С согласия автора Юрия Жеребкова я привожу отрывок из его статьи «Попытки КОНРа завязать контакты с западными союзниками». Эта часть статьи уже была опубликована в издаваемом мною журнале «Зарубежье», в тетрадях за февраль, апрель и июнь 1979 года.
«Каковы же были подлинные отношения западных союзников к Власову, РОА и, в конце концов, к КОНРу? Как их правительства, так и верховное командование вне всякого сомнения относились отрицательно и даже больше — враждебно — к формированию русских антибольшевистских добровольческих частей. Это отрицательное отношение и враждебность усилились после того, как немецкое высшее командование осенью 1943 года перевело большую часть добровольческих частей во Францию, Италию, Бельгию и Данию. В то время Власов только символически возглавлял русское Освободительное Движение и еще не сформированную РОА, и поэтому не мог протестовать против отправления этих батальонов на Запад. Союзническое высшее командование или было плохо информировано, или вообще не хотело знать, что офицеры и солдаты, носившие на левом рукаве нашивку РОА, на самом деле Власову не подчинялись. При десанте западных союзников 6 июня 1944 года в Нормандии они натолкнулись на эти батальоны во Франции, потому что те были вынуждены принять участие в защите Нормандии против десанта. Это обстоятельство в глазах союзников очень повредило Власову и его движению. Они поставили в вину генералу и его движению сотни убитых своих солдат во Франции. Англия и Америка упрекали движение и РОА в том, что они были созданы при поддержке Германии и поэтому должны рассматриваться союзниками Третьего Рейха. Они не понимали, что в то время русские патриоты не могли найти другой поддержки в своей борьбе с советской властью, так как в то время западные союзники не только не были врагами Советского Союза, а наоборот — друзьями и в союзе с ним.
Для большинства русских было непонятно и нелогично, как западные демократии, провозгласившие, что они ведут войну во имя свободы народов и в защиту человеческих прав, могли вступить в союз со злейшим тираном и диктатором Сталиным.
Власов и КОНР предполагали, что если поверхностное общественное мнение на западе не могло понять Русского Освободительного Движения, поддерживаемого Германией, то, по крайней мере, ведущие политики западных стран должны были понять, что сотрудничество КОНРа с Германией было лишь тактическое и временное. Против западных держав, в особенности против Соединенных Штатов, у участников Русского Освободительного Движения не было никакого враждебного чувства.
Руководители Движения не желали вести борьбу против западных союзников, и поэтому после создания КОНРа и подчинения РОА Власову они решили добровольческие части ни в коем случае против них не посылать. Власов и его сотрудники были твердо убеждены в том, что западные демократии будут рано или поздно принуждены вести борьбу против Советского Союза — чтобы не быть самим уничтоженными коммунизмом.
В январе 1945 года я, с согласия Власова, начал переговоры с Министерством иностранных дел и Крёгером с целью добиться их разрешения на непосредственные переговоры КОНРа с Международным Красным Крестом (МКК) о защите интересов русских добровольцев, попавших в плен к западным союзникам. О судьбе их волновался Власов и все мы, опасаясь — к сожалению, обоснованно — выдачи их Советам. Кроме письменных сношений по этому вопросу с Женевой и моих переговоров с представительством Международного Красного Креста в Берлине, ген. Власов хотел послать меня в Швейцарию с целью не только защиты интересов русских военнопленных, но и для того, чтобы я от имени КОНРа вошел в непосредственные, или через третье лицо, сношения с американским и английским посольствами в Берне.
Известие о моей предполагаемой поездке вызвало различную реакцию в германских инстанциях. В то время как Министерство иностранных дел готово было дать свое согласие, круги СС разделились на два лагеря — на согласных с моим планом и на его противников. Последние были решительно против моей поездки и требовали за предполагаемую «измену» моего физического уничтожения. Впоследствии, 4 апреля 1945 г., в отеле «Ричмонд» в Карлсбаде Крёгер сказал мне следующее: «Многие из нас противились вашей поездке в Женеву, догадываясь об одной из ее целей. Теперь я могу вам сказать, что мы не только не против, но, наоборот, будем приветствовать, если вам удастся связаться с англо-американцами».
