают врасплох. А ещё устал жалеть об утраченном. Казалось, что он на самом деле сходит с ума. Он привык чувствовать твёрдую почву под ногами, но всё произошедшее за последние недели выбило её из-под них. Его реальность стала зыбкой.
Хотелось вернуть всё на круги своя, обрести стабильность, оказаться в привычных обстоятельствах или хотя бы создать иллюзию, что всё в порядке, почувствовав рядом твёрдое плечо.
Володя достал телефон и написал сообщение Игорю:
«Встретимся сегодня? Мне очень надо. — И, подумав, добавил: — Соскучился».
Игорь ответил молниеносно: «Не могу. Прости, зай, я в командировке до завтра. Целую».
Володя убрал телефон в карман и так тяжело вздохнул, что Маша услышала и прокомментировала:
— Да. Коньяку бы сейчас… пятизвёздочного... стоит у меня как раз.
— А давай, — поддержал Володя. Вообще он не любил алкоголь, но сейчас не отказался бы.
— Серьёзно? С самого утра?
— А что? Я ни разу в жизни не пил коньяк на завтрак, так почему бы не попробовать? А тебе, кстати, уже давно стоило как следует напиться.
Маша засмеялась. Володя даже не поверил своим ушам — за последнее время он успел забыть, что она вообще умеет смеяться. Да и собственного смеха он не слышал уже давно.
— Ну… У меня-то выходной, — всё ещё сомневалась Маша, — мне всё равно, но как же ты? Ты на работу пьяным пойдёшь?
Володя задумался. Оценив своё самочувствие, он понял, что на работе пользы от него будет мало. И даже больше — ему в таком состоянии не следует даже садиться за руль.
— Да нет, домой поеду, — ответил он. — На такси.
— Хорошо. Но пить будем дома. Я тебя таким борщом накормлю!.. — Володе показалось, что фраза прозвучала кокетливо.
И правда. Такого вкусного борща Володя в жизни не пробовал. А может, он так сильно проголодался — в последний раз ел часов двенадцать назад.
— Так о чём с Димой договорились? — спросил он, разливая коньяк по стопкам.
— Ни о чём, Дима упрямится, гнёт свою линию, я — свою.
Они чокнулись без тоста, выпили. Володя не ощутил ничего: ни жжения в горле, ни даже вкуса. Налил ещё коньяка и спросил:
— Дима упрямится расстаться с Толей? А ты сама на его месте согласилась бы?
— Володя, — Маша сказала это таким тоном, будто уговаривала ребёнка, — но это же блажь…
— Тебе-то откуда знать, что это для него?
Они опрокинули ещё по рюмке. Володя снова налил и спросил будничным тоном:
— Кстати, как тебе Толя? По-моему, неплохой парень, серьёзный. Астрофизикой интересуется и, как я понял, собирается связать с ней жизнь.
Маша молча смотрела в окно. Володя добавил:
— Заметила, какой чистюля?
Маша обернулась к нему и улыбнулась.
— Ты мне что, зятя сватаешь? Расхваливаешь: серьёзен, умён, будет хорошим хозяином… хотя, наверное, правильнее хозяйкой? Или как вообще?
— О, смотрю коньяк начал действовать, — улыбнулся Володя. Маша рассмеялась.
— Маш, а какая тебе, в сущности, разница, кого любит твой сын? Главное ведь, что любит и что это взаимно, разве не так?
Володя ощутил, как кровь приливает к щекам, в горле приятно покалывает, а сам он становится разговорчивее.
— Боюсь за его будущее, — вздохнула Маша. — Я так надеюсь, что он хотя бы бисексуал...
— Ну будет у него девушка, и что это даст?
— Тогда у него будут дети, а у меня — внуки!
— Окей, у тебя есть сын, и ты счастлива?
— Налей ещё, — был Машин ответ.
— Я понять не могу: ты о нём думаешь или о себе? — спросил Володя, протягивая ей рюмку. — Допустим, ты заставишь его сделать то, что требуешь, он поддастся, женится и родит тебе внука. Тогда ты будешь довольна?
— Ну, да-а-а, — протянула Маша, подозрительно глядя на него.
— А когда бросит жену или будет ей изменять?
— Вот нормально же говорили, а теперь ты снова пытаешься загнать меня в угол! — рассердилась она.
Встала, разлила по рюмкам коньяк, выпила.
— Нет, я просто размышляю, — успокоил Володя. — Вообще, я считаю, что Дима должен быть в первую очередь порядочным человеком и не предавать тех, кто от него зависит. А уж кого именно он будет любить — дело второе.
— Володя, но ведь большинство гомосексуалистов одиноки, а если Дима заведёт нормальную семью, он одинок не будет.
— А разве ты, гетеро, не одинока?
Маша наклонила голову и пристально посмотрела на него чуть замутнённым взглядом.
— А ты?
Володя промолчал.
Они оба снова помрачнели, а на кухне на несколько долгих минут воцарилась тишина.
— Не хочу больше о грустном — устала, — сказала Маша, включила радио и прислушалась. Зазвучала смутно знакомая музыка.
