Выехал я на фордике и вскоре прибыл в Славуту, в погранотряд. Оттуда меня сопроводили до заставы, а там в мое распоряжение был выделен в качестве проводника старшина с пулеметом. Второй ручной пулемет дали мне самому и вдобавок еще наделили каждого тремя гранатами. Предосторожность не лишняя! По дорогам бродили разрозненные группы гусаров, а то и просто бандиты.
Старшина, не теряя времени, приладил впереди пулемет и уселся рядом с шофером. Я со своим пулеметом устроился сзади. Границу проехали уже в темноте, и тут выяснилось, что мой проводник знает дорогу только на 3-4 километра за рекой Горынь. Дальше ехали по карте и вскоре заблудились. Я помнил маршрут наизусть. Однако на местности дорог оказалось вдвое больше, чем на карте. К тому же - ночь. Выберешь, кажется, верный путь, едешь-едешь и вдруг упираешься в какой-нибудь темный и словно бы заброшенный хутор. Кругом ни души.
Времени у меня оставалось в обрез. Положение складывалось неприятное: можно было запоздать с доставкой пакета. Мы привыкли у себя в СССР к большим деревням, где всегда найдешь знающего дороги человека. А здесь - ни деревень, ни людей.
Решил все-таки отыскать кого-нибудь на хуторах и расспросить, как добраться до Ровно. Подъехали к одному хутору. На наши крики и стуки никто не ответил. Поехали к другому, заметив в окне тусклый огонек. Но, едва мы приблизились, огонек погас. Перед нами - высокий забор, громадные ворота, рубленый дом, как крепость, с одним только окном на улицу.
Постучали. Молчок. Еще раз стукнули. Ответа нет.
- Лезем в окно,- приказал я старшине.
Окно открыли. Осветил комнату фонариком, в ней никого нет. Стали звать. Опять ни звука.
Но влезть в окно мы не успели: на пороге комнаты появился старый дед и молча поднял вверх трясущиеся руки.
Польский язык я знал плохо - только одну зиму посещал кружок при Доме Красной Армии 3-й кавалерийской дивизии имени Котовского. Да и было это давненько - в 1931 году. Попытался собрать в памяти полузабытые польские слова. Как нарочно, вспоминались не те, что требовались. С грехом пополам все же объяснил деду, что мы ищем шлях на Ровно.
Дед немного успокоился. Заговорил быстро-быстро, мешая украинскую речь с польской, размахивая руками. Он не понимал карты, я не понимал деда, а время шло.
Попросил деда поехать с нами. Тот полез почему-то в окно. Мы со старшиной подхватили его под руки. усадили в машину и минут через сорок, после замысловатых петель по лесу, выехали все-таки на Ровенское шоссе. Деда высадили. Он принялся кланяться и благодарить нас, а мы его.
Часа через два достигли Ровно. Штаб я разыскал в здании бывшей гимназии. Задание удалось выполнить в срок.
В обратный путь отправились с восходом солнца. Как хорошо ехать днем! Все было яснее ясного. И карта оказалась хорошей, и дорог стало вроде бы меньше. К полудню я был уже в штабе фронта.
Отдыхать, однако, не пришлось. Меня вместе с полковником Вармашкиным заместителем начальника бронетанковых войск - опять вызвал начальник оперативного отдела. Надо было ехать в Тернополь и организовать там дозаправку танков, прибывающих на усиление группы. Кроме того, мы получили приказ: направлять в обход подходившие части и не давать оседать в городе тыловым частям и учреждениям.
В Тернополь приехали, когда его только что прошли передовые части. За ними следовала 5-я кавалерийская дивизия под командованием широко известного в то время Я. С. Шарабурко. Мы его дивизию в город не пустили. Произошел скандал. Комдив наскакивал на нас. Вармашкин тыкал ему в нос наш мандат. Но и с мандатом мы чувствовали свое бессилие перед напористым конником. Только упоминание имени С. К. Тимошенко охладило его пыл, и дивизия направилась в обход города.
Тем временем подошли танки, а цистерн с горючим мы еще не отыскали. Теперь танковый командир величал нас по-всякому, требуя горючего. Наконец появился капитан, возглавлявший колонну цистерн. Оказывается, по пути он попал в пробку и потому опоздал с доставкой горючего на два часа.
