5. Особенный друг
Сон был долгий, крепкий, глубокий. Подобно болоту, он поглотил Володю, и, словно из болота, Володя не мог выбраться оттуда сам. В нем не было ничего, лишь долгожданный покой и непроницаемая тишина. Десятки звонков и СМС, от которых разрывался телефон, не сразу достигли сознания. Лишь проспав пятнадцать часов, Володя начал ощущать, что где-то там, за завесой сна, есть реальный мир, который пытается вернуть его себе.
Раздражающая трель мобильного прорвалась к нему сквозь пустоту и разбудила. Володя не мог оторвать от подушки тяжелую, будто налитую свинцом голову и нашарил телефон рукой — тот лежал в кармане брюк. Оказалось, что он бухнулся спать, не раздеваясь, в той одежде, в которой вернулся.
— Да, — прохрипел он в трубку и попытался разодрать глаза. Вышло не с первого раза.
— Ты там живой вообще? — прокричал Брагинский. — Вова, приезжал подрядчик, мы ждали тебя всё утро! Хоть бы предупредил, что отбиваться придется мне.
Володя прищурился, пытаясь привыкнуть к дневному свету, с трудом сел, облокотился о колени. Голова гудела — он не пришел на работу? Почему? Проспал?
— А сколько сейчас времени? — прогнусавил он.
— Полдень.
— А какой сегодня день?
— Ты заболел? — Сердитый тон Брагинского сменился обеспокоенным. — Ты собираешься сегодня на работу?
— Заболел, да, — пробормотал Володя, качнул головой и застонал от боли — виски стиснуло так, что побелело в глазах.
«Что за отраву мне Игорь подсунул?» — прошептал, сбрасывая вызов, после пожелания Брагинского выздоравливать.
На телефоне оказалось семнадцать пропущенных вызовов и три СМС. Володя удивился, что прекрасно видел без очков, пока не сообразил, что линзы тоже не снял. Пролистнул вызовы, открыл СМС. Все три — от Маши.
«Вернись! Это ведь он!» — писала она в полдевятого. Спустя полчаса: «Я сейчас подойду к нему и скажу, что ты был здесь и сбежал как трус!» Последним было: «Володя, ты, конечно, меня извини, но ты ИДИОТ!!!»
События вчерашнего дня стали медленно проясняться: проступили серостью утра, пересекли ранний вечер ударами Игоря и прогремели вечером поздним — магией музыки, взмахами дирижёрской, но будто волшебной палочки. Вспомнились чьи-то большие руки, жесткие волосы, аккуратный профиль. Юра.
— Боже… — простонал Володя. Раскаяние обрушилось на него.
Он вскочил с кровати и бросился из комнаты в гостиную. Запутавшись в одеяле, чуть не упал, схватился за косяк и замер как вкопанный: «А куда бежать? И зачем? Куда теперь спешить, если опоздал еще вчера?»
Голову стискивало болью, Володя сжал пальцами виски, чуть было не порвав до сих пор надетую рубашку — мятая и перекрученная во сне одежда мешала. Володя сбросил ее прямо на пол и устремился в ванную. Надо было подумать, но сердце колотилось как бешеное, руки дрожали, а мысли метались, сталкивались друг с другом и путались. От вины и стыда на глаза наворачивались слезы. Или это потому что пятнадцать часов проспал в линзах? Да, конечно, поэтому.
Володя встал в душевую кабину. В воображении вспыхнул образ взрослого Юры. Того Юры, каким он был не сто лет назад, а вчера, каким он стал — высоким, статным, изящным. С чертовой дирижерской палочкой в руке.
Глаза опять защипало. Проклятые линзы!
Володя не глядя схватился за вентиль и крутанул его. Ледяная вода обожгла располосованную спину. По телу прошла волна боли. Он вскрикнул. Все его мысли обратились к боли и сосредоточились на ней. Но Володя не отступил, ждал, когда привыкнет. А когда привык, подкрутил вентиль горячей воды.
— Сука! Сука!!!
Почему Володя не подумал, что пианист может быть композитором и дирижером? Почему так зациклился на том, что этот человек не может быть Юрой? От чего защищался, от кого? От него? От музыки, от памяти о нем? От страха, что раз не пришел под иву десять лет назад, то… То что? И что с того, что он не пришел к иве тогда? Мало ли причин могло быть. Но теперь Юра здесь. Здесь! Он приехал. Вчера он был рядом, руку протяни — коснешься.
Трус! Чертов трус! Маша права — трус и идиот!
— Маша! — вспомнил он, вышел из душа, наскоро вытерся и бросился к телефону.
— Ну здравствуй, — иронично протянула Маша. — Явился…
— Где он, ты знаешь?
— Вчера был там, а сегодня — не знаю. Откуда мне знать?
— Ты же писала, что подойдешь к нему. Не подошла, что ли? — У Володи перехватило дыхание. Маша молчала, послышался только вздох досады. Володя взмолился: — Только не говори, что нет! Только не говори, что просто как угрозу написала!
— Бли-и-ин, — простонала она. — И что делать?
Володя осел на кровать, спрятал лицо в ладонях. Прохрипел:
— Это ты меня спрашиваешь?
— А кого ещё? Тебя, чудака на букву «м», который вчера как девчонка сбежал весь красный.
— Мне и без твоих комментариев хреново! Билет не выкинула? Что там написано? Может быть, что-нибудь про гастроли в другие города? Или адрес сайта — хоть что-нибудь?
— Сейчас поищу, — ответила она.
В трубке почти минуту слышалось только шуршание. Володя сидел на кровати в одном полотенце на бедрах и смотрел в окно. На лес, среди верхушек которого торчал ровный, как спица, флагшток. Много лет на нем не поднимали флаг лагеря, много лет никто не собирался под ним на площади, много лет там не звучали человеческие голоса. Уже давно один только ветер гулял среди тех руин.
И вдруг смелая, почти безумная мысль взбудоражила сознание — а вдруг Юра придет? Вдруг он приехал сюда не ради выступления, а чтобы найти под ивой их капсулу времени?
В ответ на первую мысль пришла вторая, болезненная — с чего Володя взял, что Юра приехал в Харьков ради него? Он ведь даже не знает о том, что Володя здесь живет…
— Ничего на этом дурацком билете нет, — прорычала Маша в трубку. — Дата, время, имя. Всё. Слушай, давай в филармонию позвоним, может, там подскажут что-нибудь?
— Не надо, — буркнул Володя. — По телефону ничего не добиться, сидит там какой-нибудь билетер... Я туда поеду.
