рецензию. С высоты своего роста заглядывала в газеты Алена — от Романа она не отходила, делала вид, будто ей тоже интересно, что там написано. Типичная здоровячка, она была чем-то похожа на актрису Нонну Мордюкову периода «Молодой гвардии» и страшно этим
гордилась.
Потом, вспоминая этот первый день, Таня была убеждена: Юльки среди новеньких не
было. Ведь она даже их считала, по списку все сходилось, а Юльку она не разглядела.
Митинг закончился, и все пошли по классам. Таня довела своих до двери, пожелала ни
пуха ни пера, услышала от Сашки «к черту» и пошла на уроки. В девятом в этот день у нее
часов не было. И слава Богу, пустые, ох пустые эти уроки первого сентября. А день
выматывающий…
Таня медленно брела домой и думала: вот и еще один год начался. Надо будет
знакомиться с родителями, надо будет забрать из химчистки свой темно-синий костюм, скоро станет прохладно, и он ее снова надолго выручит. Надо будет поговорить с Эллой.
Сказать: пусть не очень страдает, если уедет режиссер. Ребра будут целее. И вообще пусть
выходит замуж за своего автомеханика. Не принцесса! Правда, подруга спросит: «А сама?
Живешь в Москве в изолированной двухкомнатной квартире, да только свистни…» Таня
знала, что все в конце концов кончится разговором о квартире и о замужестве, поэтому-то и
избегала подругу. Элла напоминала маму. Та тоже, за два года до смерти, получив наконец
изолированную квартиру, все не могла прийти в себя от свалившейся на нее роскоши. Маму
потрясали квадратные метры и возможность закрыть дверь в своей комнате; санузел, куда
можно было войти в любой момент и где пахло дезодорантом.
Дома Таня расставила цветы, с которыми вернулась из школы, хотела немедленно сесть
за письменный стол, но силой увела себя на кухню. Это же типичная патология: после
работы сразу за работу, тем более что завтрашний урок у нее в девятом — вводный. Она
любит его, она на нем — нелепое сравнение! — как торговец-зазывала, раскрывает перед
людом «товар» — литературу XIX века, — ах, чего тут только нет, и все бесценно, никаких
денег не хватит, но она все отдаст за малую толику, за каплю интереса. «Ничего себе малая
толика, — подумала Таня, бесцельно трогая маленькие беленькие кастрюльки на полке. —
Поесть, что ли?» Торговец-зазывала звенел в ней, вертел ею, как хотел, и она плюнула на
беленькие кастрюльки. Таня вернулась к письменному столу, и мама укоризненно
посмотрела на нее с портрета.
Но зря смеялся над ней торговец-зазывала. Таня вдруг почувствовала, что «торговых
рядов» литературы» она завтра строить не будет. Она расскажет им о другом. О том, что они
целый год будут говорить о любви — такой у них материал.
Потом, через время, она вспомнит, как ушла от маленьких кастрюлек к столу, как, перегоняя друг друга, теснясь, подкатывали к горлу еще не высказанные, просящиеся на
волю слова. Как подчинилась она внутренней силе, заставившей ее поломать
апробированный, симпатичный план урока, который столько лет ее не подводил. И Таня
потом скажет: «Это я во всем виновата. Я их так настроила». А пока она делала торопливые
заметки, радуясь ощущению откровения: как это ей, тупице, раньше не пришло в голову, что
все ее уроки о любви? Она им покажет «примеси в виде лесоповала». Ах, Боже мой! Как им
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Галина Щербакова «Вам и не снилось»
много надо объяснить…
Она работала до ночи, а когда легла, на краешек кровати села мама:
«…Я бы не взялась на твоем месте учить людей любви… Что ты о ней знаешь? Все
книжное, книжное… Ты наркоманка. Фу!» Мама зло рассмеялась, но ушла быстро. И это
было хорошо, правильно.
— Ну и Танечка! — сказал Сашка, когда они с Романом возвращались домой.
— Будем изучать любовь.
— Она смешная, — ответил Роман. — Ей кажется: она придумала хитрый ход. А ведь
ежу ясно, что она — Иван Сусанин и заманивает нас в дебри, чтобы спасти от секса. Между
прочим это ты ее вынудил своей солдатской прямотой.