12 апреля статс-секретарь Министерства иностранных дел, барон Стенграхт, лично отдал распоряжение, чтобы в мой паспорт было поставлено разрешение на выезд. Я не преувеличиваю, если скажу, что мысль о возможном соглашении с англо-американцами с использованием имени Власова стала запоздалой надеждой немецких учреждений, когда принимались последние решения и действия, касавшиеся Освободительного Движения. Основываясь именно на этой нереальной надежде, все немецкие учреждения, включая Главное управление СС, за последние недели были готовы поддержать план моей поездки в Швейцарию.
Тем временем в Берлин пришел ответ от председателя МКК, профессора Бургхарда, который гласил:
Международный Красный Крест по получении письменного обращения КОНРа, предпринял все нужные шаги перед англо-американскими правительствами. Однако, ввиду деликатности и сложности положения КОНРа, благодаря его сотрудничеству с Германией, защита интересов добровольцев, попавших в плен к западным союзникам, очень нелегка. Для того, чтобы облегчить шаги Бургхарда перед англо-американцами, необходима какая-то крупная услуга, какой-то факт, могущий оправдать в мнении западных союзников самое существование Освободительного Движения.
На мой вопрос, какая услуга или какой факт могут помочь КОНРу, представитель МКК в Берлине д-р Лених мне пояснил:
Ввиду неминуемого поражения Германии, МКК и западные союзники опасаются того, что в последний момент СС могут уничтожить всех находящихся в концентрационных лагерях. Но Международный Красный Крест считает вес ген. Власова достаточным для того, чтобы с его мнением и его словами посчитались ответственные германские круги. Поэтому Бургхард обращается к Власову с просьбой как можно скорее снестись с Гиммлером и высказать ему пожелания КОНРа и свое лично, дабы этот нечеловеческий акт не был допущен.
Я ответил представителям Международного Красного Креста, что ген. Власов и возглавляемый им КОНР сделает все для спасения жизни заключенных в концлагерях.
В тот же день я был принят швейцарским поверенным в делах в Берлине, советником посольства д-ром Цендером (Zehnder), который заявил мне, что, несмотря на его поддержку, виза для меня не пришла. Цендер сказал, что присутствие в Швейцарии представителя Освободительного Движения, то есть миллионов антикоммунистов, нежелательно ввиду того, что это может вызвать раздражение Москвы и повредить интересам страны. Цендер, живший долгие годы в Москве и выехавший оттуда в 1918 году, хотел всячески помочь и поэтому посоветовал мне проехать к швейцарской границе. На следующий день атташе посольства передал мне от его имени письмо, которое должно было помочь моему переходу границы. На мой вопрос Цендеру — мог ли бы Власов рассчитывать на политическое убежище в его стране, он ответил, что, конечно, в данных условиях швейцарское правительство принуждено было бы ответить отказом.
В отеле «Алкрон» в Праге я передал ген. Власову пожелания Международною Красного Креста. Власов поручил Крёгеру немедленно снестись с Гиммлером и передать ему настойчивую просьбу, согласно с пожеланием и просьбой проф. Бургхарда. Было бы несерьезно утверждать, что вмешательство ген. Власова спасло от смерти сотни тысяч узников в концлагерях, но что некоторое влияние на решение Гиммлера оно могло произвести — этого исключить нельзя.