— Эй! Давай лучше я? Ты сегодня какой-то совсем уж бешеный, — принялась уговаривать Маша. — Или давай так — ты поезжай, а я всё-таки позвоню и, если что-то узнаю, сразу же перезвоню тебе.
Володя бросил «Спасибо» и завершил вызов.
Стал одеваться. Заторопился, чтобы не терять ни минуты времени, схватил мятые вчерашние брюки. Сегодня похолодало, накрапывал дождь, где-то вдалеке гремел гром. Володе стоило бы надеть джемпер, но едва колючая шерсть коснулась кожи, как спина заныла. Он подошел к зеркалу, повернулся кругом и понял, что именно болело. Кожу украшали синяки, но ныли не только они. Вчера Игорь перестарался, оставив на память толстую красную полосу содранной кожи от самой ключицы до лопаток. Наверняка от нее останется шрам. Володе пришлось надеть рубашку, чтобы скрыть под воротником фиолетовый кровоподтек вокруг полосы. Но то, что от боли он посмотрелся в зеркало, — было очень кстати. Володя обомлел, глядя на собственное лицо — небритый, темные, чуть ли не фиолетовые круги под глазами, отек на скуле. Нельзя было в таком виде ехать в филармонию, нельзя.
Поспешно приводя себя в порядок, Володя прокручивал в голове воспоминания о вчерашнем дне: о том, что позволил Игорю и что чуть было не позволил. Внутри закипала злость на себя. Чего он хотел этим добиться? Вину хотел выбить этим? Стыд? Но вчера он был так измучен, что находился без преувеличения на грани сумасшествия и не думал ни о собственном достоинстве, ни о физических последствиях в виде шрамов.
Вдруг зазвонил телефон, и сердце сжалось от приятного предчувствия — быть может, это Маша что-то разузнала? Но только Володя взял телефон в руки, как его обуяла досада. На экране высветилось: «Работа».
Услышав голос Леры, он рассердился:
— Я же сказал Брагинскому, что заболел, он не предупредил?
— Предупредил, но тут срочно…
— Тогда не беспокойте меня! — перебил Володя, отнимая телефон от уха.
Собирался сбросить вызов, но расслышал:
— Насчет «Ласточкиного гнезда» звонит Юрий Конев.
Володя сел.
— Конев? — тупо повторил он.
— Да, — виновато ответила Лера.
— Соедините, — осторожно сказал Володя, не веря в реальность происходящего.
— Он оставил номер телефона, просил срочно перезвонить ему.
— СМС, — выдавил он с трудом. — Лера, пришлите СМС с его номером.
Оцепенев от шока, Володя сидел и ждал, и ему казалось, что прошло не меньше получаса. Хотя держал телефон в руках, он вздрогнул от звука сообщения. Открыл его и уставился на цифры — они плыли у него перед глазами. Чертовы линзы.
Сердце билось где-то в горле, перехватило дыхание. Володя прокашлялся, несколько раз произнес вслух скороговорку и, когда голос окреп, набрал длинный номер, который Лера подписала в сообщении как Конев Юрий Ильич.
Зазвучали длинные гудки: сначала один, затем — второй. Звонок будто бы прервался, но вдруг прозвучал раскат грома, и Володя не понял, ответили ему или нет.
— Юра? — спросил он, не веря, что на самом деле услышит его.
— Да… Да! Володя, это я!
Этот голос был как удар под дых. Володя подавился вздохом, а губы растянулись в глупой улыбке.
— Юрка…
— Как же я рад тебя слышать! — прозвучал Юрин высокий, бодрый голос. — Я читал письма… Володя, прости, я всё просрал! Мы обещали не потеряться, но потерялись, я слишком поздно стал тебя искать.
«Он читал письма, — повторил про себя Володя. — Он знает номер. Но откуда он знает номер?» Неужели он здесь, под ивой? В двухстах метрах от него. Возможно, даже видит крышу его дома. Он здесь!
— Ты в «Ласточке»? — с трудом выдавил Володя.
— Да, под нашей ивой. Всё вокруг разрушено, река пересохла, а ива стоит, стала больше и красивее, будто…
— …нас ждёт, — закончил за него Володя.
Прозвучал еще один громовой раскат и вывел Володю из оцепенения. Он прижал мобильник щекой к плечу и принялся лихорадочно рыться в ящике комода в гостиной, ища ключи от дальних ворот своего участка.
— Каким ты стал? — негромко спросил Юра.
И правда — каким? Умным? Вряд ли. Талантливым? Возможно, но не чета Юре, это точно. Красивым? Вспоминая вчерашний день, скорее уродливым, но не в физическом смысле, а в моральном. Хотя и внешне Володя сегодня был так себе. Как ни старался привести себя в порядок, мешки под глазами убрать не смог. Разозлился — почему именно сейчас он выглядел настолько плохо?! Но у него не было времени еще торчать перед зеркалом, а о том, чтобы приложить лед к лицу, нечего и думать — долго. Придется предстать перед Юрой таким, какой есть.
— Ну… — неуверенно начал Володя. — Явно не о деньгах и болячках спрашиваешь. Каким стал? Повзрослел…
— Ты далеко отсюда? — прозвучало негромко, будто бы даже печально.
Володя остановился: «Юра хочет встретиться. Но действительно ли хочет? Будет ли рад тому, что увидит?»
— Ближе, чем можно подумать, — вздохнул он. — Ты хочешь увидеться?
— Хочу, — был ответ.
Володя качнул головой — будь что будет, плевать на всё! Права Маша: лучше сделать что-то, о чем будешь жалеть, чем не сделать вообще ничего.
Произнес вслух то, что мучило последние несколько минут:
— А разочароваться не боишься?
— Конечно, боюсь. А ты?
— Ты стал пианистом?.. — начал было Володя и осекся. Хотелось сказать больше. Он едва удержался от того, чтобы продолжить и задать все вопросы: «Ты так хотел им стать, но вчера не играл на рояле, а был дирижером. Почему? Разочаровался в себе? Может быть, какая-то травма не позволила стать пианистом?»
— Не поверишь, Володь, стал! — В голосе Юры слышалась улыбка. — Стал!
— Значит, я не боюсь, — негромко ответил Володя и замер на выходе из гостиной. От одной только мысли, что вот-вот увидит Юру не издалека, а рядом с собой, перехватило дыхание. Володя глубоко вдохнул и медленно выдохнул. — Ладно, тогда подожди…
По небу снова прокатился гром, и связь прервалась. Володя чертыхался, пытаясь еще раз набрать номер — звучали прерывистые гудки. Попробовал снова — абонент оказался недоступен.
