Стремительная атака, пушечные очереди. Первый Ю-87 сорвался в штопор.
Ведущий повторил атаку. Ему надо расстроить боевой порядок фашистских летчиков, сбить с них спесь. Дружно бросились на Ю-87 остальные летчики. Короткие прицельные очереди.
Выводя свой самолет из пикирования, Василий успел рассмотреть внизу, на дороге, наши танки, старательно побеленные известкой.
Первая группа фашистских бомбардировщиков обращена в бегство. Но на подходе вторая. И снова бой.
Колонна танков уходила от фашистских бомбардировщиков. Истекло время на прикрытие, опустели баки с горючим, расстрелян весь боекомплект. На смену одной группе истребителей пришла вторая, чтобы так же надежно прикрывать на марше танковую колонну.
Быстро заправили истребители на аэродроме. Снова группа Зайцева в воздухе. И опять бой с Ю-87.
Командир хорошо знал своих летчиков. Не выпускал их из поля зрения, вовремя приходил на помощь. Боевой порыв Зайцева передавался его ведомым. Вот меткой очередью поджег фашистский самолет Григорий Онуфриенко.
- Молодец! - похвалил Зайцев.
Словно услышав его похвалу, по одному вражескому самолету сбили Лавейкин, Дмитриев и Городничев. А в другой стороне смело атаковали противника Истомин и Дахов.
Устремился на самолет Пескова фашистский истребитель. Еще секунда - и командир меткой очередью снял врага.
Короток зимний день. В три часа уже начало смеркаться. Танковая колонна сумела проскочить открытое поле и рассредоточилась в лесах, чтобы ночью снова двигаться к линии фронта.
А летчики вернулись на свой аэродром. Они сбили за один день одиннадцать вражеских самолетов. Возбужденные жаркой схваткой, забросив планшеты через плечи, в меховых комбинезонах, с пистолетами ТТ у пояса, шутя и переговариваясь друг с другом, направились на командный пункт полка.
Прошел еще один фронтовой день.
Поздно вечером 12 декабря по радио звучал знакомый голос диктора. Левитан торжественно читал очередную сводку Советского информбюро:
"В последний час... Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы... Поражение немецких войск на подступах к Москве... Одержана крупная победа над зарвавшимися фашистскими захватчиками.
Гитлеровский план окружения, взятия и уничтожения нашей столицы провалился! Впервые во второй мировой войне гитлеровские войска потерпели крупное поражение. Легенда о непобедимости немецкой армии и авиации развеялась."
Все последующие дни декабря полк наносил беспрерывные штурмовые удары по отходящим колоннам войск противника на дорогах, прикрывал наступающие войска 30-й и 31-й наземных армий, переправы через Волгу.
К тринадцати часам 16 декабря город Калинин был полностью очищен от фашистских захватчиков. А 20 декабря восемь ЛаГГ-3 в составе летчиков Зайцева, Онуфриенко, Дмитриева, Журина, Дахова, Пескова и Мещерякова во главе с командиром полка майором Беркалем вылетели на штурмовку противника, отступающего по дороге Калинин - Ржев.
Растянувшуюся на несколько километров колонну машин с немецкими солдатами, артиллерией, боеприпасами гвардейцы застигли в десяти километрах восточнее Старицы. Голову колонны атаковала четверка ЛаГГ-3 майора Беркаля. Полетели вниз осколочные бомбы. Потом истребители развернулись, стали штурмовать дорогу. Расстреливали из пушек и пулеметов технику и живую силу.
Майор Зайцев сразу понял замысел командира полка. Он со своей четверкой ударил по хвосту колонны. Бомбы были сброшены точно, на дороге начались пожары. Видимо, одна из бомб разбила бензовоз. Горящий бензин сжигал одну за другой автомашины и сани.
Образовав таким образом с двух сторон пробки на дороге, гвардейцы замкнули круг в воздухе и то с пикирования, то на бреющем полете продолжали уничтожать скучившиеся войска иноземных захватчиков. С высоты хорошо было видно, как суетно бегали фашисты, горели автомашины, рвались боеприпасы.
Восемь истребителей штурмовали вражескую колонну до тех пор, пока не израсходовали все боеприпасы. Затем летчики подтянулись к командиру, построились, как на параде, и, чуть не задевая винтами за макушки деревьев, вихрем пронеслись над землей. Вскоре все, кто учавствовал в этом вылете, получили благодарность от командующего ВВС Калининского фронта.
Пять против тридцати
Ранним весенним утром 21 марта 1942 года ведущий группы Василий Ефремов получил боевой приказ прикрыть наступление наземных частей 30-й армии Калининского фронта.
Привычным движением гвардии капитан вынул из-за голенища сапога помятую карту и стал делать какие-то ему одному понятные отметки. Лететь предстояло в район Гладово - Тарутино. Подошло время, и пятерка истребителей направилась к линии фронта.
Сейчас, как никогда, особенно заметной уходила на запад дорога. Разрушенные колхозные постройки, поваленные телеграфные столбы, уродливые скелеты разбитых немецких машин. Привычные фронтовые картины. С каждым днем их становилось все больше и больше. Промелькнули сожженные деревни, черные печные трубы, обезображенные леса.
Ефремов увидел большую группу бомбардировщиков. Он научился их отличать по темным силуэтам. Ю-88 не походил на Хе-111, а Хе-111 на Ю-87.
