Продолжать наступление не было смысла, и его временно прекратили. Нужно было до конца выявить причины неудач и подумать, как лучше организовать дело в будущем. С этой целью утром 3 марта опять все собрались на КП 2-го Прибалтийского фронта. Работали долго и пришли к общему выводу: прорыв очень сильной обороны противника на идрицком направлении не может дать желаемого и скорого результата без большого перевеса над противником в силах и средствах. Здесь были неизбежны значительные потерн и огромный расход боеприпасов. Разведка доложила о переброске неприятелем в район Идрицы еще трех пехотных и одной танковой дивизий.
Решено было отсрочить операцию на 8-10 дней. За это время предполагалось пополнить войска, поднакопить боеприпасов и дождаться подхода 3-го кавалерийского корпуса, выделенного по нашей просьбе для 2-го Прибалтийского фронта.
Все сошлись также на том, что следует отказаться от прорыва на узком участке фронта в лоб идрицкой группировке. Целесообразнее, казалось, расширить фронт наступления, с тем чтобы выбрать более выгодное обходное направление севернее Идрицы. Свои соображения мы оформили в виде предложений, сопроводили конкретным планом действий и в тот же день направили в Ставку. Главный удар 2-го Прибалтийского фронта силами двух армий намечался севернее железной дороги Пустошка - Идрица прямо на запад. Сюда стягивались почти все силы и средства с второстепенных направлений. В частности, на стыке с Ленинградским фронтом оставлялись всего одна дивизия и одна бригада. Удар 1-го Прибалтийского фронта планировался вдоль той же железной дороги из района западнее Невеля и тоже силами двух армий.
Через несколько часов из Москвы последовал ответ. Нам предписывалось основной задачей считать выход главными силами 2-го Прибалтийского фронта на левый берег реки Великая севернее Идрицы и разгром общими усилиями двух фронтов идрицкой группировки противника. Ни в коем случае не разрешалось ослаблять стык с Ленинградским фронтом. За 1-м Прибалтийским фронтом оставался по-прежнему удар на Себеж.
Ставка, следовательно, опять привлекала наше внимание главным образом к району Идрицы.
С. К. Тимошенко оказался в очень деликатном положении. Ему было известно, что Военный совет 2-го Прибалтийского фронта еще в январе 1944 года высказался против сосредоточения усилий на идрицком направлении. Доказывалось, что операция здесь не имеет перспектив вследствие плотной группировки войск противника, подвижности его резервов, особенностей местности и ряда других обстоятельств. Военным советом фронта предлагался менее глубокий удар на Новоржев, где можно было затем объединить усилия нескольких армий. И. В. Сталин с этим тогда согласился. Прошло более месяца. Обстановка изменилась. Но мнение у командующего и ряда других руководящих работников фронта осталось прежним. С. К. Тимошенко не мог не считаться с этим, тем более что он сам в какой-то мере солидаризировался с ними на совещании 3 марта. И в то же время ему, как представителю Ставки, надлежало неукоснительно проводить в жизнь ее требования.
Имелась и другого рода сложность. Некоторые командующие армиями долгое время находились в плену предвзятой идеи, будто противник неизбежно сам отойдет за реку Великая. А раз так, зачем губить людей и тратить снаряды? Не лучше ли подождать с наступлением?
После неудачных боев 1 и 2 марта разговоры об отходе немецко-фашистских войск вроде бы прекратились. Противник делом доказал, что он не думает сдавать позиции. Но кто мог поручиться за то, что все, кому следовало организовать наше наступление, твердо в этом убеждены?
Маршал вместе с нами разъезжал из одной армии в другую, целыми днями работал в войсках: проверял их состояние, помогал в работе, убеждал в необходимости разгрома идрицкой группировки. Как и везде, войска здесь были хорошие: воевать умели, дрались смело и уверенно. Все зависело лишь от организации дела.
Я затребовал в свою группу подкрепление. Из Генштаба мне послали еще нескольких офицеров. И с одним из них - полковником Кручининым - произошел очень неприятный случай. Он прилетел на самолете У-2. Летчик предложил садиться не на аэродром, от которого было далеко ехать, а поискать удобное место где-нибудь вблизи КП. Полковник согласился, и они угодили прямо на немецкое минное поле. Каким-то чудом самолет не подорвался. Но при выходе из него летчик был тяжело ранен, а Кручинина благополучно вывели. Самолет же вытаскивали несколько дней.