— Только не уходи оттуда, — прошептал он с мольбой.
Не отводя взгляда от телефона, вступил в прихожую, где тут же раздался непривычно высокий лай.
— Герда, — простонал он.
Собака сидела у входной двери, жалобно поскуливала, виновато смотрела на него — в центре коридора поблескивала лужа.
— Прости меня, девочка, — затараторил он, мучимый чувством вины. — Сколько часов ты терпела…
Володя отворил дверь, выпустив собаку наружу, а сам помчался в ванную за тряпкой и бросил ее на позорное пятно.
Продолжая безуспешно набирать Юрин номер, бегом пересек укрытый туманом двор. Закрыл за собой ворота и направился сквозь густые заросли осоки к их иве.
Каждый шаг давался с таким трудом, что Володе казалось, будто высокие стебли тянулись не к небу, а к его ногам, опутывали щиколотки, пытались его остановить. Но Володя не смотрел вниз, он и так знал, что вовсе не трава тормозит его, а страх. Страх столкнуться наяву с призраком утраченного счастья. Страх разочароваться в выдуманном образе самого светлого, что было в его тусклой жизни. Страх неминуемой утраты.
Но он превозмогал его. Упрямо шагал, путаясь в траве, ежась от холодного дождя, пока наконец не увидел белое пятно, скрытое гиганстким пологом ивовых веток.
— Юра, — позвал он, но его голос заглушили шум ветра и шелест листвы.
Так странно было видеть его, обращаться к нему по имени. И еще удивительнее — наблюдать, как он, казалось, услышав Володю, выходит к нему, раздвигая ивовые ветви, шагает навстречу, разгоняет туманную морось.
Он стал высоким, он повзрослел, стал строже, но еще красивее. Володя улыбнулся, а Юра нахмурился — на бледном лбу появились морщинки. Что-то прошептал, Володя не разобрал слов, но не стал переспрашивать, только шагнул ближе. А Юра замер, растерянно сжимая в руках бумаги из капсулы времени, удивленно моргая, изучал Володю взглядом. Поджал губы. И то, как он смотрел, говорило о главном: Юра пришел сюда не просто к почтовому ящику — он пришел именно к нему. Он тоже ничего не забыл. А если и забыл, то вспомнил.
Володя сделал еще один шаг к Юре — и тут же ощутил его ладони на своих плечах и тепло объятий. Он обнял в ответ, отказываясь верить в реальность происходящего. Аккуратно коснулся Юриной спины, боясь, что если сожмет сильнее, то Юра растает. Но он не растаял. Он не был призраком, он был из плоти и крови.
Юра судорожно вздохнул, и от его вздоха земля ушла из-под ног. Володя еще крепче обнял его, вжался лицом в плечо и прошептал одними губами: «Настоящий. Здесь».
Казалось, их объятие длится неприлично долго. Разрывать его не хотелось, но еще больше Володя боялся, что Юра оттолкнет его. Поэтому он взял его за плечи, отодвинул от себя и окинул взглядом: темные непослушные волосы, влажные от дождя, золотая сережка-гвоздик в правом ухе, плащ — вот Юра дурачок, поехал копаться в земле в светлом, — перепачкан, на ногах — резиновые сапоги, а в руках — ноты.
— Ты сыграешь мне «Колыбельную»? — негромко спросил Володя.
Юра радостно улыбнулся.
***
— Ты промок насквозь, тебе бы согреться. Пойдём ко мне?
На мгновение сердце кольнуло иррациональным страхом — вдруг откажется? Конечно, так быть не могло, они же не просто так встретились спустя двадцать лет, чтобы Юра сейчас ушел.
Володе было так стыдно за то, что чуть не упустил всё это. Они едва не разминулись. Ведь стоило уехать в город или не ответить на звонок Леры… Конечно, прежде всего — не стоило уходить вчера с концерта. За это Володя корил себя больше всего.
Юра улыбнулся и кивнул.
— Конечно, пойдём.
А еще было стыдно за избитую спину. Наверное, большую часть ночи Володя еще и спал на ней — теперь воспалившиеся следы так ныли, что каждое движение вкупе с трением о ткань отдавалось новой противной вспышкой боли. И каждая эта вспышка была ему напоминанием, что именно идущего рядом человека Володя так отчаянно пытался выкинуть из мыслей.
Юра, наверное, тоже чувствовал себя неловко. Они шли молча, он смотрел себе под ноги, но то и дело Володя замечал, как он поднимает голову, покачивает ею, пару секунд с любопытством глядит на него, потом снова опускает.
— Не верится даже, — всё же сказал Юра. — Я так давно… — и запнулся, будто забыв слово, но так и не закончил.
Володя мысленно продолжил за него: «…мечтал тебя увидеть», — но вслух не произнес.
Дождь усилился, они ускорили шаг. За воротами, просунув любопытный нос через прутья калитки, ждала Герда — мокрая, чумазая, но счастливая, ведь ей наконец дали побегать на свежем воздухе.
— О, собака! — воскликнул Юра. — Не кусается?
Открывая дверь, Володя ответил:
— Нет. Но может зализать до смерти… — Заметив, что собака уже готовится прыгнуть в его объятия, грозно прикрикнул: — Герда, фу!
Собака отступила на несколько шагов, опустила голову и коротко проскулила, будто бы упрекая.
Юра рассмеялся, бесстрашно подошёл, протянул к ней руку и потрепал по мокрым ушам.
— Я тебе, хозяин, тут радуюсь, а ты мне фукаешь, — сюсюкаясь, приговаривал он. Герда высунула язык. — Хорошая девочка, красавица. Золотистый ретривер, да?
— Да, — быстро ответил Володя и предостерег: — Юр, осторожнее, она же грязная, испачкает тебя сейчас…
— Да ничего, я и без того уже весь промок и извозился.
— Пойдём в дом. Герда, гулять! Попозже тебя еще вымыть нужно…
Первое, что бросилось в глаза, когда Володя открыл двери дома, — расстеленная у стены тряпка, которую он бросил перед выходом на лужу, что сделала Герда. Некстати вспомнился и бардак, который Володя оставил в спешке…
— Проходи, — сконфуженно пригласил он. — Аккуратно только тут — обойди, я сейчас уберу…
Он засуетился. Нужно было убрать за Гердой, но сперва — повесить сушиться мокрый плащ Юры.