Моя последняя встреча с Власовым произошла 27 апреля 1945 г. в горах, вблизи «Фернпаса». После скромной трапезы он пошел со мной в лес, чтобы наедине окончательно оговорить все подробности моей поездки в Швейцарию и выслушать его последние пожелания и инструкции. После моего разговора с Цендером я предвидел все затруднения для моего въезда в Швейцарию и не скрывал от Власова все трудности. Он, как всегда, был внешне спокоен, но в нем что-то изменилось. За этим внешним спокойствием я заметил усталость и потерю энергии. Некоторые произнесенные им фразы могли создать впечатление, что он не видел, не хотел видеть надвинувшуюся близкую опасность. Мне показалось, что стремительный поток последних событий захватил его и он готов был быть им унесенным к трагической развязке. Во время этого разговора я посоветовал ему спасти свою жизнь для будущего России и улететь в Испанию, где Франко помог бы ему и его движению. Власов остановился, внимательно посмотрел на меня своими умными и в этот раз грустными глазами и медленно ответил: «Нет, я останусь до конца со своими солдатами и разделю их участь, какая бы она ни была». Власов дал мне два написанных по-французски документа: полномочие для моих переговоров за границей и письмо для ген. Франко, в котором он просил его и испанский народ помощи для Освободительного Движения и спасения РОА. У нас уже были хорошие связи с испанским посольством в Берлине, и мы знали, что Франко с большим сочувствием и интересом относился к Власову и Движению.
28 апреля 1945 г. мне посоветовал главный представитель МКК в Германии д-р Мартин, который знал, что нельзя рассчитывать на легальный въезд в Швейцарию, перейти границу нелегально.
30 апреля я приехал к швейцарской границе и остановился в отеле в Наудерс, недалеко от Решенпаса. Швейцарские пограничные власти, несмотря на письмо Цендера, отнеслись ко мне более чем нелюбезно. После их телефонного запроса в Берне мне было заявлено, что Швейцария меня впустить не может.
Исполняя последнее поручение Власова и желая всеми способами добраться до МКК, я трижды пытался ночью в горах перейти сильно охраняемую границу. После третьей удачной попытки я проник в Швейцарию, но несколько часов спустя был задержан пограничной стражей и после очень неприятных часов и телефонного запроса в Берне был доведен пограничниками к границе недалеко от Наудерса, уже занятого американскими войсками. С полномочиями ген. Власова я 10 мая 1945 г. явился к американскому коменданту Наудерса и после допроса отправлен в Имст в Тироле, где американцы продержали меня два месяца.
Другая попытка связаться с западными союзниками была сделана через швейцарского журналиста Георгия Брюшвейлера. Он просил меня в Берлине в конце января 1945 г. представить его Власову. Брюшвейлер родился в Москве. До его посещения Власова я имел с ним конфиденциальный разговор, приведший к его обещанию помочь Освободительному Движению. По возвращении в Швейцарию он должен был переправить англо-американскому Главному Командованию меморандум о Движении и, кроме того, подготовить почву для непосредственного контакта КОНРа с западными союзниками. Во время приема у Власова Брюшвейлер обещал поместить ряд статей в «Нейс Цюрихер Цейтунг», правильно освещающих Освободительное Движение. 4 или 5 февраля он с данным ему материалом выехал в Швейцарию.
Насколько мне известно, в «Цюрихер Цейтунг» статьи помещены не были. Возможно, что тамошняя цензура, не желая раздражать Советский Союз, запретила печатание правдивых статей о Власове. Были ли Брюшвейлером предприняты обещанные шаги перед союзным командованием — мне неизвестно.»
Таково сообщение Юрия Жеребкова, датированное 1979 годом.
На мой запрос в «Нейс Цюрихер Цейтунг» о том, опубликовал ли что-любо Брюшвейлер, я получил только ссылку на отчеты от 25, 26 мая и 4 июня 1943 года и сообщение о казни Власова от 2 августа 1946 года. Эти статьи весьма кратки и подтверждают лишь очень поверхностное понимание проблемы. При этом сотрудник ссылался на издаваемую Отделом восточной пропаганды газету «Заря» и на сербскую газету, которой Власов дал интервью.
Кроме этого Жеребков пытался через Густава Нобеля в Швеции и генерала графа Ф. М. Нирода в Испании осведомить общественное мнение о целях Власовского Движения, чтобы воспрепятствовать выдаче его участников.
