какой-нибудь перевернутой лодке, и она ему скажет: «А знаешь, Ромасик…»
Он будет пересыпать песок из одной ладони в другую и ответит ей: «Где бы, мама, ни
учиться, лишь бы не учиться». Такая у него была шутка.
Они сняли комнатку недалеко от моря, Вера уходила на комбинат, а Роман будто бы
купался. («Не заплывай», «Не перегревайся», «Пей кефир, но смотри на число» и так
далее…) Роман ходил по городу. Он ни разу не окунулся за все время. Он перешагивал через
голых на пляже, боясь раздеться и этим потеряться среди всех. Он боялся, что, несмотря на
хорошее зрение, проглядит Юльку в этом царстве плеч, животов, ног, спин, одинаково
загорелых, одинаково блестящих на солнце. Знать бы, какой у Юльки купальник! Знать бы
вообще, какая она! И он мысленно, без волнения, без чувственности раздевал ее. В этом не
было ни грамма секса, решалась научная задача: выделить, вычислить из общей массы одну-единственную — Юльку. Но ее не было. Вечером Роман валился без ног, а Вера
сокрушалась, что он совсем не загорает, что он у нее огнеупорный. И она купила ему масло
для загара.
В какой-то момент, в третий раз проходя по одной и той же улице, Роман понял, что
Юльки здесь нет. Наверное, они разминулись. Он представил, как она сидит «на берегу» и
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Галина Щербакова «Вам и не снилось»
ждет его, как таскает за носы Сеню и Веню, и понял, что надо уезжать. У мамы осталось три
дня командировки, и их надо будет как-то пережить. Только тогда он пошел на море, разделся, лег головой к чьей-то перевернутой лодке и сразу сгорел на солнце, потому что
огнеупорным не был, а про масло для загара забыл. В последний день, уже купив билеты, к
нему пришла на берег Вера. Она смущенно разделась, стыдясь своего белого, рыхлого тела: пряталась за лодку и была так поглощена этим своим смущением, что забыла сказать про
новую школу.
Юлька своим ключом открывала дверь и не могла открыть. Она потрясла дверь, давно
зная, что с неживыми предметами надо поступать так же, как с живыми: трясти, шлепать, тогда они подчиняются, слушаются, и действительно, ключ сразу вошел в щель, будто
вспомнил забытую дорогу, и дверь открылась. Пока Юлька втаскивала чемоданы, рюкзак и
сумку, на площадку вышла Зоя, соседка, с которой Людмила Сергеевна не советовала Юльке
общаться. Считалось, что определенные университеты ею закончены давно, что Зоя живет по
принципу за год — два, что с такими темпами к тридцати выходят в тираж. И негоже с ней
девочке…
— Привет! — сказала Зоя. — К тебе тут парень приходил. Ничего из себя. Звонил до
посинения, пока я его не прогнала.
— Роман?! — закричала Юлька.
— Не представился, — усмехнулась Зоя. — Не то воспитание.
— Когда он приходил? — Юлька вся дрожала от нетерпения.
— Ну, с неделю… Может, с пять дней… У тебя что с ним? Любовь? Ты, Юлька…
Но та умоляюще сложила руки:
— Зоя, не надо… Ладно? Ну, прошу тебя, не надо…
— Ничего не надо? — приставала Зоя. — Ни совета? Ни пожелания?
— Ничего, — сказала Юлька. — Ничего.
— Живи, — ответила Зоя. — Это — как корь, болеет каждый. Но одно скажу
— ты с ним не спи…
Юлька захлопнула дверь. Жгучий стыд покрыл лицо, шею, даже между лопатками
загорелся. Господи, какая он ужасная, эта Зоя, все правы, говоря о ней гадости, все… И тут
услышала стук в дверь. Метнулась к ключу, но это Зоя, она прямо дышала в замочную
скважину.
— Юлька, не сердись, — шептала она, — не сердись. Ты же знаешь, что я дура…
Юлька на цыпочках отошла от двери, чтобы не слышать этого проскальзывающего в
квартиру шепота Зои.
— Я ушла, — громко раздалось через несколько минут за дверью. — Но ты помни, что