— Юр, ты же замерз совсем, наверное. Пойдем в гостиную, я камин разожгу. — Он бросился к камину, но тут же развернулся в сторону кухни. — Нет, сперва чай поставить…
— Володя! — строго окликнул Юра, и Володя замер на месте. Вопросительно посмотрел на него, моргнул. Юра улыбнулся. — Перестань суетиться. Я понимаю, что я тебе как снег на голову свалился, ты не ждал и всё такое… Дай мне, пожалуйста, сухие вещи, а со всем остальным разберемся после.
Володя вздохнул, собрался с мыслями — хорошо, что им есть чем заняться, это отвлечет от повисшей между ними неловкости.
Он сходил на второй этаж, нашел чистые домашние штаны и футболку, понадеялся, что одежда подойдет по размеру — они с Юрой примерно одного роста, правда, Юра худее его.
Пока Юра переодевался в ванной, Володя прибрал за Гердой, разжег камин и поставил чайник. За шумом закипающей воды не услышал тихих шагов, а когда обернулся, завис. Юра стоял в проеме кухни, опираясь плечом о косяк. Босой, в спортивных штанах, футболка, которая Володе была впору, на Юре сидела свободно.
«Изменился так… — поймал себя на мысли Володя и тут же возразил: — Конечно, изменился, блин, двадцать лет прошло!»
Черты лица огрубели, но из-за худобы не стали жёстче, а будто заострились. Волосы потемнели, стали длиннее, вились на кончиках. На концерте Юра, видимо, их уложил, а сейчас — от влаги и ветра они выглядели еще более растрепанными, чем в юности.
Юра тоже рассматривал его, бегал взглядом по лицу. Тоже, наверное, искал, что изменилось.
— Неловко, — прокомментировал он, будто сняв с языка. — Столько всего хочется спросить, а не знаю даже, с чего начать…
Щелчок закипевшего чайника показался оглушительным в повисшей тишине.
— Ты черный или зеленый пьешь? — спросил Володя.
Юра склонил голову набок, сжал губы в тонкую полоску.
— Я бы выпил чего покрепче, но мне за руль.
— Так переночуй здесь, — сказал Володя быстрее, чем успел обдумать собственные слова. И, как бы оправдываясь, добавил: — Дом большой, места достаточно. Могу постелить тебе на диване в гостиной.
— Договорились, — улыбнулся Юра.
И его улыбка будто разрядила атмосферу, сделала воздух на кухне менее электризованным.
Володя выдохнул:
— Сам я почти не пью, но почему-то алкоголь мне дарят постоянно, — и смущенно улыбнулся. — У меня есть коньяк и виски. Что будешь?
— Вообще-то, я люблю ром, но виски сгодится.
Володя кивнул, потянулся к дверце навесного шкафа, но в этот момент за окном сверкнуло, прогремел гром, а за дверьми послышался взволнованный лай.
— Ой, чёрт, надо собаку выкупать… Я сейчас.
Герда — еще грязнее, чем четверть часа назад, — привычным маршрутом побежала в ванную, оставив на полу цепочку мокрых следов. Володя устремился за ней.
Пока мыл собаку, старался не думать о Юре, что сейчас хозяйничал на его кухне, но мысли всё равно возвращались к нему.
«Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он узнал о том, что я был на концерте и ушел», — твердо решил Володя. Вспомнил про Машу — должно быть, сейчас она обрывала телефон филармонии, разыскивая того, кто уже нашелся, ведь Володя не предупредил ее.
Закончив банные процедуры, он написал Маше СМС: «Не ищи Юру. Он у меня. Завтра напишу». И выключил телефон.
Вернувшись в гостиную, Володя увидел, что Юра подвинул кресло к камину и расположился в нем. А перед ним на журнальном столике стояли стаканы, початая бутылка виски, блюдце с нарезанным лимоном и тарелка бутербродов с сыром.
Покусывая губу, Володя нахмурился.
— Юр, ну что ты, я бы сам мог…
— Да успокойся, — отмахнулся Юра, с аппетитом жуя бутерброд. — Не люблю чувствовать себя бесполезным.
Радостная Герда бросилась к Юре, упала у его ног на спину.
— Эта поза называется «Срочно почеши мне пузо», — пояснил Володя. — Не думал, что моя собака так любит людей.
Юра принялся чесать подставленный живот, Герда от удовольствия задергала задней лапой.
— А раньше такого не было?
— У меня нечасто бывают гости… Когда я на работе, за ней присматривают соседка с мужем, только их Герда и знает. Теперь еще тебя, — ответил Володя, умолчав, что Герда знакома и с Игорем.
В комнате заметно потеплело от разожженного камина. Володя почувствовал вдруг, что ему стало жарко, и быстро стянул с себя джемпер, промокший после купания собаки. Шагнул к столику, нервно разлил по стаканам виски.
— За встречу… — произнес, поднимая бокал.
— ...спустя столько лет, — добавил Юра.
Володя опрокинул в себя виски, горло тут же обожгло. Он выдохнул, сел в кресло напротив Юры. Почувствовал, что начинает расслабляться.
Казалось, его уже отпустил сонный дурман от таблеток и голова перестала болеть. Но он всё равно не мог сопоставить реальность и то, что перед ним сейчас действительно сидел Юра.
— Ну так… — неуверенно начал Юра, постукивая изящными пальцами по стенкам стакана. — Как получилось, что ты живешь здесь? Про Харьков я понял из писем, но…
«Но в целом выглядит, будто я все двадцать лет ждал тебя здесь и даже жить стал рядом с ивой», — мысленно закончил за него Володя. И, наверное, в этом была доля правды.
— Не скажу, что это просто совпадение. Я давно предлагал отцу попробовать себя в чем-то новом — построить не отдельное здание, а коттеджный поселок. Он согласился, я стал искать землю. Выбирал между несколькими вариантами, а в двухтысячном подвернулась возможность недорого купить здесь очень большой участок земли.
— Прямо судьба какая-то, — хмыкнул Юра, жуя лимонную корку.
— В судьбу я не верю, но… Врать не буду — ностальгия тоже сыграла свою роль. А потом, когда «Ласточкино гнездо» построили, я решил переехать сюда. Я жил с родителями, устал от них, тем более всегда хотел отдельный дом. Других коттеджных поселков у нас тогда еще не было. Хотя… Даже если бы и были, думаю, я все равно выбрал бы этот.