Танки заправились, и мы приступили к выполнению своей второй задачи очищению города от тылов. Дело это было очень трудным. Наступала ночь, и мало кто изъявлял желание покидать город до рассвета.
Неожиданно с костела, расположенного в центре города, полоснул по улице плотный пулеметный огонь. Заржали кони, забегали люди. Поднялась ответная стрельба. Прекратить ее нельзя было до самого рассвета. Время от времени она вспыхивала то в одном, то в другом конце города. В костеле мы обнаружили утром груды пустых гильз, но того, кто вел огонь по улице, задержать не удалось. Говорили, что это - ксендз, успевший улизнуть потайным ходом.
В Тернополе мы пробыли еще сутки и вернулись в штаб фронта, который вскоре перебрался во Львов. Там он разместился в здании бывшего кадетского корпуса.
Город был опрятен и по-своему наряден. Вдоль мощеных улиц высились богатые особняки. А в сельской местности, всего в 10-12 километрах от Львова, начиналось царство бедности, если не сказать больше - нищеты. Деревенские мальчишки, попривыкнув к нам - а это случилось уже через два-три дня,- стали, как и везде, общительными, доверчивыми. Они глазели на проходившие войска, потом вдруг становились на голову и так стояли вдоль дороги столбиками. Сначала мы недоумевали: что сие значит? Потом нам разъяснили, что таким способом они просят подарить им карандаш. И тут наш комсостав пустил в ход коробки "Тактики", а также все другие запасы карандашей. Дело дошло до того, что в некоторых штабах нечем стало наносить на карты обстановку.
Продвижение наших войск по территории тогдашней Польши было приостановлено на рубеже Ковель, Владимир-Волынский, западнее Львов, Тышковница, река Стрый, Долина. В оперативном отделе спешно подготавливался отчет о действиях войск Украинского фронта по освобождению Западной Украины. Когда эта работа закончилась, меня вызвал Н. Ф. Ватутин и приказал доставить отчет в Генеральный штаб.
- До Киева полетите на самолете,- сказал он,- а дальше поедете поездом. За портфель с документами и картами отвечаете головой. В Генштабе все сдадите лично комбригу Василевскому.
Когда я прибыл на аэродром, меня уже поджидал там самолет У-2. Вести его должен был молоденький летчик в звании лейтенанта.
- Маршрут знаете? - спросил я.
- Знаю,- твердо ответил он.
На всякий случай проверил его карту. Там все было в полном порядке: прочерчен маршрут, проставлены километраж и расчетное время. Можно лететь.
Через полчаса наш самолет попал в туман. Стали выбираться, поднялись на высоту до тысячи метров. Там было светло, но внизу земля не просматривалась.
- Правильно ли летим? - забеспокоился я.
- Точно по курсу! - доложил летчик.
Минут через двадцать под нами открылась земля, но железной дороги, вдоль которой мы летели раньше, не оказалось. Куда-то пропала.
- Она - севернее километрах в двадцати,- успокоил меня летчик.
- Давай к ней...
Но севернее мы ничего не обнаружили и повернули круто на юг. Там тоже дороги не было. Я забеспокоился: как бы не попасть к немцам за демаркационную линию.
Наконец исчезнувшую железнодорожную линию удалось обнаружить. Пошли вдоль нее до первой станции. Снизились и прочитали: "Наркевичи". Значит, находимся между Тернополем и Проскуровом. Здесь немцев нет.
Дальше все шло хорошо. Заправились горючим в Проскурове и благополучно долетели до Киева. На следующий день я уже был в Москве и вручил портфель с документами А. М. Василевскому. От него узнал, что в штаб фронта возвращаться не следует: все слушатели Академии Генерального штаба отзываются из войск для продолжения учебы.
Проучились мы еще несколько месяцев, и снова вызов в Генштаб. Началась советско-финляндская война.
Большую группу слушателей академии взяли на усиление Оперативного управления Генерального штаба. В их числе оказался и я.
В нашу задачу входило собирать данные по обстановке, анализировать их, вести карты боевых действий, составлять оперативные сводки, передавать в войска различные директивы и распоряжения. Короче, мы приобщались к оперативной работе во всей ее широте и многообразии. На мою долю выпала сначала 9-я армия, которая вела бои на суомуссалминском направлении, а затем к ней добавилась еще и 14-я армия с петсамского направления. Оба эти направления были, как известно, второстепенными. Основные же события развертывались на Карельском перешейке и в районе Ладожского озера.