Сюда принадлежит также призыв к западному миру, который был по заказу Власова составлен профессорами Эмблем и Рашхофером и Юрием Жеребковым. Он был направлен в Объединенные Нации в Сан-Франциско и должен был быть транслирован в эфир по случаю создания Организации Объединенных Наций. В этом призыве Власов изложил мотивы своего сотрудничества с немцами и цели своего движения, одновременно высказав протест против участия Советского Союза в этой организации. Это воззвание содержало заявление Власова по еврейскому вопросу, в котором Власов обещал евреям равноправие в будущей России. Кроме того, воззвание содержало предупреждение об опасности большевизма.
25 апреля 1945 года генерал Власов хотел обнародовать это воззвание через Пражское радио. После этого должны были быть обнародованы английская и французская версии воззвания. Жеребков, который отвечал за ведение международных дел КОНРа, сопровождал профессора Эйбля к государственному министру Богемии и Моравии Франку, который должен был одобрить текст воззвания. Принципиально Франк был с этим согласен, но потом прибавил: «Это воззвание далеко превосходит мою компетенцию, так как оно касается важного политического вопроса. Я должен доложить о нем Фюреру.» Но Франку не удалось установить связь с бункером Гитлера в Берлине, и он не решился на свою ответственность одобрить наше ходатайство.
При посылке в эфир этого воззвания западный мир узнал бы о существовании и значительности русского Освободительного Движения, и, возможно, что при известных условиях выдача Власова не состоялась бы. Сам текст этого воззвания после войны не мог быть найден ни в наследстве профессоров Эйбля и Рашхофера, ни у Жеребкова.
Чем безнадежнее становилось военное положение, тем фантастичнее становились предлагаемые планы, чтобы спасти Германию или хотя бы часть ее, а, с другой стороны, не допустить выдачи власовской армии Советскому Союзу. Тогда мы считали выдающимися такие планы, которые сейчас звучат как авантюрные и нереальные. Однако они, благодаря ежедневно меняющейся военной обстановке, всегда устаревали. Я здесь не хочу говорить о планах обороны, разработанных немецкой стороной в районе Богемских гор или «Альпийской Крепости», из которых ничего не вышло, а ограничусь лишь нашими замыслами — как спасти Власова и его армию.
Никто из нас не мог себе представить, что союзники ограничатся победой над Германией. Мы все верили, что после этого наступит решающий конфликт между Западом и Востоком, в котором власовская идея приобретет весьма серьезное значение. В связи с этим мы думали, что у Власова будет шанс только на признание его как военного фактора, и что он будет признан западными державами таковым. При этом ему, конечно, не следовало слишком идентифицировать свои интересы с немецкими. Поэтому на последнем заседании КОНРа 28 марта 1945 года в Карлсбаде было решено сконцентрировать все имеющиеся силы в районе Иннсбрука или Зальцбурга. Быстрое передвижение фронтов оставляло возможность сосредоточить наши части еще только в лесах Богемии, особенно там, где горные хребты опоясывают Богемский котел с востока и севера.
«Богемский котел» — старое географическое понятие. Он ограничивается Баварским лесом, хребтами Ризе, Фихтель и Эрц и Татрами, а Прага расположена как раз посередине. Протекторат Богемии и Моравии, равно как и район Судетов до начала мая 1945 года мало пострадали от войны. Поэтому идея сводилась к тому, чтобы усилить Власова до возможного предела в военном отношении и этим обратить на него внимание союзников. В связи с этим, Власов даже обдумывал совместные действия с национальным чешским движением. Мне же тогда уже было ясно, что национальные чехи этого плана не одобрят, что и подтвердилось при разговоре с генералом Клечандой 17 апреля 1945 года.
При этом существовали и другие части, на которые Власов мог рассчитывать. В марте 1945 года Паннвиц со своим кавалерийским корпусом — двумя казачьими дивизиями в 25.000 бойцов — подчинился Власову. Кроме того, существовал Русский Охранный Корпус, сформированный Вермахтом, насчитывавший одно время до 15.000 бойцов, но впоследствии сократившийся до 5.000. Он состоял главным образом из младшего поколения русских эмигрантов из Югославии и других стран; этой части под командой генерала Штейфона, было дано обещание использовать ее на фронте против Советского Союза. Но вместо того эта добровольческая часть из русских эмигрантов была вынуждена воевать против коммунистических партизан в Югославии, что вызывало возражения у участников, так как многие из них выросли в Югославии и с симпатией относились к этой стране. Они в достаточной мере говорили по-сербски или по-хорватски, и многие были женаты на сербках и хорватках.