10 марта наступление возобновилось. Проводилось оно энергично, но результатом были лишь две вмятины в обороне противника - одна в 25, другая в 20 километров по фронту и по 7-9 километров в глубину.
18 марта с утра С. К. Тимошенко еще раз созвал совещание командующих фронтами, членов военных советов и начальников штабов. Проходило оно на командном пункте Н. Е. Чибисова, в 3-й ударной армии, на стыке двух фронтов, 1-й Прибалтийский представляли И. X. Баграмян, Д. С. Леонов и В. В. Курасов, от 2-го Прибалтийского присутствовали М. М. Попов, Н. А. Булганин и Л. М. Сандалов. Предстояло обсудить содержание итогового доклада в Ставку и договориться о плане дальнейших действий.
По поручению маршала я сделал краткую информацию о положении на фронтах (больше, как говорят, для порядка, ибо обстановку все прекрасно знали и без того), а затем доложил соображения на будущее, по которым Семен Константинович хотел выслушать мнение фронтового руководства. Высказались оба командующих. В принципе их взгляды не расходились с нашими. Да иначе и быть не могло - ведь мы не раз обменивались мнениями, так сказать, в рабочем порядке. Дело свелось главным образом к уточнению отдельных деталей и дополнительным просьбам, удовлетворить которые могла только Ставка.
После этого Курасов, Сандалов и я ушли в другую хату и сели за донесение И. В. Сталину. Часа через два оно было готово. Зачитали его вслух и подписали.
Верховному Главнокомандующему докладывалось о скромных результатах наступления и наших потерях. Достаточно подробно излагались причины постигшей нас неудачи. При этом указывалось, в частности, что на идрицкое направление противник сумел перебросить с Ленинградского фронта 24-ю пехотную, 28-ю легкопехотную и 12-ю танковую дивизии, а с других участков Прибалтийских фронтов - 132, 290 и 83-ю пехотные дивизии. Не скрывалось и то, что в сложных условиях Прибалтики требовались более тщательная подготовка к наступлению и несколько лучшая организация боя. Для подготовки новой операции на том же идрицком направлении у Ставки испрашивался месячный срок. В числе других просьб наиболее существенными были две: пополнить фронты боеприпасами и довести численность дивизий до пяти-шести тысяч человек.
Со всем этим Ставка согласилась, и мы с еще большей энергией взялись за дело. Семен Константинович уже не проявлял ко мне былой неприязни. Чем больше мы работали вместе, тем теплее становились наши отношения. Как-то вечером за чашкой чая он вдруг сказал:
- Теперь я понял, что ты не тот, кем я тебя считал.
- А кем же вы меня считали? - поинтересовался я.
- Думал, что ты специально приставлен ко мне Сталиным. Смутило, что он сам назвал твою фамилию, когда встал вопрос о начальнике штаба...
В тот вечер проблема "отцов и детей" была разрешена окончательно. Все стало на свои места. Я и раньше действительно уважал этого заслуженного человека, но в полной мере сумел оценить его только в процессе совместной работы в Прибалтике. Искренне было жаль расставаться с Семеном Константиновичем, когда меня вновь отозвали в Генштаб.
В апреле, перед возобновлением наступления в Прибалтике, маршал сам попросил, чтобы я опять взял на себя обязанности начальника его штаба. Меня не отпустили. Я рекомендовал ему моего заместителя генерал-лейтенанта Н. А. Ломова. С. К. Тимошенко принял эту рекомендацию и впоследствии остался доволен работой Николая Андреевича. При встрече со мной по возвращении с фронта маршал очень хвалил Ломова и добавил при этом с обычной своей непосредственностью:
- Оказывается, в Генштабе - хорошие люди...
Апрельское наступление в Прибалтике с рубежа реки Нарвы и восточных подступов к Пскову, Острову, Идрице, Полоцку и Витебску снова оказалось малорезультативным. Фронты продвинулись незначительно, и поражения противнику, на которое мы рассчитывали, нанести не удалось. На всех действовавших здесь фронтах установилась пауза. Длилась она до июля 1944 года. За это время вопрос о разгроме прибалтийской группировки противника, а также об изоляции всей группы армий "Север" от Восточной Пруссии был рассмотрен в Генштабе заново.
Неприятельская оборона в Прибалтике имела четыре основных узла-Нарвский, Псковский, Островской и Рижский. Здесь и были сосре-доточены главные силы группы армий "Север". Основную роль играла, разумеется, Рига, прикрывавшая подступы к Восточной Пруссии.