Сейчас они летели все вместе, в одной группе. И оттого, что находились рядом, отличие было особенно заметным. Ю-88 коротконосый, с тяжелыми моторами, Ю-87 с торчащими шасси, каждое колесо которого прикрыто большим обтекателем. Недаром летчики сразу окрестили эти пикирующие бомбардировщики "лаптежниками" - казалось, будто у самолетов висят большие растоптанные лапти. Сзади группы носились "мессершмитты" с тонкими удлиненными фюзеляжами, получившие прозвище "худых".
Пятерка истребителей находилась выше группы противника, и фашисты пока не замечали наших из-за слепящего солнца.
Пять против тридцати!
Ведущий гвардии капитан Ефремов знал, что его летчики - опытные бойцы, почти у каждого на счету семь-восемь сбитых вражеских самолетов. Журин и Дахов участвовали в пятидесяти воздушных боях; храбрости, находчивости не занимать и Пескову с Лавейкиным. Да и сам Ефремов начал свой боевой счет еще в финской войне. Там он сбил пять самолетов противника, за что награжден орденом Ленина и медалью "За отвагу".
Пятерка истребителей устремилась в атаку. Казалось, рванулась в бой гигантская машина, управляемая одним мотором, одним сердцем, одной властной, умелой и сильной рукой.
На какую-то долю секунды фашисты оторопели. Беспорядочно сбросив бомбы, "хейнкели" собрались в круг, прикрывая друг друга. Но первая атака не прошла даром. Два горящих Хе-111 камнями рухнули вниз, остальные бомбардировщики обратились в поспешное бегство. "Юнкерсы" ринулись в бой, но тут же с малой дистанции две вражеские машины были сбиты. Подоспевшие "мессеры" накинулись на истребители. Гвардейская пятерка разделилась на две группы: Ефремов, Лавейкин и Песков связали боем фашистские истребители, а Дахов и Журин продолжали атаку отходивших "юнкерсов".
Двадцать пять минут длился неравный бой. Звук завывающих моторов смешивался с грохотом пушек и треском пулеметных очередей. Как молнии, носились наши истребители среди немецких машин, поливая их огнем из пушек и пулеметов - недостатка в целях не было. После особенно удачной атаки Иван Лавейкин сбил Ме-110, Ефремов - Ме-109. Еще один фашистский бомбардировщик после атаки Журина полетел к земле. Бой принимал все более ожесточенный характер. Сокрушительные атаки гвардейцев сломили фашистов, они пустились наутек.
У наших истребителей кончились боеприпасы, на исходе горючее. Собрав пятерку, Ефремов взял курс на свой аэродром.
С земли за воздушным боем следили сотни глаз наших солдат. Видел бой со своего командного пункта и командующий фронтом. Он приказал наградить гвардейцев боевыми орденами.
Все понимали, что решительность командира группы, его обоснованный расчет на внезапность предрешили исход боя. Когда отважная пятерка возвратилась на аэродром, каждый из однополчан хотел пожать летчикам руки. "Пять против тридцати. Сбито 7, потери - 0", - такая запись появилась в журнале боевых действий.
Слава полка крепла.
Многих летчиков и техников наградили орденами и медалями. Были свои Герои Советского Союза. Среди них комиссар эскадрильи Анатолий Соколов. В 1940 году он впервые встретился в Финляндии с вражескими самолётами. Сбил несколько машин, был награжден орденом Красной Звезды. За восемь месяцев войны в воздушных боях уничтожил восемь фашистских самолетов. Сто пятьдесят раз вылетал он на боевые задания. Его спасала исключительная выдержка, самообладание, находчивость. И, разумеется, отличное знание летного дела. В двадцать два года он по путевке комсомола поступил в Качинскую военную школу летчиков имени Мясникова, работал летчиком-инструктором, служил в строевых авиачастях, воевал с финнами. А сейчас - комиссар.
Все, что называется, влюбились в него с первого взгляда. Смуглый, худощавый, с живыми цыганскими глазами, он умел найти ключик к каждому, даже самому угрюмому и скрытному человеку. Носил неизменный кожаный реглан, поверх него шлемофон, пристегнутый к поясному ремню. Карту складывал гармошкой и засовывал за голенище левого сапога.
Соколов личным примером увлекал в бою других. В мирное время и в первые дни войны комиссары эскадрилий были летчиками. Затем, наверное, из-за нехватки командного состава, на эту должность стали назначать людей, не имеющих летного образования. Они тоже умело воспитывали личный состав, но только на земле. Занимались этим со всей серьезностью.
Наш комиссар говорил так, что заслушаешься. Речь его отличалась лаконичностью, выразительностью, страстностью большевика. Таким выступлениям мог позавидовать любой оратор. Соколов читал летчикам газеты и журналы, знакомил с положением на нашем участке фронта, делился боевым опытом. Любое дело спорилось у него потому, что брался за все с огоньком, от души, а душа была щедрая, широкая, словом, русская душа. Причем не чуждая лирики.
Как-то в годовщину Октября собрались в тесной столовой. Кто-то затянул хрипловатым басом: "В далекий край товарищ улетает".
Соколов пригладил руками непокорный смоляной чуб. Слегка прищурился.
Так где же, приятель, песня твоя?
Гренада, Гренада, Гренада моя!
Он знал наизусть много стихов Светлова и Есенина. Особенно любил Маяковского.
...И вот мы провожаем комиссара в последний путь. При штурмовке вражескими самолетами нашего фронтового аэродрома на взлете он погиб.
Шесть летчиков сняли с кузова грузовой машины гроб из новых сосновых досок и понесли к могиле. Хоронили Анатолия Михайловича Соколова напротив деревни, под развесистой сосной, головой на Запад. Полукругом стоял в немой скорби траурный строй однополчан.