Ему было сложно об этом говорить. Сейчас казалось, что через все его решения тянулась тонкая нить ностальгии по лету в «Ласточке» и памяти о Юре. И все последствия той любви повлияли на каждый его дальнейший шаг. Конечно, это было преувеличением. Но теперь, когда перед ним сидел повзрослевший, нашедшийся спустя столько лет Юра, Володе действительно казалось, что тот был в его жизни всегда.
— О, у тебя есть пианино! — заметил Юра, косясь на инструмент, стоящий справа от огромного панорамного окна. — Научился играть? — спросил, но было непонятно, искренне интересуется или с доброй насмешкой.
— Нет, что ты, когда мне. — Володя натянуто улыбнулся. — По дизайн-проекту здесь должен был стоять рояль, но сам знаешь, что это очень недешевая вещь. А потом я случайно наткнулся на объявление по продаже старого пианино, оно белое, вроде в интерьер вписалось…
Ему снова стало неловко. Вспомнилось, как трепетно в молодости Юра относился к лагерному пианино, которое постоянно таскали из зала на улицу и обратно. А еще — как он сам себя корил за то, что завалил собственное пианино дома всяким хламом, когда бросил играть.
— Расскажи, как ты живёшь? У тебя на… — Володя осекся, чуть не проболтавшись, что видел, сколько людей пришло на Юрин концерт. — В смысле, надолго в Харькове? Какими судьбами вообще?
Юра передёрнул плечами.
— Гастроли. Впервые за всё время удалось организовать мало-мальски нормальный тур. Я так давно хотел съездить в Харьков… — теперь запнулся уже он.
Но Володя без лишних слов понял, зачем. Он грустно улыбнулся – скорее сам себе. Дотянулся до бутылки, разлил по стаканам виски, пригубил из своего. А Юра продолжил:
— Как-то всё не получалось. То работа, то семья, то…
— Семья? — автоматически переспросил Володя. — Женат?
На секунду в памяти вспыхнуло ощущение фантомного счастья — Володя вспомнил, как упрашивал Юру в письмах найти девушку, как был уверен, что он будет счастлив, если найдет себе спутницу жизни и ни в коем случае не станет таким же, как Володя.
Юра тихонько засмеялся. Нерадостно.
— Да какой «женат», Володь? — он снисходительно посмотрел на него. — Это уже очень давно не про меня. Семья — это я про настоящую семью: мать, отца.
— Как они?
— Да никак. Мама умерла несколько лет назад, с отцом… сложно всё. Давай о чем-нибудь хорошем поговорим, а то как-то…
Так и хотелось сказать, что всё по-настоящему хорошее для Володи закончилось двадцать лет назад, а осталось только нейтральное. Ну, еще вот собака есть.
Собака, к слову, преспокойно уснула, свернувшись клубочком у Юриных ног.
Володя не мог избавиться от ощущения, что они говорят не о том. Нужно было спрашивать о другом.
Как ты жил все это время? Скучал так же, как я по тебе? Или забыл меня, сразу как уехал в Германию? Но ведь вернулся, сюда вернулся, под иву! Зачем?
Но спросить об этом Володя не мог. Перед ним сидел чужой человек. Незнакомый. Внешне он, может, и напоминал того юного Юрку… Но Володя понимал, что порой и за год человек может измениться до неузнаваемости, а тут и подавно. Между ними — пропасть. Это не просто двадцать лет, застывшие в вакууме, это гораздо больше. Между ними, помимо времени, огромный кусок истории, развал Союза, километры дорог. Между ними — разные страны, разные взгляды, огромное количество событий.
Здесь и сейчас сам Володя — уже давно не тот подающий надежды комсомолец, девятнадцатилетний вожатый, студент МГИМО.
И перед ним сидел далеко не тот Юрка — пионер, шестнадцатилетний хулиган, горе-пианист.
Они другие. И то, что их связывает, лишь кажется огромным и важным. На самом деле того, что их разделяет и отличает, теперь гораздо-гораздо больше.
— Общаешься с кем-то из «Ласточки»? Они все же в Харькове жили, может, нашел кого-то? — спросил Юра.
— Да, конечно. С Женей и Ириной вот дружим…
— Ого! Они до сих пор вместе?
— Да, представь себе. Женя еще долго работал физруком в тринадцатой школе, там я его и нашел… — Володя решил не уточнять, что ходил туда, чтобы отыскать хоть какую-то ниточку к Юре. — Ирина тогда была беременна вторым ребенком. — Володя улыбнулся, вспоминая, как она, пузатая и располневшая, радовалась, когда Женя привел его в гости и, открыв двери квартиры, с порога закричал: «Ира, смотри, кого я нашел!» — Я, кстати, крёстный отец их дочери, представляешь?
— Ого! — Брови Юры удивленно поползли вверх. — Надо же!
— Их сыну, Паше, шестнадцать, а Оле недавно исполнилось девять. Такая забавная девчонка — активная, веселая, с меня вообще не слезает, когда прихожу. Кстати, учится в музыкальной школе.
— Молодец, — кивнул Юра. — А, знаешь, это вообще неудивительно: дети тебя всегда любили. — Юра развел руками. — Помнишь этих оболтусов из пятого отряда? Чего только стоил этот, как его… племянник директора. Блин, забыл фамилию…
— Пчёлкин? Он, кстати, сейчас в горсовете сидит.
— Да офигеть! — Юра чуть не подавился куском бутерброда.
И стало легко. Стоило лишь вспомнить, что то лето в «Ласточке» было пропитано не только утраченной любовью. Столько там было всего, столько событий и людей. Неугомонная детвора из пятого отряда, начальство со своими взрослыми причудами. Девочки-красавицы, что постарше. Приколисты-парни. Свежий воздух, солнце, речка, костры, дискотеки, походы…
За разговором время потекло быстрее, виски по стаканам — тоже.
— Нет, ну подумать только! — весело возмущался Юра. — Приехал какой-то хлыщ из своей Ма-а-асквы… и все девчонки, как по команде, в него повлюблялись! А Конев что? А хрен Коневу!
Володя не мог не улыбаться, слушая его.
— Да ладно тебе. Так уж и все?
— А скажешь нет? Чего только та троица стоила, помнишь?
— Да ну тебя, дурехи же были. Кстати, Полина вон сейчас очень даже успешный стоматолог.
— Ты с ней общаешься?
— Нет, просто слышал краем уха. Она с Машей дружит, а Маша с Ириной работает. У Ирины сейчас свой бизнес, верхней одеждой занимается.
