- Небось засосало под ложечкой, что своей фамилии не увидел?
Меньшов не нашелся, что сказать.
- Не обижайся, майор. Ошибка вышла. А ты орден заслужил и получишь.
- Да я не обижаюсь.
- Ну и хорошо.
Прошло немного времени, и Меньшов убедился, что своих обещаний Симоняк не забывает, но уже сейчас от слов генерала стало легко на сердце. Обида сменилась чувством признательности комдиву, который вспомнил о нем, оценил и его труд во время боя.
- Как у вас с пополнением? Познакомились? - спрашивал между тем Симоняк.
- Осваиваем.
- Надо торопиться. Война не ждет.
Меньшов уловил намек на то, что передышка подходит к концу.
И действительно, Военный совет фронта уже разрабатывал план нового удара по врагу. Продвижение наших войск у Синявина застопорилось. Противник успел подтянуть туда свежие силы. Командование решило, что целесообразнее начать наступление на участке 55-й армии, из района Колпина ударить на Красный Бор и далее на Тосно, перерезать дороги, которые связывают неприятельскую мгинско-синявинскую группировку с основными силами 18-й армии.
Симоняк, положив трубку, подозвал шофера.
- Машина на ходу? - спросил он. - Заправлена?
- А далеко ли ехать?
- В Рыбацкое.
- На старые места, - заметил Говгаленко.
- Еще один выговор зарабатывать, - мрачновато пошутил Симоняк, вспомнив неприятный разговор в штабе 55-й армии после боев у реки Тосны.
- До этого, думается, не дойдет.
- На войне, Иван Ерофеевич, всякое бывает.
6
Перед рассветом наблюдатели увидели неподалеку от первой траншеи человека. Он шел, проваливаясь в снег, с поднятыми руками.
- Перебежчик, - догадались солдаты.
Это был испанец. Молодой, черноглазый, он широко улыбался, открывая белые зубы. Перебежчик не знал ни одного слова по-русски, но часто повторял: Камрадо, Республика, Интернационал. И его поняли: этот улыбающийся парень радуется, что вырвался от тех, кто обманывал его, кого он ненавидел.
Перебежчик принес с собой гитару. Сержант показал на нее. Испанец охотно начал перебирать струны, и в землянке зазвучала мелодия марша испанских республиканцев.
- Прощевай, камрадо, - напутствовал испанца, которого отправляли в штаб полка, сержант. - Ты-то в живых останешься, а вот за остальных, которые там, не ручаюсь...
Сержант думал о близких боях. По ночам на наших позициях скрытно устанавливали пушки, оборудовали наблюдательные пункты. В светлое время этого нельзя было делать. Местность перед Красным Бором лежала совершенно открытая, она походила на громадный ровный стол. Лишь в разных направлениях пересекали ее глубокие траншеи и ходы сообщения.
Красный Бор! Противотанковый ров! Сколько крови уже было пролито на этих равнинных местах. В августе сорок первого года тут остановили прорвавшиеся фашистские войска. Ижорский рабочий батальон грудью встал на защиту родного Колпина. И с тех пор жестокие бои вспыхивали здесь не раз. И в первую блокадную зиму, и летом сорок второго года, когда удалось несколько потеснить немцев, выбить их из Путролова, Ям-Ижоры. Теперь приближался час нового штурма красноборского узла сопротивления.
Испанского солдата с гитарой переправили на машине из-под Колпина в Рыбацкое. Он появился кстати. Перебежчика допросили в разведотделе и отправили к члену Военного совета Романову. Того интересовали причины, побудившие солдата на столь решительный шаг.
- Я давно подумывал, - объяснил испанец. - С фашистами мне не по дороге. Что я для них? Они всех ненавидят: и русских, и испанцев.
- Поздно вы это поняли, - заметил Романов. Перебежчик озадаченно посмотрел на генерала.
- Я не фашист, - сказал он.
Когда Романов предложил выступить ему по радио, рассказать о том, как его встретили русские, испанец сразу согласился:
- Могу. Всех позову сюда.
Открылась дверь, и на пороге выросла фигура Симоняка. За ним стоял Говгаленко. Романов обрадовался их появлению и окончил разговор с перебежчиком.
- Ты всё такой же, гвардии генерал, - сказал он комдиву. - Именинник, а выглядишь - туча тучей.
- И ты прежний. Безоблачен, как майский денек на Кубани.
- За дивизию радуюсь.
Романов забрасывал своих гостей вопросами:
- Кого на двести семидесятый полк поставили?
- Афанасьева. Помнишь, из инженерной академии. На Ханко стажировался.
- Потянет?
- Подходит по всем статьям. Летами молод, а умом созрел. И смелости ему не занимать.
- В батьку пошел, - добавил усатый Говгаленко.
Отец Афанасьева, это знал и Романов, был военным моряком, соратником героя первой русской революции лейтенанта Шмидта. Сын унаследовал от отца его отвагу, верность революционному долгу. И только в одном разошелся с отцом стал не моряком, а военным инженером.
На Ханко и в последующих боях Афанасьев зарекомендовал себя с наилучшей стороны и как командир стрелкового батальона, и как дивизионный инженер.
- А что это был за тип с гитарой? - поинтересовался Симоняк.
- Испанский солдат из Голубой дивизии.
Романов передал содержание их разговора.
- Все они задним умом сильны, - недоверчиво проговорил Симоняк. - Попадут к нам и начинают лопотать: Гитлер капут, Я не я, и лошадь не моя.