антиактриса по сути.
Мама утешала и утешалась. Ведь тогда прошел всего год, как Таня ушла из театра. И
последние слова мамы были: «Живи в жизни».
И все было нормально эти семь лет, пока не свалился на голову театр из прошлого со
своей «Вестсайдской историей». И мама вспомнилась в связи с ним. Она же: «Не ходи в
театр, плюнь! Пока не освободишься от комплекса. Читай! Это всегда наверняка интересней
— первоисточник, не искаженный чужим глупым голосом».
Родилась спасительная мысль — раз уж идти, то она возьмет в театр свой класс.
Правда, она его еще не знает, ей дают новый, девятый. Но уже конец августа, списки
утрясены, через ребят, которых она учила в восьмом, можно будет собрать человек десять.
Убьет сразу двух зайцев. Посмотрит «на материал», с которым ей придется работать и
спасется от последующего после спектакля банкета, где надо будет всех безудержно хвалить, сулить звания и одновременно убеждать под сочувствующие и неверящие взгляды, что она
вполне довольна работой в школе. Она скажет: «Я здесь с классом. Я с вами потом».
Таня пригласила в школу Сашку Рамазанова. Он пришел в грязных джинсах и рваной
полосатой тенниске.
— Я думал, надо что-нибудь покрасить или подвигать, — сказал он. Театральная идея
его не увлекла и насмешила. — Ну, Татьяна Николаевна! — картинно воскликнул он. —
Пригласили бы на Таганку или в «Современник»… А какой нормальный человек пойдет
смотреть приезжающую на показ периферию… Этот номер у вас не пройдет. Гарантирую…
— Не будь снобом, — сказала Таня. — У них молодой гениальный режиссер, и весь
спектакль — сплошная новация. К тому же там хорошая музыка.
— Разве что… Ладно… Попробую. Может, от скуки народ и соберется.
— Напрягись, — сказала Таня. — Мне очень хочется пойти с вами.
Сашка посмотрел на нее пристально. Поведение учительницы было, на его взгляд, лишено логики: тащиться в театр, да еще в неокончившиеся каникулы, с классом? Больше не
с кем? Но Татьяна Николаевна, хоть ей уже за тридцать, женщина вполне. Сашка охотно
пошел бы с ней сам, единолично. Он высокий, здоровый уже мужик, детвора во дворе зовет
его «дяденькой». Так что вместе они бы гляделись… Но она, милая их Танечка, тащит с
собой класс, что ненормально и противоестественно, хоть сдохни. Но просьба есть просьба, поэтому Сашка обещал обзвонить и обежать народ в ближайшем округе и человек десять
подбить «на эксперимент».
— Но если будет дрянь, — сказал Сашка, — я не отвечаю. И буду просить у вас защиты
от гнева народов. Побьют ведь!
Спектакль оказался никаким. Что называется, не в коня корм. Может, новый режиссер
и был талантливым, что-то он напридумывал, но актеры!.. Ни одного, ну просто ни одного
нефальшивого слова. И от этого придуманная форма торчала обнаженным каркасом, то ли
оставшимся от пожара, то ли брошенным строителями по причине нехватки материалов.
Танины ученики умирали со смеху. Их надо было просто убирать из зала за
нетактичное поведение.
— А я предупреждал, — многозначительно сказал Сашка. — Я верил и знал: будет
именно так.
Вообще он держался не как ученик, а как Танин приятель. Таня подумала: пожалуйста, проблема. Надо сразу ставить его на место. Хороший ведь мальчишечка, просто от роста
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Галина Щербакова «Вам и не снилось»
дуреет… И посмотрела на его дружка — Романа Лавочкина, — еще выше. Господи, куда их
тянет! Но с Романом ничего подобного не будет, он мальчик книжный. Вот и сейчас он:
— Татьяна Николаевна! А как проверить — не был ли Шекспир трепачом? Я к чему…
Современное искусство о любви — такая брехня, что если представить, что оно останется
жить на пятьсот лет…
— Не останется, — сказал Сашка. — Не переживай.
— Теперь любовь только пополам с лесоповалом, выполнением норм, общественной