— Погоди, какая Маша? Та самая Маша?
— Ну да, Сидорова. Хотя… Может, она уже и не Сидорова после замужества — я не уточнял. В общем, она работает у Ирины продавцом.
Юра взглянул на него с любопытством, медленно отпил, будто обдумывая, что сказать.
— И какой она стала? Знаешь, после… — он замялся.
— Хорошим человеком стала. Истеричности и глупости ей, конечно, не занимать, но в целом… — Хмель не то чтобы сильно, но ощутимо ударил в голову и развязал язык. Володя чуть не сболтнул лишнего. — Вообще, Маша, считай…
«...помогла мне с тобой встретиться…»
— …за что боролась, на то и напоролась, как говорят. Тут такая история странная произошла с ней...
И Володя рассказал ему про Машиного сына — в общих деталях, не углубляясь в подробности. Умолчав о том, как эта ситуация повлияла в итоге на самого Володю.
Юру эта история развеселила ещё больше:
— Надо же, в самом деле какая-то насмешка вселенной. Ну, может, теперь она поймёт и не будет мешать их счастью, в отличие от того, как… тогда…
Володя внутренне замер. Тема их общего прошлого снова тяжелой недосказанностью повисла в воздухе. Юра тоже не решался об этом говорить. Но кто-то из них должен был задать главный вопрос. Нет, не кто-то — его должен был задать именно Володя.
«Почему ты нашел меня?»
Но сам не знал, что хочет или чего не хочет услышать в ответ.
«Потому что ты мне до сих пор дорог» или «Я не тебя искал»?
Они молчали. Виски закончился, отвлечь себя стало нечем, переключить внимание — не на что. Не коньяк же открывать.
— Я полдня сегодня бродил по «Ласточке», — признался Юра спустя несколько минут. Говорил он будто нехотя, с трудом. — Вспоминал. Я шел под иву и, знаешь… отгонял от себя всякую надежду. Я даже представить не мог, что ты окажешься тут, совсем рядом и… Теперь сижу, смотрю на тебя и никак не могу в это поверить. Там, — он махнул рукой в сторону окна, — всё заброшено, но я же помню. И тебя помню не таким, как сейчас. Логикой я понимаю, что ты изменился, ты уже не тот, ты другой, но…
«Другой, — мысленно повторил Володя. И добавил: — Настолько другой, что, узнай ты меня настоящего, никогда бы не захотел встретиться снова».
А вслух произнес:
— Ты тоже изменился. Конечно, по-другому и быть не могло, столько всего…
Юра его будто и не слушал.
— Ты счастлив? — перебил он.
Вопрос застал врасплох. Такой, казалось бы, простой вопрос… Володя не мигая уставился на Юру.
«Нет! — кричал внутренний голос. — Конечно нет. Конечно я несчастлив, я одинок. Иногда мне кажется, что будущего не существует, что я застыл в прошлом, что предал сам себя, что собственноручно разрушил самое светлое, что было в моей жизни…»
— Не знаю, — соврал он. — У меня вроде бы есть всё: дом, работа, достаток…
— А… Есть кто-то? — Юра нервно потёр скулу. — У тебя?
Володя задумался. Не знал, как ответить, чтобы и Юру не обмануть, и не раскрыть подробности отношений с Игорем.
— Ну… Кто-то есть.
— Важный для тебя?
— Нет, — усмехнувшись, Володя качнул головой. — Неважный.
Юра никак не отреагировал, лишь продолжил смотреть ему в лицо, но избегал встречаться взглядами.
— А у тебя? — Володя не был уверен, действительно ли хочет узнать правду, но всё же спросил.
Юра медлил. Размял шею, устало откинулся на подголовник кресла, прикрыл глаза.
— Нет. Важного — точно нет. Был когда-то давно — по крайней мере, так казалось. Но не сложилось.
Прозвучало это очень абстрактно — непонятно о ком. На мгновение Володе даже показалось, что о нём. Но он отбросил эту мысль.
— Ты надолго в Харькове?
Продолжая лежать на подголовнике, Юра снова качнул головой.
— Завтра днём рейс. Надо бы уже собираться спать, — он зевнул.
— Давай я тебе постелю, — предложил Володя.
Он резко поднялся на ноги и чуть не охнул. Спина затекла от долгого сидения, а воспалившиеся отметины напомнили о себе — Володю накрыло волной боли и стыда. Он медленно, стараясь не кривиться, дошёл до спальни. Головная боль унялась окончательно, но остались тяжесть и опьянение от выпитого виски. Вдобавок пришла растерянность, замелькали мысли. И все — нечеткие. Зароились эмоции, и их было так много, что Володе на пару секунд показалось, будто возвращается его вчерашнее безумие.
Он рылся в шкафу с постельным бельем, когда услышал неуверенные шаги за спиной.
Юра показался в дверях спальни.
— Просторно у тебя тут, — он обвел взглядом комнату. — Не страшно по ночам одному?
— А кого мне бояться? Призраков пионеров-героев?
Юра прыснул.
— Духа графини, которая ищет по ночам свою брошь.
— Да-да, точно, — улыбнулся Володя.
От упоминания героини придуманной ими когда-то страшилки на душе стало одновременно и тепло, и грустно.
Володя наконец нашел плед, схватил в охапку вместе с одеялом и подушками.
— Давай помогу. — Юра бросился к нему, подхватил стопку постельного белья. На мгновение они случайно коснулись руками. Володя, ощутив тепло Юриной кожи, внутренне встрепенулся, но виду не подал.
В гостиной проснувшаяся Герда широко зевнула, устрашающе раззявив зубастую пасть, но тут же высунула язык.
— Потеряла нас, да? — бросив свою ношу на диван, Юра присел рядом с собакой, стал трепать длинную шерсть.
Володя разложил диван, застелил его, краем глаза наблюдая за щенячьими ласками этих двоих. Умиляло, как быстро Юра понравился собаке. К Володе она привыкала с месяц, всё порыкивала, не давала гладить себя, грозилась укусить, а тут…
— Готово. — Володя положил подушки и принялся собирать посуду со стола. — Тебя нужно будить утром?
— Я сам проснусь — у меня режим. — Юра присел на край дивана, глянул на Володю снизу вверх. — Спасибо.
— Да не за что. Оставить тебе Герду, чтобы отпугивала призраков?
Юра улыбнулся и пожал плечами.
— А она сама не против?
— Не знаю. — Володя обратился к собаке. — Герда? Где будешь ночевать? Или ты уже выспалась?
