2-я воздушная армия генерала Харада, дислоцированная в центре Маньчжурии, насчитывала более 1200 самолетов (хотя боевых из них было значительно меньше). В Корее стояла 5-я воздушная армия, располагавшая 600 боевыми самолетами.
Командующему Квантунской армией подчинялись также войска Маньчжоу-го, Внутренней Монголии и провинции Суйюань; суммарно - до двадцати пехотных дивизий и 14-15 бригад конницы. Не в пример японским войска эти были слабо обучены, плохо вооружены, но общая численность их достигала приблизительно 300 тысяч.
В помощь Квантунской армии японское командование могло двинуть и свой стратегический резерв, находившийся в районе Пекина (две армии, шесть - восемь дивизий).
Стратегическое положение Квантунской армии характеризовалось прежде всего ее удаленностью от метрополии. Связи с Японией не везде были удобными, коммуникации растянуты. В северной и западной частях Маньчжурии остро давала себя чувствовать недостаточная развитость железнодорожной сети. В центральной и восточной части страны основные железнодорожные линии находились в зоне досягаемости советской авиации.
Квантунская армия была как бы охвачена огромной дугой, образуемой на протяжении почти 4500 километров государственными границами Советского Союза и Монгольской Народной Республики. К этому добавлялась еще ненадежность китайского тыла. Население марионеточного государства Маньчжоу-го, созданного Японией в целях маскировки ее империалистической политики, относилось к оккупантам враждебно. Врагом японских милитаристов являлся весь Китай. Положение сложилось так, что и Чан Кайши оказался противником Японии, не говоря уже о китайской Народно-освободительной армии.
Генералу Ямада приходилось ориентироваться на Корею, где японцы утвердились давно. Для Квантунской армии Корея была и основным источником питания и операционной базой на случай чрезвычайных обстоятельств. Но и в Корее народные массы люто ненавидели оккупантов. К тому же Корея находилась на значительном удалении от маньчжурской группировки японских войск и относительно легко могла быть отрезана ударом из советского Приморья. Таким образом, куда ни кинь, тыл являлся ахиллесовой пятой Квантунской армии.
В течение многих лет оккупации Китая японские милитаристы усиленно вели фортификационные работы на границах с СССР. Вдоль гористого рубежа с нашим Приморьем имелась линия укрепленных районов, хорошо встроенных в тайгу и горы. За бетонными сооружениями и естественными препятствиями японские генералы чувствовали себя в относительной безопасности. На севере подступы к Маньчжурии прикрывались не только горами Малого Хингана, но и широким Амуром, а на северо-западе - горным хребтом Ильхури-Алинь и отрогами Большого Хингана. Угрюмый горный хребет Большого Хингана со средней высотой над уровнем моря 1000-1100 метров тянется на многие сотни километров в меридиональном направлении по территории самой Маньчжурии. Он то приближается к границе до 50 километров (на солуньском направлении), то уходит от нее на 200-250 километров. А во Внутренней Монголии горы Большого Хингана сочетаются еще и с полупустынным песчаным плоскогорьем, продолжающим расположенную юго-западнее пустыню Гоби.
Необходимо, однако, заметить, что в условиях огромных пространств здешнего театра войны у Японии не могло хватить сил для сплошного занятия границы или естественных рубежей. Волей или неволей им приходилось выбирать наиболее вероятные операционные направления. По границе с СССР и отчасти с МНР возводились укрепленные районы, прикрывавшие подступы к главным проходам через горные хребты. На ряде же участков госграницы Маньчжурии с Монгольской Народной Республикой, имевших большую протяженность и открытых для действий всех родов войск, инженерных сооружений не оказалось и совершенно отсутствовали части прикрытия. Особенно слабыми были гористые и пустынные направления на Долоннор и Чжанцзякоу (Калган) на крайнем правом монгольском фланге. Мы, конечно, учли это при разработке замысла операций.
Вместе с тем занятое Квантунской армией положение давало ей на некоторых участках будущего фронта ряд бесспорных преимуществ. Особенно ощутимо сказывались они на Дальнем Востоке. Как уже отмечалось, граница Приморья на доступных для нашего наступления направлениях была закрыта укрепленными районами и войсками Восточно-Маньчжурского фронта. Они составляли как бы первый эшелон обороны противника. А затем на сравнительно небольшом удалении находились войска 17-го фронта, которые при необходимости тоже могли быть использованы на востоке Маньчжурии. Наша наступательная операция здесь неминуемо выливалась в последовательный прорыв укрепленных районов с форсированием горных хребтов и тайги, то есть в наиболее тяжелый вид наступления, требующий подавляющего превосходства в силах и большого количества мощных средств поражения.