В Югославии было два рода партизан: верные Королю, под командой генерала Дражи Михайловича, и красные — под руководством Тито. До конца 1943 года англичане поддерживали Михайловича, но после по требованию Сталина они эту поддержку прекратили и стали помогать Тито. Генерал Михайлович, предоставленный самому себе, не имел возможности продолжать борьбу. В марте 1946 года он был предан сторонниками Тито в Боснии и захвачен в плен, а после показательного процесса — казнен коммунистами.
Власову подчинился также и созданный СС в Югославии специальный полк «Варяг», под командой полковника Семенова, который был своего рода конкурентом Русского Охранного Корпуса.
Даже французы, входившие в состав дивизии «Шарлемань» и в другие добровольческие отряды, хотели присоединиться к Власову. Эти люди, которые отличились на Восточном фронте и которые силой в несколько сотен принадлежали к последним защитникам Берлина, оказались в таком же безвыходном положении, как и власовские солдаты: им было невозможно укрыться в Германии, занятой союзниками. Сдаться в советский плен было равносильно смерти. И во Франции они были бы осуждены как изменники.
Поскольку они еще существовали, заявили о себе и русские добровольческие батальоны, которые были в подчинении немцев. Мы считали возможным усилить наши ряды и мобилизацией словенского населения и сербскими добровольцами. Мы думали также и о том, как найти союзника в нашем последнем сопротивлении в еще боеспособной армии генерал-фельдмаршала Шёрнера. С этой целью генерал Ашенбреннер послал парламентеров в Иозефштадт к Шёрнеру, который, однако, отклонил участие в этом плане на том основании, что он не мог действовать без одобрения Гитлера.
Наконец, у нас была надежда при содействии государственного министра Франка мобилизовать чешский легион для совместной борьбы с большевиками. Эти легионеры жили в Богемии. Помимо этого, офицерский и унтерофицерский корпус в Чехии находился с 1938 года «в отпуску». Но и тут у Франка не хватило мужества действовать без согласия Гитлера. Для вооружения, как мы думали, можно будет привлечь еще работающую военную промышленность в Брно и заводы Шкода в Пильзене. Помимо этих военных усилий по сбору сил, мы попытались заинтересовать в судьбе власовской армии и Франца фон Папена. Мы не хотели пропустить ни одной возможности и поэтому послали и ему «призыв о помощи». После того, как его отозвали из Турции, где он был послом, он в ожидании нового назначения жил в Гмюндене в Хунсрюке… Однако фон Папен в письме к Клаусу Боррису отклонил всякую поддержку Власова, прибавив к отказу слова «меа кулпа».
Эти последние силы сопротивления должны были быть подчинены Власову, им надо было укрепиться в Богемском котле, оказывать там сдержанное сопротивление и ждать конца войны. Тогда, мы надеялись, станет возможным убедить американцев с помощью этих антикоммунистических сил начать войну против Советского Союза и не дать Красной армии занять Чехословакию. Из этого конгломерата разных народностей должна была родиться последняя боеспособная армия на Восточном фронте. Только она одна была бы готова оказать отчаянное сопротивление от Дуная до Одера, так как любой из ее участников боролся бы за свою жизнь. При этом престиж Власова в таком начинании как главнокомандующего последнего контингента в борьбе с большевизмом сильно бы возрос.
Но даже и этот последний план объединить последние боеспособные части под командой Власова был запоздалым.