Услышав, что обращаются к ней, собака радостно тявкнула.
— Понял. Ну, захочешь — приходи. — Он повернулся к Юре и тихо сказал: — Спокойной ночи.
— Gute Nacht, — подмигнул Юра.
***
Сон не шел. В голове шумели мысли.
Юра в его доме — спит на его диване. Хотелось встать, выйти из спальни и проверить — правда ли? Не привиделось ли? Но нужно было спать.
Володя и так уже пропустил целый день работы. Хорош начальник, Брагинский завтра ему плешь проест, что бросил одного на передовой. И не поспоришь — на Володе вся ответственность, это его бизнес, его компания и его деньги.
Но, вообще-то, он не жалел. Он согласился бы ещё пару раз пережить безумие последних дней, пожертвовал бы работой и деньгами, если бы в итоге его ждала встреча с Юрой.
А о чём думал Юра, глядя на Володю? Каким его видел? Да, выглядел он сегодня не самым лучшим образом. После долгого полунаркотического сна, с кругами под глазами, бледный, растрепанный, нервный… Стоило ли всю жизнь быть педантом, всегда следить за фигурой и внешним видом, чтобы в один из самых важных дней предстать перед столь значимым для него человеком вот таким.
Володя даже нервно хохотнул.
Нужно было заставить себя уснуть. Но без таблеток — это бесполезно. Володя и раньше-то не спал без снотворного, к которому в итоге привык… А с такими эмоциональными качелями уснуть без него точно не выйдет.
Но вчерашний препарат после прошлой ночи не вызывал доверия. Вдруг его опять вырубит так, что и выстрел из пушки не разбудит?
Он снова ухмыльнулся, глядя в потолок. Действительно — весело будет Юре, когда он не сможет утром его растолкать...
Володя дотянулся до тумбочки, пошарил рукой в ящике, нашёл блистер старого снотворного. Разочарованно бросил его обратно — пустой.
Отвернувшись от двери, с головой укрылся одеялом. Спастись от мыслей это не помогло, к тому же от соприкосновения с постелью заныли спина и ягодицы.
Всё должно было быть по-другому. Он должен был дождаться окончания вчерашнего концерта, должен был пробиться за кулисы, в гримерку или черт его знает, что там у дирижеров есть. Постучаться, войти, аккуратно прикрыв за собой дверь… Сказать: «Привет, Юра. Это я, помнишь? Лето восемьдесят шестого, пионерлагерь под Харьковом. Я был там вожатым. Мы любили друг друга...»
И все было бы значительно легче, проще. Не будь ещё тогда горящих огнём полос на спине, и дикого стыда, и полубезумного состояния…
Всё должно было быть по-другому ещё двадцать лет назад. Он не должен был отталкивать Юру и предавать его. Должен был понять, что это никакая не «болезнь», а любовь. Должен был ценить чувства — и свои, и Юрины, позволить ему приехать в Москву тогда. Ведь стоило бы только его увидеть — наверняка возмужавшего за два с лишним года, но все такого же родного и любимого… И всё — не было бы между ними километров и зря прожитых лет, не было бы срывов, обожженных рук и отметин на спине.
Потому что был бы Юра.
Или нет? Или они вскоре разрушили бы отношения, расстались навсегда, не желая больше видеть друг друга, и у Володи в гостиной сейчас было бы пусто?
Володя сдался. Он не мог отключиться, не мог перестать думать.
Он достал блистер с таблетками Игоря, вытащил одну, с трудом разломил и сунул половинку под язык. Во рту разлилась невыносимая горечь. Володя попытался проглотить, но от едкого вкуса горло свело спазмом. Запить бы…
Он тихонько спустил ноги на пол, аккуратно сел на кровати, нашарил на тумбочке очки. Приоткрыв дверь спальни, шагнул в гостиную. Думая о том, лишь бы не разбудить Юру, сразу и не заметил тусклый свет ночника.
А когда заметил, ощутил, как внутри все леденеет.
Юра сидел на диване, смотрел на него странным взглядом, а на его коленях лежала раскрытая старая тетрадь — «История болезни».
Володя сдержал порыв тут же рвануть к нему, забрать тетрадь, порвать её или лучше — сжечь, бросив в тлеющий камин. Но застыл. Вгляделся в лицо Юры, пытаясь прочесть на нём понятные эмоции: хотя бы злость или, может, обиду. Жалость, в конце концов. Володя не понимал его взгляд. Он был нечитаемым и таким тяжелым, что хотелось отвернуться.
Володя опустил голову, быстро дошел до кухонного стола, налил себе воды и сделал пару глотков. Вцепился пальцами в край столешницы, зажмурился.
Под закрытыми веками мелькали страницы тетради. Он не открывал её уже много лет, но записи оттуда въелись в память пятнами стыда.
Рецепты успокоительных препаратов, направления на ложные обследования к лжепсихиатрам. Записи, которые он вёл по наставлению врача: что красивого и хорошего он видел в девушках, с которыми специально знакомился, и что плохого — в увиденных парнях. Эротические фотографии женщин и его «успехи» с ними.
Сейчас, спустя много лет, Володя понимал, что всё это — чушь. Глупость, шарлатанство. Какого чёрта он вообще хранил эту тетрадку, почему не выбросил её, как только забрал из родительской квартиры? Почему, в конце концов-то, просто не спрятал тетрадь, раз уж принёс домой? Как умудрился попросту забыть о ней?
И в итоге её увидел Юра! Да, он уже знал из писем, как Володя «лечился», но в этой тетради было описано в подробностях каждое его действие.
Он сделал усилие над собой, повернулся и снова посмотрел на Юру. Не удивился бы, если бы того уже не оказалось в гостиной. Но Юра стоял в паре метров от него, будто боясь приблизиться.
— Прости, — сказал виновато, сделав шаг навстречу. — Я не имел права читать это, просто я подумал, что это наша тетрадь из капсулы, обложка такая же... я взял её, а листы распались, выпала фотография, я стал собирать…
Володя покачал головой.
— Всё нормально. Сам виноват, что разбрасываю вещи где ни попадя.
Он ожидал услышать что угодно, но не вину в голосе Юры. Злость, презрение, но не этот мягкий неуверенный тон.
— Ты не злишься? — уточнил Володя.
Юра сделал еще шаг, встал напротив него. Вздохнул:
— Злюсь. Ты даже не представляешь, как злюсь. Только не на тебя. На общество, которое полжизни внушало, что ты ненормальный. На взрослых, которые хотели тебя «вылечить». На страну, в которой существование таких врачей вообще было возможно. И на себя. Потому что меня не было рядом.