Такой характер обороны немцев позволял, как нам представлялось, расшатать ее ударами в промежутки, отделявшие один узел от другого, расчленить группу "Север" и уничтожить по частям. Полагались мы и на то, что настанет время, когда противник вынужден будет сам снимать, а вернее, изымать отсюда живую силу и боевые средства для защиты других жизненно важных направлений и районов, а именно: берлинского направления и Восточной Пруссии. Зависело это, конечно, от развития нашего успеха на западном стратегическом направлении. Он неминуемо должен был вынудить врага потянуть свои войска из Прибалтики в Восточную Пруссию. Последняя была дорога для немецко-фашистской Германии не только как колыбель оголтелого милитаризма и житница страны. При определенной ситуации Восточная Пруссия становилась плацдармом, нависающим над флангом нашей центральной группировки, и чрезвычайно важным районом базирования вражеского военно-морского флота.
С этой точки зрения мы давно и пристально присматривались к Шяуляю, Отсюда мог быть произведен поворот наших войск и на север - в сторону Риги, и на запад - в направлении Мемеля. Замысел удара на Ригу в общем виде наметили уже в мае 1944 года на рабочей карте А. П. Антонова с планом "Багратион".
В район Шяуляя, по плану "Багратион", нацеливались основные силы 1-го Прибалтийского фронта, безусловно достаточные для захвата его. В случае же крайней нужды сюда могли быть переброшены резервы Ставки - 51-я и 2-я гвардейская армии. Местность вполне позволяла применить здесь большие массы войск и все рода оружия.
Шяуляй сам по себе являлся крупным узлом коммуникаций, связывающих Прибалтику с Восточной Пруссией, и захват его очень осложнял бы врагу маневрирование. А когда и куда повернуть нам из района Шяуляя, должна была подсказать конкретная обстановка. Принципиально же вопрос решался так: поворачивать войска из Шяуляя туда и тогда, где и когда основные силы противника окажутся скованными и проще будет рассечь его фронт. Никакой информации относительно этого замысла фронтам не давалось.
Повышенное внимание проявил Генеральный штаб к противоположному, северному крылу нашей наступательной группировки в Прибалтике. Еще в марте мы убедились, что Ленинградский фронт, вобравший в себя войска и всю полосу бывшего Волховского фронта, стал слишком громоздок. В его составе оказалось семь общевойсковых армий, действовавших на четырех важных операционных направлениях - выборгском, таллинском, псковском и островском. Это очень отрицательно сказывалось на управлении войсками. Надо было исправить допущенную ошибку и воссоздать упраздненное фронтовое объединение. С передачей ему южной части своей полосы ленинградцы освобождались от необходимости отвлекаться на обширный псковско-островской участок, могли полностью сосредоточиться в районе Нарвы и на выборгском направлении, где уже планировалась совместная с Карельским фронтом операция по разгрому финских войск.
Предполагался и иной вариант: улучшить положение ленинградцев за счет расширения к северу полосы 2-го Прибалтийского фронта. Но мы уже имели такой опыт. Он тоже не оправдал себя, поскольку Псковско-Островской район представлял самостоятельное целое. Расположенная здесь группировка противника сильно укрепилась и седлала, по существу, три операционных направления: к северу - на Тарту, на Алуксне, Валгу и к западу - на Алуксне, Тесис, Ригу. 2-му Прибалтийскому фронту такая дополнительная нагрузка была явно не по плечу. Она неминуемо вела к распылению его усилий и отнюдь не улучшала управление войсками.
Единственно правильным выходом из положения являлось создание нового, 3-го Прибалтийского фронта. И это было сделано 18 апреля 1944 года.
В состав 3-го Прибалтийского фронта вошли 42, 67 и 54-я армии, входившие раньше в Ленинградский фронт, а затем и 1-я ударная армия из 2-го Прибалтийского фронта. Фронтовое управление сформировалось на базе управления 20-й армии. Командующим был назначен генерал-полковник И. И. Масленников, перед тем занимавший пост заместителя командующего войсками Ленинградского фронта. На должность начальника штаба назначили бывшего начальника штаба 20-й армии генерал-лейтенанта В. Р. Вашкевича.
Создавая новое фронтовое объединение, мы отлично понимали, что больших перспектив оно не имеет. В 400 километрах перед ним простиралось уже море. Но и в пределах такой дальности действий ему предстояло решить весьма значительные оперативные задачи.