— Ой, это же песня нашей молодости! — встрепенулась Маша. — Помнишь, как мы с тобой под неё в лагере танцевали? Ох как мне завидовали девчонки. Давай потанцуем?
— Не, мы танцевали не под эту, — ответил Володя, узнав песню «Странные танцы» группы «Технология».
— А под какую?
— Не помню, — пожал плечами Володя.
— Ах да, точно. Под эту я с Козлом танцевала. А не всё ли равно, давай!
— Давай, — улыбнулся Володя, поднимаясь и протягивая ей руку. Едва встал, как в глазах поплыло — алкоголь ударил в голову.
Володя прибавил громкость — грустная мелодия наполнила помещение. Маша положила руки ему на плечи, он — ей на талию, и они неспешно закружились по тесной кухоньке.
Володя вспомнил, как однажды в «Ласточке» на планёрке старшая воспитательница Ольга Леонидовна ругала его, что он не ходит на дискотеку и не танцует с детьми: «Даже если твой отряд в это время спит, ты всё равно вожатый, а вожатый должен танцевать с детьми». Вспомнилось и то, как Юра, сидя рядом на карусели, уговаривал его пойти на дискотеку, а потом, когда добился своего, со злости и ревности швырнул в него яблоко.
Володя вздохнул.
Мелодия лилась, их танец продолжался. На строчках «до конца не простив всё прошедшее мне, ты не спишь, как и я сейчас» Маша остановилась.
— Погоди. — Она взяла полные коньяка рюмки со стола, протянула одну Володе. — Давай выпьем за прощение. Прости меня за то, что я сделала тогда. А я прощу тебя за то, что не любил.
В глазах у неё стояли слёзы. Маша прижалась к нему как ребёнок, положила голову на плечо. Слишком близко, но Володя не стал её отталкивать. Медленно кружась с ней, он смотрел в окно, на двор, на косые солнечные лучи, что пробивались сквозь тучи и стрелами пронзали желтеющую листву яблони. Она была огромная, совсем как та в «Ласточке». Володя заставил себя отвлечься и прислушался к песне, но легче не стало. У него само собой вырвалось:
— Будто про нас с Юрой песня.
— А кстати, что с Юрой? — пробормотала Маша ему в плечо.
— Не знаю, — отрезал Володя. — Не хочу об этом.
— Ладно… — протянула она. — Ох, Володь... скажи мне кто-нибудь тогда, в лагере, что двадцать лет спустя пьяная буду танцевать с тобой на моей кухне, ни за что бы не поверила.
— Видишь, как бывает.
Володе казалось, что музыка окружает их, толкает друг к другу, заставляя сблизиться сильнее. Видимо, и Маша ощутила это, разоткровенничалась:
— Я любила тебя, ты знаешь?
— Знаю. А я хотел только дружить с тобой. И, как видишь, оказался прав — дружба сильнее любви.
— Да уж, она поддерживает, а не мучает.
— Прости за то, что не смог ответить тебе взаимностью, — негромко сказал Володя. — Я хотел, чтобы тебе было легче, но даже сейчас не знаю, как бы мог помочь тогда.
— Не извиняйся. Я тогда чуть не разрушила тебе жизнь.
Володя подумал: «Я сам её разрушил».
Песня закончилась, они сели. Оказавшись перед Машей, Володя посмотрел ей в глаза:
— Опять не туда свернули.
Маша кивнула. Они помолчали, потом выпили ещё и ещё, и вдруг время будто ускорилось. Они окончательно опьянели, а разговор потёк, сам собой став беззаботнее и легче. Они говорили о разном будничном: о ремонте Машиной квартиры, повышении цен на коммунальные услуги и курсе доллара. Как вдруг ни с того ни с сего Маша оживилась, глуповато улыбнулась и воскликнула:
— Володь, а расскажи про себя, как ты сейчас живёшь?
— Ну, работаю, — Володя аж растерялся. — Живу в частном доме.
— У тебя кто-нибудь есть?
Володя кивнул и, чуть пошатнувшись на старой неустойчивой табуретке, ответил:
— Собака есть.
— Нет, я про другое. Ну, это… — она нелепо подмигнула, — есть кто?
— А… ну да, вроде того.
— Расскажи. Кто такой, как зовут? Вы вместе живёте?
Володя усмехнулся:
— Живи мы вместе, думаешь, я бы мог бегать к тебе по первому зову? Нет конечно.
— А почему не живёте?
— Он женат, у него семья, дети, — ответил Володя и невпопад добавил: — А у меня только собака…
— Получается, ты — любовник? Во дела… Нет, ты достоин большего. — Маша воздела палец вверх. — А может, ну их, этих мужиков, а? Мужики ж такие козлы! Найди себе хорошую бабу, чтобы варила борщи и давала по требованию!
Володя расхохотался. Маша возмущённо посмотрела ему в глаза и добавила твёрдо:
— Нет, я серьёзно!
— И изменять ей с Игорем? Или что, может, вообще шведскую семью завести? Нет уж, Маш, я за честность — партнёр у меня должен быть один.
— И ты любишь этого Игоря?
— Нет, не думаю. А что?