— Нет, Юр, не надо. Не говори глупостей. Это я тогда запрещал тебе приезжать, я был таким идиотом…
Юра грустно улыбнулся.
— Мы оба хороши. Но я должен был приехать и вытащить тебя. А я…
«Вытащить» — какое правильное слово. Тогда Володя сам себя утопил, отрезал единственную нить, за которую мог бы ухватиться, а потом, идиот, жалел об этом полжизни.
Он повернулся боком к Юре, присел на край стола, посмотрел на свернувшуюся у камина Герду. Собаке что-то снилось, она пару раз проскулила во сне, дёрнула хвостом.
Внезапная паника, охватившая его пару минут назад, отпустила. Какой же всё-таки Юра добрый. В этом он остался прежним, не изменился. Вечно себя очернял, а Володю — оправдывал.
«Ты не можешь быть неправильным, это я плохой, а ты — самый лучший». Интересно, продолжил бы он делать так, узнай про все те вещи, которые Володя допускал и сейчас…
И эта мысль вдруг материализовалась, будто вселенная услышала его и решила еще раз поиздеваться.
— Володя… — обеспокоенно сказал Юра. Протянул руку, дотронулся до его обнаженного плеча. — Что это?
Володя дернулся, ощутив прикосновение прохладных пальцев. Он спал в майке, а выходя из спальни, ничего не накинул на себя. И Юра увидел красный след на ключице.
— Да так, ничего… — Володя сбросил его пальцы, прикрыл ладонью кровоподтек на шее.
— Как это «ничего»? — В голосе Юры слышалась тревога. — У тебя кожа содрана, ты хоть чем-то обработал её?
— Юр, брось, само заживёт.
— Не брошу! — упёрся тот. — Где у тебя аптечка?
На мгновение вспыхнуло раздражение, но Володя сдержался — не хватало еще срываться на Юре. Он ведь просто проявил заботу, но Володя привык заботиться о себе сам, тем более когда дело касалось подобных «болячек».
— Хорошо, сейчас. — Он дошел до шкафчика у дивана.
— Давай я сам. — Юра взял аптечку у него из рук. — Сядь.
Володя присел на край дивана, отвернулся к окну. Под руку подвернулась чёрная тетрадь. Володя покосился на «Историю болезни» так, будто там лежала не бумага, а свернувшаяся кольцом змея.
Юра подумал, что это их лагерные записи: сценарий спектакля, заметки и напутствия друг другу. Но той тетради уже давно не существовало. Володя как наяву вспомнил яркий огонёк, пожирающий истлевшую бумагу, когда в девяносто шестом он пришел в оговоренную дату под иву и не встретил там Юру.
Володя сидел на берегу реки, выдирал один за другим листы, сворачивал их, чиркал зажигалкой и наблюдал, как медленно сгорают слова: строки сценария, реплики героев, несбывшиеся напутствия: «Что бы ни случилось, не теряйте друг друга», — всё равно уже потеряли. И как сгорает самое главное имя, написанное на полях с ошибкой: «Юрчка».
Потом он, конечно, пожалел. В приступе тоски по прошлому он сжег часть того, что от этого самого прошлого осталось.
Юра шуршал чем-то в аптечке, а потом подошел к нему со спины. Упёрся одним коленом в диван. Володя наблюдал в отражении черного окна, как уверенным движением Юра льет на ватный диск перекись водорода, аккуратно обрабатывает поврежденную кожу. Сначала было холодно, потом — защипало. Володя скривился от неприятного ощущения, поймал в отражении легкую улыбку Юры.
Затем в нос ударил резкий травяной запах — Юра открыл тюбик с заживляющей мазью. Володя замер, наблюдая за его рукой.
Мягко и нежно Юра коснулся его шеи подушечками пальцев. Почти невесомо провел по коже, с лёгким нажимом спустился к ключице. Володя не почувствовал боли, только трепет. И услышал, как громко стучит собственное сердце.
Юра смотрел ему в лицо — в отражении. Внимательным серьезным взглядом, который контрастировал с полуулыбкой на губах.
— Это сделал «кто-то неважный»? — произнес он так тихо, что Володя и не понял, вопрос это или утверждение.
Он не знал, что ответить — да и какая разница, правду он скажет или соврет?
— Да.
— Зачем?
Этот вопрос поставил в тупик. Если бы Юра спросил «За что?» или «Почему?», но он будто бы догадался…
— Я сам попросил.
Юра промолчал. Только вздохнул и покачал головой.
Несколько минут, пока Юра осторожно обрабатывал его ссадину, показались Володе как минимум часом.
— Еще где-то надо? — спросил Юра, закончив с шеей. Попытался приспустить лямку майки, задел пальцами кожу на спине. Володя скривился, резко развернулся к нему лицом.
— Не надо, — попросил он, удивившись, как прозвучал собственный голос — почти умоляюще.
«Я не хочу, чтобы ты это видел».
«Я не вынесу, если ты увидишь».
Юра возвышался над ним, упираясь коленями в диван. Володя замер, глядя прямо ему в глаза. Столько всего смешалось в них: страх, переживание, сожаление, вина, понимание. А глаза — карие, большие, такие красивые, такие родные. У Юры дрогнули губы, будто он хотел что-то спросить, но промолчал.
Он протянул к Володе руку — медленно, нерешительно. Подцепил двумя пальцами очки, снял их, отбросил на подушку.
— Юра, боже мой, Юра… — выдохнул Володя и уткнулся лицом в его плечо. Хотел сказать что-то еще, но запутался в мыслях, утонул в терпко-сладком аромате его одеколона, провалился в незнакомый, но такой желанный запах — Юрин.
И почувствовал, как Юра аккуратно положил одну ладонь на его здоровое плечо, а второй погладил по волосам. Его окутало таким нужным сейчас теплом.
Юра касался его волос, перебирал пряди. Тихо дышал в макушку.
— Как же ты страдал. Если бы я только знал, Володя… Как много мы потеряли, — прошептал Юра.
Наслаждаясь теплом и нежностью Юриных рук, Володя закрыл глаза. Казалось, время перестало существовать для него — спустя пять минут, а может, спустя час, он начал проваливаться в сон. Вскоре Юра тихонько шевельнулся — краем сознания Володя ощутил, как его аккуратно укладывают на диван. И, едва голова коснулась подушки, он уснул.