На Маньчжурской равнине за естественными барьерами, укрепрайонами и оборонительными позициями противник свободно мог маневрировать по внутренним операционным линиям, выдвигать войска на угрожаемые участки и развертывать их на выгодных рубежах. Действия по внутренним операционным линиям даже при отходе, если на то вынудит обстановка, предоставляли японцам возможность сохранять компактную группировку войск. Маневр вполне обеспечивался железными и шоссейными дорогами.
Все эти плюсы, имевшиеся у японцев, мы, разумеется, тоже брали в расчет.
Тщательное изучение положения Квантунской армии позволяло Генеральному штабу сделать очень важные предварительные выводы. Прежде всего было очевидным, что в условиях Маньчжурии она вынуждена будет вести военные действия в относительной изоляции от других группировок японских войск. А чтобы относительную изоляцию превратить в полную, с нашей стороны требовалось одновременно с ударами главных сил развернуть наступление и в тех районах, откуда Ямада мог получить содействие. Это относилось в первую очередь к Корее и до некоторой степени к Южному Сахалину. Важное значение имело бы и наше господство в воздухе. Что же касается форм маневра, то нам уже на этой стадии изучения противника представлялись наиболее подходящими фланговые действия, выводящие наши войска в район Гирин, Мукден. Они отсекли бы всю группировку японцев в Маньчжурии и нарушили бы ее взаимодействие с группировкой войск в Корее и резервами под Пекином. Слабость монгольского фланга Квантунской армии позволяла рассчитывать на выход здесь в тыл противнику.
Характер эшелонирования Квантунской армии свидетельствовал, на наш взгляд, о том, что японское командование при неблагоприятном исходе борьбы в Маньчжурии будет отводить свои войска из северной и западной части района боевых действий на границы с Кореей, создавая таким образом выгодные условия для продолжения операций. Генеральный штаб не ошибся. Такой план у японцев действительно существовал. Однако его не удалось провести в жизнь из-за стремительности и сокрушительности наступления советских войск.
Следует также отметить, что в случае разновременности действий наших ударных группировок у японцев имелась возможность отражать их по частям, перебрасывая войска с одного направления на другое. И отсюда опять-таки нами делались практические выводы.
Очень много проблем вставало перед Генеральным штабом при разработке замысла операций. Достижение победы над Японией в короткий срок предполагало стремительность наступления. Квантунскую армию надлежало разгромить сразу, не допуская ее отхода в глубину Китая или Кореи.
Группировка советских войск, имевшаяся на Дальнем Востоке к апрелю 1945 года, сделать этого не могла. Она предназначалась лишь для решения оборонительных задач. При существовавшем в то время расположении мы имели возможность нанести удары только на муданьцзянском направлении (со стороны Приморья) и на хайлар-цицикарском (со стороны Забайкалья). Но такие удары не приводили к окружению Квантунской армии и не прерывали ее коммуникаций. Они могли вытолкнуть, но не уничтожить войска противника, что противоречило существу задачи, поставленной Ставкой, и решительному характеру предстоящей операции. При выталкивании враг продолжал бы питать свои войска из глубины, особенно из Кореи, а значит, на быстрое окончание войны рассчитывать было нельзя. Плотность его сил неизбежно возрастала бы за счет подхода резервов. В то же время над правым флангом нашего Забайкальского фронта нависала угроза со стороны укрепленных районов противника на границе с Монгольской Народной Республикой.
Чтобы избежать такого развития событий, воспретить японцам организованный отход, требовалось не только изменить расположение наших сил и выбрать более выгодное направление главного удара. Нужно было еще обеспечить себе условия для наращивания успеха, то есть правильно решить вопрос об эшелонировании сил во фронтах, создать, где нужно, вторые эшелоны. И делать это, конечно, не в ущерб мощи первоначального удара, а за счет дополнительной переброски войск с запада.
Наиболее выгодным рисовалось нам наступление одного из фронтов с территории Монголии при одновременном встречном ударе со стороны Приморья. В этом случае можно было полностью изолировать Квантунскую армию. Притом не отвергались и фронтальные удары с севера через Амур и вдоль Сунгари; они должны были содействовать расчленению и уничтожению японских войск.
Удар со стороны Приморья при всех обстоятельствах требовал прорыва укрепленных районов противника. Наносимый к центру Маньчжурии, он обеспечивал поражение 1-го японского фронта и выход наших войск непосредственно на Чанчунь, где располагался штаб Квантунской армии.