Я уже отметил мимоходом, что одновременно с разработкой планов по Прибалтике в начале июня в Генеральном штабе рассматривался план Свирско-Петрозаводской операции Карельского фронта. Нужно было разрушить узел, который приковал к себе значительные силы наших войск. Решение этой задачи ускоряло выход из войны Финляндии и, несомненно, способствовало успеху наших войск в Прибалтике.
Мне не хочется утруждать читателя подробным описанием Свирско-Петрозаводской операции. Это отвлекло бы его внимание от основной темы данной главы. Но не могу, однако, не рассказать здесь об одном любопытном случае, характеризующем в какой-то мере тогдашнюю нашу рабочую обстановку.
Командующий Карельским фронтом К. А. Мерецков очень хотел при докладе плана операции в Ставке наглядно показать И. В. Сталину, какой сильный укрепленный район противника придется сокрушить. С этой целью он привез в Москву искусно выполненный макет местности и панорамные аэрофотоснимки. Так, думалось Кириллу Афанасьевичу, легче будет объяснить, какие тяжелые предстоят бои, и выпросить у Верховного дополнительные силы, побольше материальных средств.
Мы, хорошо уже изучившие характер И. В. Сталина, пытались убедить Мерецкова, что тащить эти материалы в Кремль не следует: Верховный не любил лишних атрибутов и терпеть не мог прогнозов за противника. Член Военного совета фронта генерал-лейтенант Т. Ф. Штыков был на нашей стороне. Однако командующий не согласился.
В Ставке Кирилл Афанасьевич усугубил эту ошибку: свой макет и фотографии он стал демонстрировать до изложения сути плана операции. И. В. Сталин слушал его, прохаживаясь, по обыкновению, вдоль стола. Потом вдруг остановился и резко прервал Мерецкова:
- Что вы нас пугаете своими игрушками? Противник, по-видимому, загипнотизировал вас своей обороной... У меня возникает сомнение, можете ли вы после этого выполнить поставленную задачу.
И тут Мерецков подлил масла в огонь: отложив "игрушки" в сторону, он сразу же стал просить тяжелые танковые полки и артиллерию прорыва. Это уж совсем взвинтило Сталина. Последовала новая резкая реплика:
- Думаете, напугали и мы откроем вам кошель?.. А мы не из пугливых.
Верховный не дал командующему закончить доклад и приказал Генеральному штабу еще раз разобраться с планом предстоящей операции и определить необходимые для нее силы и средства. На другой день тот же план докладывался вторично, но уже в обычном порядке. Сталин не перебивал, почти не сделал замечаний и даже дал некоторые дополнительные средства для прорыва обороны противника. А когда мы уходили из его кабинета, напутствовал Мерецкова такими словами:
- Желаю вам удачи! Сами напугайте противника, а не поддавайтесь ему...
После успешного завершения Свирско-Петрозаводской операции Кирилл Афанасьевич прислал мне два альбома с новыми фотографиями обороны противника (теперь уже поверженной) и по телефону попросил при случае показать их Сталину. Мы с Антоновым решили воздержаться от этого, хотя фотографии были очень красноречивыми и действительно помогали зримо представить, насколько трудную задачу выполнил Карельский фронт.
Альбомы и до сих пор хранятся у меня.
В начале июля 1944 года Генеральный штаб, с учетом мнения И. И. Масленникова, закончил разработку замысла наступательной операции 3-го Прибалтийского фронта. Она являлась, разумеется, лишь частью единого комплекса наших действии в Прибалтике и должна была осуществляться в тесном взаимодействии с Ленинградским, 2-м и 1-м Прибалтийскими фронтами.
Ближайшую задачу нового фронтового объединения составлял разгром псковско-островской группировки противника и освобождение двух старинных русских городов от немецких захватчиков. В последующем ему надлежало овладеть Тарту и Пярну с выходом в тыл неприятельским войскам, оборонявшимся в районе Нарвы.
Соседний справа Ленинградский фронт наносил главный удар черед Нарвский перешеек в направлении Пярну. Он начинал наступление несколько позже 3-го Прибалтийского, имея задачей совместно с ним разгромить противника в Эстонии, овладеть Таллином и частью сил действовать на Тарту.
Сосед слева - 2-й Прибалтийский фронт наступал вдоль северного берега Западной Двины в направлении Мадона, Рига. Его активные действия развертывались раньше операции 3-го Прибалтийского фронта.