Так как работа велась непрерывно, все мы были разбиты на две смены. Смена работала круглые сутки. Сменялись в 19.00 и сразу шли спать. Тогда слова "спать" не боялись и не заменяли его более деликатным "отдыхать".
Весь следующий день, как правило, занимались в академии, а вечером опять на сутки заступали дежурить в Генштабе. Доставалось крепко, но мы не роптали: дело интересное и к тому же война! Мы были молоды, полны сил, и все казалось нам нипочем.
Зима 1940 года отличалась суровостью. Стояли сильные морозы. Маневренные действия войск крайне ограничивал глубокий снежный покров. 9-я и 14-я армии растянулись вдоль дорог и медленно продвигались вперед, отбивая атаки выходивших на их тылы финских лыжных батальонов. Сплошной фронт был лишь на Карельском перешейке, где вели бои 7-я и 13-я армии под командованием К. А. Мерецкова и В. Д. Грендаля.
Надо прямо сказать, что в то время наши войска оказались малоприспособленными вести войну в условиях Финского театра. Леса и озера, бездорожье и снега были для них серьезным препятствием. Очень тяжело пришлось, в частности, 44-й стрелковой дивизии, которая прибыла с Украины и сразу же под Суомуссалми попала в окружение. Командовал этой дивизией А. И. Виноградов.
Для расследования обстоятельств дела и оказания помощи окруженным по указанию И. В. Сталина в 9-ю армию был послан Л. З. Мехлис. Донесения его часто проходили через мои руки и всегда оставляли в душе горький осадок: они были черны как ночь. Пользуясь предоставленными ему правами, Мехлис снимал с командных постов десятки людей, тут же заменяя их другими, привезенными с собой. Для комдива Виноградова он потребовал расстрела за потерю управления дивизией. Позже мне не раз приходилось встречаться с Мехлисом, и тут я окончательно убедился, что человек этот всегда был склонен к самым крайним мерам.
После советско-финляндской войны - 12 марта 1940 года слушатели Академии Генштаба опять вернулись к нормальной учебе. Наш курс на месяц выехал в Винницу, где на местности отрабатывались различные оперативные и тактические задачи, а также вождение колонн. В последнем случае слушателю указывался определенный маршрут, как правило по проселочным дорогам, и он обязан был провести по нему воображаемую колонну, фактически обозначенную только одной машиной. Ездили обычно ночью. Ведущий сидел с шофером в кабине, а остальные в кузове автомашины, готовые к смене ведущего.
На академии заметно стали сказываться выводы, сделанные высшим командованием из опыта только что закончившейся войны. Была значительно поднята дисциплина. Из учебного процесса изымалось все отжившее, устаревшее. Особый упор делался на полевую выучку, на разработку сложных форм операции и боя, умение организовывать взаимодействие войск. Воспитательная работа перестраивалась таким образом, чтобы формировать командиров, готовых к любым испытаниям.
Пришлось подтягиваться до уровня новых требований. Все мы понимали, что это необходимо и очень поможет в нашей последующей службе в войсках, где вся система боевой и политической подготовки пересматривалась и приспосабливалась к тому, что нужно на войне.
Осенью сдали государственные экзамены. Перед выпуском нас опрашивали, кто на какую работу желает пойти. Я просился на командную. В какой военный округ назначат - особой роли не играло. Территорию, как говорится, мы не выбирали.
На выпускном вечере от Генштаба присутствовал А. М. Василевский. Он поздравил нас и объявил, что те, кто работал во время советско-финляндской войны в Генштабе, очевидно, будут туда и назначены. На другой день я и мой друг по двум академиям Николай Антосенков подали по команде рапорты с просьбой не назначать нас в Генштаб, а послать в механизированные корпуса, которые в то время начали формироваться. Просьбу Антосенкова удовлетворили, а я вместе с А. А. Грызловым, С. М. Енюковым, В. Д. Уткиным, Г. В. Ивановым и некоторыми другими был направлен в Оперативное управление Генштаба.
Тогда начальником управления был генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин, который пробыл в этой должности несколько месяцев, после чего был назначен заместителем начальника Генштаба. На его место пришел генерал-лейтенант Г. К. Маландин, остававшийся во главе Оперативного управления до первых дней войны. Такая поспешность в подборе и перемещении столь ответственных должностных лиц едва ли была полезна.