— Да вот интересно, на хрена он тебе нужен тогда. Для здоровья? Просто и бабу можно для здоровья...
— Маш, прекрати!
— Всё-всё… я просто, ну знаешь, типа раз не любишь, то как бы заключи доро… говор.
— Ты уже заговариваешься.
Володя хмыкнул, а вот Маша была серьёзна:
— Ну да, ну да. Слу-у-ушай, Володь, ты говоришь, Игорь. А почему Игорь, почему не Юра? Почему ты его бросил?
Володя развёл руками, как бы говоря: «Не знаю», но тут же безвольно уронил их на колени.
Маша перегнулась к нему через стол, нахмурившись, посмотрела в глаза и залепетала:
— Ой, Володя, солнышко, ну что ты, ну... у тебя лицо, будто ты сейчас заплачешь. — Протянула к нему ладонь, погладила по щеке.
— Я не бросал его, — с трудом выдавил из себя Володя. — Я его любил. Только его. Никого больше — никогда. Но так и не сказал — не успел.
Маша прикрыла рот ладонью, тихонько охнула:
— А что с ним случилось?
— Не с ним, а со всеми нами. Девяностые.
— Вы что, после «Ласточки» больше не виделись? — догадалась Маша.
Володя покачал головой.
— Мы переписывались несколько лет, потом меня забрали в армию, а Юра уехал в Германию. Мы просто потерялись. Такие времена тогда были... сложные. Сама понимаешь. А я, дурак, решил, что там ему будет лучше. Что раз наши пути разошлись, такова судьба… До сих пор жалею, что тогда не поискал по-хорошему — не поспрашивал у соседей, не обзвонил знакомых. И потерял его окончательно.
— Неужели ничего не осталось: ни адреса, ни телефона? Вообще ничего?
— То, что осталось, не помогло мне его найти.
— Скажи, в том, что вы так разошлись, я не виновата? — Маша стиснула его руки в своих. — Я ведь вмешалась однажды, так, может быть...
— Нет. Виноват в этом я. Хотел его уберечь от себя, от своей участи.
Маша отпрянула, откинулась на спинку стула, посмотрела на него серьёзно, сложила руки на груди.
— Не нашёл тогда, значит, найдём сейчас! Чем он может сейчас заниматься, ты знаешь?
— Нет, да и откуда? Все мосты уже давно сожжены.
— Тогда он занимался музыкой, может, продолжает до сих пор?
— Может быть… — нахмурился Володя. — Почему ты так настойчиво интересуешься?
— Мне кажется... это маловероятно, но вдруг это Юра... вдруг… — Маша встала и принялась ходить по кухне кругами. — Недавно я видела одну афишу у филармонии. Я просто проходила мимо, особо не вглядывалась, но мне запомнилось, что там было написано, будто скоро выступит какой-то дирижёр Конев. На имя не обратила внимания, откуда приедет — тоже не знаю. Но вдруг это он?!
Володя не принял эту новость всерьёз. Он был твёрдо уверен и попросту не мог вообразить, что сказанное Машей — правда. «Нет, — думал Володя, — это либо какая-то выдумка, либо полуправда». Маша аж светилась от радости, сообщая ему эту новость, и Володя решил: она так сильно хочет порадовать его, что сама себя убедила, что приезжает Юра. Когда на самом деле либо это была афиша не концерта, а фильма, либо фамилия была не Конев, а какой-нибудь Канёв, либо, что… Да что угодно, но это не Юра.
Но свою теорию он не стал озвучивать вслух, не стал даже спорить.
— Нет, Юра же пианист. Тем более Конев — не самая редкая фамилия. Мало ли сколько существует на свете музыкантов Коневых, Коневых строителей, реализаторов...
— А ты узнай! — Она протянула ему телефонный справочник. — Вот позвони в филармонию, она через час откроется…
— Нет, даже не уговаривай. — Володя отвернулся к окну. — Не вселяй ненужных надежд.
— Чего ты так сразу в штыки? Зачем надеяться — ты просто проверь!
— Маша, я не хочу проверять! — Отрезал он и встал. Эта тема оказалась для него не просто неприятна, а даже болезненна.
Этот разговор, Маша, её кухня, серый день за окном в один миг стали противны настолько, что Володя решил как можно скорее уйти отсюда. Маша тоже поднялась со стула, встала в дверях кухни, посмотрела на него снизу вверх.
— Почему? Я не понимаю — объясни!
— Если я хотя бы на одну минуту допущу такую возможность, то стану надеяться. А если ты ошиблась и надежды не оправдаются, мне будет больно, понимаешь? Больно! Достаточно хорошо объяснил?
Настроение мигом упало ниже плинтуса. Володя взглянул на часы. Маша оказалась права: филармония действительно откроется через час. Но Володя и правда не собирался туда звонить.
— Я пойду, — сказал он, отодвигая Машу от двери.
— Куда? — спохватилась она. — Поздно же… Ой, то есть рано.
— Домой.
— Зачем? Останься, я постелю тебе на диване. Выспишься — сам уедешь.
— Собаку надо покормить. Я забыл в спешке, — бросил Володя, выходя.