При наступлении из Монголии нельзя было, конечно, отвлекать силы на неперспективные направления, где противника вообще не имелось. А не было его на крайнем правом фланге, на калган-пекинском направлении, в пустынных просторах. Наступление здесь не сулило нам ничего, кроме бесплодной борьбы с тяготами природы. Следовало руководствоваться испытанным принципом: наносить главный удар там, где он скорее всего даст наибольший результат, и направлять его туда, где наверняка будет подорвана мощь главных сил врага. Таким требованиям, с нашей точки зрения, вполне отвечало солуньское направление.
Долго думали над группировкой сил. Сколько войск потребуется и какие именно? В каком их построении надежнее гарантируется разгром противника и лучше всего наступать на столь обширных пространствах с преодолением гор, тайги, пустыни, широких рек, укрепленных районов? Когда все эти слагаемые были внимательно изучены, стало ясно, что в Маньчжурии не обойтись без танковой армии, отдельных танковых соединений и конницы. Потребуется флот, в том числе на Амуре и Сунгари. Будет нужна мощная авиация всех видов.
Обсуждался вопрос и о том, где сосредоточить танковую армию, как ее использовать. И опять взоры Генштаба обращались к Забайкальскому фронту, где не было ни полноводного Амура, ни тайги, ни многочисленных укрепленных районов. Танковая армия являлась главным боевым средством, сообщавшим войскам фронта силу удара, высокий темп и обеспечивающим глубину наступления. Правда, в глубине на ее пути высился Большой Хинган, и сама мысль о прорыве танкистов через горы представлялась очень сложной. Однако в необычности применения крупных масс танков таился, как полагал Генеральный штаб, ключ к решению основных задач операции. Мы твердо высказались за применение танковой армии на главном направлении, пролегавшем через Большой Хинган, и обязательно в первом эшелоне оперативного построения фронта.
Мотивировалось это тем, что японцы едва ли ждут здесь такого удара. Позиции их на Хингане, по нашим данным, не были подготовлены, отдельные полевые укрепления занимались относительно слабыми войсками. Горы же мы считали вполне преодолимыми для опытных танкистов. Если упредить противника в овладении имевшимися там проходами, у него не найдется силы, способной противостоять танковой армии.
Не последнее место занимали соображения относительно захвата инициативы. При внезапности удара мощная и стремительная танковая армия могла сделать очень многое и задавала бы нужный тон всей фронтовой операции.
Не простым был вопрос о взаимодействии фронтов, в частности о сроках начала фронтовых операций. Важность его общеизвестна, но в Маньчжурии правильное согласование усилий между фронтами приобретало особое значение вследствие чрезвычайно сложных и далеко не одинаковых условий на различных направлениях.
Очень заманчиво было оттянуть силы японцев из полосы действий Приморской группы. На первый взгляд казалось, что для этого целесообразно пораньше начать наступление Забайкальского фронта. По нашим расчетам, противник мог перебросить туда свои войска из Приморья примерно к десятому дню операции. Вот тут-то и следовало нанести удар со стороны Приморья.
Однако такой вариант имел много скрытых опасностей. Никто не мог поручиться за то, что японское командование непременно станет ослаблять приморское направление, а не использует для отражения нашего наступления из Забайкалья другие войска. В этом случае противник получил бы возможность бить советские фронты, так сказать, в порядке очереди. Кроме того, наши действия в Приморье утратили бы внезапность: враг ждал бы здесь удара и, конечно, принял бы меры, чтобы парировать его.
При таком рассуждении предпочтительнее казалось одновременное наступление фронтов.
В конечном итоге не был отвергнут ни тот, ни другой вариант. По указанию Ставки Генеральный штаб продолжал обдумывать и разрабатывать каждый из них. Ставка полагала, что обстановка перед началом войны сама подскажет наиболее правильное решение возникшей альтернативы.
Наше стремление к внезапности действий очень осложнялось тем, что японцы давно и твердо уверовали в неизбежность войны с Советским Союзом. Достижение стратегической внезапности являлось делом едва ли осуществимым. Тем не менее, раздумывая над этой проблемой, мы не раз возвращались к первым дням Великой Отечественной войны: ее наша страна тоже ожидала, готовилась к ней, однако удар немцев оказался внезапным. Следовательно, и в данном случае не надо было преждевременно отказываться от фактора внезапности.
