Кушнарев услышал сначала тихий крик, потом мелькнул кто-то в белом с крыльца. Женщина, закутанная в кавказский платок, уже была в сильных руках Захара. Не отрывая глаз от ее лица, он почти бегом внес ее в хату.
Поздно ночью, проводив последних гостей, Захар и Анна остались вдвоем. Взглянув на мужа, она улыбнулась мягкой, ласковой улыбкой, взяла веник и начала подметать пол. Захар топтался рядом, засыпал ее вопросами и все время мешал.
- А скажи, почему ты тогда не сказала, що у нас сын?
- Да потому, що дуже была сердита на тебя. Проститься не заехал.
- Да я ж был! Замок висел, да Полкан меня облаял...
- Колы б я знала...
Аннушка, стыдливо пряча розовеющие щеки в белый платок, низко склонила высокую статную фигуру и гнала табунок окурков к порогу.
- Заканчивай быстрей, погутарим спокойно, родная!
- Погоди трошки, Захарушка. Я хочу зараз, щоб все кругом чисто было, щоб ни одна соринка больше не встрела в нашу жизнь. Все щоб было на доброе здоровье. Вымету и далеко-далеко кину, щоб николы назад не верталось.
- Верно, Аннушка. Пусть никогда не возвращается.
Потом Аннушка, полулежа на кровати, глядя Захару в лицо, рассказывала, что ей пришлось за последнее время пережить. Торба перебирал ее мягкие струящиеся косы и слушал, покусывая горячие губы, и все никак не мог припомнить ощущение той далекой ночи, сопоставляя ее с настоящим, неожиданно возникшим счастьем! Неужели его принесла война?
- Аннушка, ягодиночка моя!
Захар крепко обнимает ее и чувствует у своего лица счастливое дыхание.
- Ты знаешь, Захарушка, я кушать хочу. Сколько было гостей, всех мы угощали, а сами только друг на друга смотрели и ничегошеньки не ели. У меня есть яблоки, що мама положила, и холодный поросенок. Сробим так, як будто наша настоящая свадьба.
- Тайная? - тихо спросил Захар.
- Тайная. - Анна почувствовала его улыбку, засмеялась.
Ее смех прозвучал в тишине ночи молодо, желанно. Это был счастливый смех любящей и любимой женщины.
Они сели за стол. Захар разрезал желтоватое яблоко на две половины, одну подал жене, другую положил около наполненного вином стакана.
- Ты, Захар, ничего не рассказал мне о Москве. Наш эшелон прошел по якой-то окружной дороге, и мы ничего не побачили. Темнота кругом. Константин Сергеевич сказал, будем ехать обратно...
Аннушка надкусила яблоко и умолкла.
- А немцы, Захар, отсюда далеко? - неожиданно спросила она.
- Километров пятнадцать.
Торба выпил вино и закусил яблоком. Он видел в блестевших глазах жены скрытое напряжение, тревогу.
- А сюда они не могут?..
Аннушка поперхнулась и силилась улыбнуться.
- Нет, Анюта, не могут, - стараясь придать голосу обычную твердость, ответил Захар. - Там фронт. Передовая.
- И вы их не пустите в Москву?
- Никогда не пустим.
- Смотри, сколько они городов забрали! Почему же вы их сюда пустили? Что же будет дальше?.. Они же, подлые, и на Кубань придут. В Ростов уже пришли. Что же будет дальше?.. Захарушка! Як же я приеду домой, меня колхозники спросят...
Вопрос жены был настойчивый, требовательный. В каждом селе тогда задавали такие вопросы.
Захар молча встал, прошелся по комнате, в глубокой задумчивости заговорил:
- Вот вы привезли от кубанских колхозников подарки фронтовикам. Сибирские рабочие шлют десятками эшелонов танки, самолеты, пушки, едут сотни тысяч добровольцев! А сколько движется на фронт людей, техники, разве ты не видела? Разве можно победить такой народ?
- Видела, Захар. Ой, много я видела силищи!
Анна поднялась, положила руку на плечо мужа и взволнованно, умоляюще проговорила:
- Захар, ты знаешь що, милый? Я тоже останусь здесь! Що я, не могу на коне? Що я, не знаю, як стрелять? Ты сам учил нас в военном кружке...
- Подожди, Аня!
Захар осторожно снял ее руку с плеча и усадил на стул. Что-то магически сильное было в этой гордой кубанской женщине. Оно притягивало упорно, непреодолимо. "Ведь воюют же Оксана, Нина", - на мгновение вспыхнула в голове Торбы мысль, но он тотчас же отогнал ее.
Анна чувствовала происходившую в нем борьбу и напряженно молчала. Захар понял ее мысли. Едва не вырвавшееся из его уст согласие он посчитал проявлением слабости, желанием постоянно иметь около себя самого близкого и дорогого человека. Присев рядом, решительным движением руки подхватил нож и разрезал второе яблоко. Подавая ей половину, ласково сказал:
- За то, что ты хотела бы остаться здесь, я для тебя ничего в жизни не пожалею. Но у нас, Аня, тут есть кому стрелять. Зараз, если все жинки приедут на фронт, некому будет землю пахать, пацанов нянчить. Зараз тебя народ послал. Ты приедешь и расскажешь, якими ты нас видела.
За окном послышался конский топот, Анна вздрогнула и тревожно прижалась к Захару. Бережно отстранив жену, Торба вышел в сени.
Через минуту он вернулся. На короткое мгновение за стеной цокнул подковами конь. Анна, удерживая зябкую дрожь, встревоженно посмотрела на Захара.
- Ехать треба, Аня, - ответил он коротко и, сняв висевшую на спинке стула гимнастерку, быстро надел ее.
Ни о чем не расспрашивая, Аннушка подала ему сначала полушубок, потом полевые ремни, шашку. Он быстро и ловко надел все это и уже завязывал на груди ремешки бурки.
- Можно проводить тебя, Захар? - смущенно и грустно спрашивает Анна.
- Не можно, Аня. Там кони готовы. Да и холодно, и пропуска ты не знаешь. Побереги сына, Аня, - обернувшись от порога, медленно выговорил он последние слова и скрылся за дверью.
Все было похоже на тяжелый сон.
Аннушка расслабленно присела на скамью. Вяло протянув руку, взяла оставшуюся половину яблока, но, поднеся ее к губам, вдруг уронила голову на стол и тихо заплакала.
На улице стояла морозная светлая ночь. Точно во сне, Анна слышала протяжную команду:
- Справа рядами, ма-а-арш!!!