Я не верил, чтобы национальные чехи присоединились к этому плану. Поэтому я испросил у Власова и Крёгера разрешения вступить в переговоры по этому вопросу с одним из руководящих генералов чешского Сопротивления. Получив это разрешение, я поехал в Прагу и выяснил у русских эмигрантов, которых там было много, кто из чешских генералов в прошлом сражался с коммунистами в составе Чешского Легиона под командой Колчака. К сожалению, не удалось найти генерала Радола Гайду, который был офицером в Сибири в Чешском Легионе. Но здесь нашелся другой, ставший теперь дельцом, — генерал Клечанда. Я разыскал его для конфиденциального разговора. Мы встретились в одной из задних комнат его торговой конторы. Мы были только вдвоем. Я представился ему как уполномоченный генерала Власова и сказал ему, с каким заданием я прибыл, и что я полагаю совершенно открыто говорить и прошу его также отнестись ко мне с полным доверием, поскольку не будет никаких свидетелей нашей беседы и не предполагалось вести какой-либо протокол.
Поскольку я был ему рекомендован нашими общими друзьями, генерал Клечанда поверил мне, и у него не появилось подозрения, что я мог быть шпионом. Он сразу сказал мне: «Прежде чем мы начнем наш разговор, я хотел бы задать вам вопрос: возникло ли движение Власова с согласия и одобрения Сталина или, наоборот, оно было против него?»
Другими словами, что это движение могло быть пятой колонной, которая в решающий момент могла бы переменить фронт. Я ответил ему: «Нет, оно было против Сталина». На это он сказал: «В таком случае ваше дело проиграно, и вы погибнете». Я спросил — почему? Генерал Клечанда ответил мне:
«Я знаю русских. Вы, сторонники освободительного движения — фантазеры. Будучи по горло в воде, вы все еще будете комбинировать, планировать, надеяться и искать выхода. В то время, когда Гитлер вступал в Чехию, я был посланником в Риме. Мои первые шаги были сначала к английскому, а потом к американскому послу. Обоим дипломатам я говорил, что по крайней мере следует спасти чешских офицеров, так как они понадобятся в будущем. Сперва я назвал цифру в 30.000, но затем стал скромнее. Что же произошло? Меня высмеяли и сочли за сумасшедшего! Никто не интересовался судьбой этих чешских офицеров. Точно так же обойдутся и с вами. Союзники только таким образом поступят с вами. В их глазах вы — дезертиры из советской армии, которые по какой-то причине присоединились к Гитлеру, и поэтому должны рассматриваться как злейшие нацисты».
Я спросил: «Господин генерал, что бы вы сделали на нашем месте?» Клечанда ответил: «Я вижу для вас только один путь: общий поход, отступление к одному из портов Средиземного моря, может быть, Триест или Фиуме, или еще какой-нибудь… Одновременно вы должны вступить в переговоры с каким-нибудь южно-американским государством, которое согласилось бы принять вас как белых рабов. В портовом, городе вы должны оказывать отчаянное сопротивление пока не прибудут суда, которые вас примут. В этом я вижу ваш единственный шанс на спасение».
Я заметил: «Господин генерал, но вы ведь, очевидно, понимаете опасность, которая угрожает Чехии с приходом коммунистов?» — «Да, — согласился он, — я вижу это очень ясно. Но я об этом не могу никому ничего сказать, потому что, если бы я объявил, что придут коммунисты и это будет означать гибель Чехии, то станут говорить: старый Клечанда спятил с ума или продался немцам…»
На это я сказал генералу: «Подходят черные дни. Чехословакия будет занята коммунистами. Как вы расцениваете Бенеша?» Генерал ответил: «Вы знаете, Бенеш все время выступает по радио, он выступает из Москвы. По его речам я заключаю, что это не прежний Бенеш. Это — Бенеш, который сидит под советской плеткой. Его уже сломили, и он не прежний свободный чех. Он против своей воли защищает промосковскую политику».
— И вы этого не можете никому сказать? — спросил я.
— Я никому не могу этого сказать потому, что Бенеш и советская армия в настоящее время являются освободителями Чехии от немцев…
— Но если вы все так ясно понимаете, почему вы не уйдете? — задал я ему прямой вопрос, на что он мне ответил: «Вы должны знать — командующий в Праге не может оставить своего поста». Из этого я заключил, что он в согласии с планом чешского Сопротивления должен был возглавить его в Праге.
Я обратился к генералу с последним вопросом: