Порядок уже не имел для нее смысла. Пришла странная мысль: надо учить уроки. Как
пришла — так и ушла, бледная, такая невыразительная, не побуждающая мысль. Что такое
уроки? Зачем уроки? Кому уроки?
Приехали родители. Володя трезвый — за рулем ведь. А мама веселая, с некоторой
излишней лихостью. Это у нее всегда от вина.
— Все спрашивали, почему тебя нет, — пропела она. — Ты ела?
Юлька взяла брата и унесла его раздевать. Прижимая к себе голенького, подумала, что
после Романа у нее на втором месте брат. А мама, оказывается, дальше? Стало жалко маму, Юлька посадила малыша в кроватку, пошла искать маму, чтоб как-то загладить эти
несправедливые мысли. Мама и Володя целовались в коридоре. У Юльки закружилась
голова, и она ушла в свою комнату. Если бы можно объяснить маме, как она понимала ее
сейчас, ее безумную любовь к Володе, ее закинутые ему на плечи руки, как со страхом вдруг
осознала, что мама постареет раньше и, может, будет из-за этого страдать и никакие
утешения, никакие дети, наверное, не помогут ей.
Мама заглянула в комнату.
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Галина Щербакова «Вам и не снилось»
— Есть ты не ела, суп даже не разогревала, но уроки, надеюсь, сделала?
— Да, — легко соврала Юлька.
И мама ушла.
— Ты пил? — закричала Вера, увидев Романа. И жадно потянула носом у сыновнего
рта, и вынюхала ту крохотную рюмку рома, которую он все-таки выпил с Юлькой за свою
счастливую судьбу. Вера боялась выпивки больше всего. Казалось бы, откуда быть страхам
при таком трезвеннике, как Костя, а поди ж ты — страхи были.
— Где? — тормошила она Романа. — Скажи, где? Я тебя прошу, я тебя не буду ругать: только скажи, где и с кем?
Роман глупо улыбался. Ну действительно, нельзя же всерьез говорить о том, чего нет, когда есть вещи важные и на самом деле существующие? Мама просто паникерша и
фантазерка. Совсем зарапортовалась, слышите? Зовет отца и просит снять ремень! На Романа
напал смех. Сейчас его будут сечь! Папа возьмет свой плетеный тонкий ремешок и врежет
ему между лопаток и ниже. Очень здорово! И он так захохотал, что даже стал заикаться. И
тогда Вера решила, что он пьян в стельку, она схватила его за руку и поволокла в ванную, но
тут Роман как раз и перестал.
— Мама, оставь! — сказал он тихо. — Я как стеклышко. Двадцать пять граммов рома и
ничего больше.
— Рома! — закричала Вера. — Этой гадости? Где? Где? С кем?
— У Юльки, мама. У Юльки. Мы выпили за счастье. — И он положил руку матери на
плечо, потому что ждал: сейчас она вздохнет освобождение и скажет: «Ну слава Богу, с
Юлькой! А я думала, с какими-нибудь охламонами».
— Ты у нее был? Ты с ней пил? — Мать заговорила шепотом и потащила его в
кухню. — У нее был день рождения? Или что? Сколько вас было?
Роман сел на трехногую табуретку и сказал, потому что не понимал, почему нельзя
этого говорить именно матери, именно Вере.
— Мама, — сказал он. — Я считаю, что смешно и глупо скрывать все от тебя. Мы с
Юлей любим друг друга… Сегодня мы дали друг другу все возможные доказательства… Я, мама, пьяный не от рома, а от счастья. Зря ты меня в ванную… И про ремень зря… Я хочу, чтоб вы знали это с папой, потому что сразу после школы мы поженимся. Это твердое
решение… Скорее всего, я, мама, однолюб…
Роман говорил спокойно, и чем дольше говорил, тем лучше у него было на душе, потому что была правда, ясность. И эта его душевная ясность не допускала мысли, что он
может быть не понят, тем более кем — мамой. А Веру сотрясал озноб. «Все возможные
доказательства» — что это? Лучше бы напился, как скотина, где угодно и с кем угодно.
Чепуха это по сравнению с тем, что он, дурак, лопочет! Женитьба? Однолюб? Она
ненавидела в эту минуту сына за то, что он серьезный и искренний, за все эти его идиотские
моральные качества, которые заставляют его признаваться во всем. Конечно, кругом