Внезапность начала войны на Дальнем Востоке зависела прежде всего от сохранения в секрете степени готовности советских войск. С этой целью был разработан и строжайшим образом соблюдался особый режим перегруппировок. Срок начала боевых действий никому, конечно, не объявлялся. Возможность достижения внезапности таилась также и в необычном порядке сосредоточения материальных средств. Мы считали, что враг, хотя и узнает о поставках союзников, все же непременно завысит сроки наших перевозок по единственной в Сибири железной дороге. Ожидалось, что на основе относительно слабой пропускной способности Транссибирской магистрали японцы определят начало войны где-то на осень и, видимо, только к этому времени сами будут полностью готовы к ней.
Полагались мы и на уверенность врага в том, что советские войска не начнут наступления при неблагоприятных погодных условиях. А ведь срок начала военных действий против Японии, согласованный с союзниками - "через два-три месяца после окончания войны с Германией",- падал как раз на очень неудобный с точки зрения формальной военной логики период дождей на Дальнем Востоке. По всем правилам этой логики японское командование должно было ждать удара с нашей стороны несколько позже, когда установится отличная сухая погода. Впоследствии подтвердилось, что Генеральный штаб не ошибся в этих своих предположениях. Японское командование ожидало начала войны в середине сентября.
В интересах внезапности использовалась и местность, о чем частично уже говорилось. Совершенно естественно, что враг не рассчитывал на возможность ударов вообще, а танковых тем более через труднопроходимые горы, тайгу и пустыню. Это относилось прежде всего к монгольскому участку фронта, как бы отгороженному от Маньчжурии и Внутренней Монголии Большим Хинганом и почти безводными степями, примыкающими к Гоби. Горные хребты, таежные заросли, зыбучие пески вопреки все той же формальной логике тоже стали союзниками советского оружия.
Наконец, нельзя не сказать о дерзости и стремительности советского наступления. На первый взгляд это обычные черты любой наступательной операции. Однако нужно учитывать историческое прошлое японских вооруженных сил. В прошлых войнах японская армия обычно сама наносила первый удар, причем с поразительным вероломством. Так было в 1904 году при развязывании войны с Россией. То же самое повторилось и 7 декабря 1941 года под Пёрл-Харбором. В ходе оборонительных действий во второй мировой войне Япония имела дело с противником, осуществлявшим, как правило, чрезмерно осторожное методическое наступление с сильной артиллерийской и авиационной подготовкой и поддержкой. Насколько мне известно, ей не приходилось до того отражать крупных танковых атак. Японская армия привыкла к этой робости и методичности в действиях ее противников, к относительно невысоким темпам наступления. Другой опыт, видимо, игнорировался. Поэтому наряду со стратегической внезапностью мы постарались использовать также все доступные способы оперативной и тактической внезапности, в частности атаки без артиллерийской подготовки и ночные действия. Это тоже в какой-то степени помогло нам завоевать победу.
Незаметно промелькнул май, настал июнь...
В первых числах первого летнего месяца замысел операций против Квантунской армии в общем виде был готов. С соответствующими расчетами его доложили Верховному Главнокомандующему. И. В. Сталин принял все без возражений, только приказал вызвать в Москву маршала Р. Я. Малиновского и генерала М. В. Захарова, несколько раньше других командующих фронтами приглашенных на Парад Победы.
Родион Яковлевич и Матвей Васильевич предусмотрительно прихватили с собой начальника Оперативного управления штаба фронта Н. О. Павловского и, получив пять дней на разработку плана фронтовой операции, немедленно приступили к делу. Конечно, в Генштабе они были подробно информированы о стратегическом замысле, составе фронта и сроках сосредоточения войск. Выгрузка последних эшелонов предполагалась 1-5 августа.
18 июня Р. Я. Малиновский представил свой доклад. Как и требовала Ставка, командующий Забайкальским фронтом исходил из необходимости разгромить Квантунскую армию в короткий срок. Полное поражение ее главным силам рассчитывалось нанести в течение полутора-двух месяцев. Делалась, однако, оговорка, что при благоприятных условиях враг может быть уничтожен значительно раньше.
В полосе Забайкальского фронта предвиделась встреча не только с крупными силами японской пехоты, но и с японскими танками, а также с войсками Маньчжоу-го и князя Дэвана из Внутренней Монголии. Японцы, докладывал Малиновский, предпримут все зависящее от них, чтобы усилить это направление. Следовательно, нужно считать, что они подбросят сюда силы из Северного Китая, равные 7-8 пехотным дивизиям. Всего, таким образом, в первые полтора-два месяца войны Забайкальский фронт может встретить до 17-18 японских дивизий, 6-7 дивизий Маньчжоу-го и Внутренней Монголии, 2 танковые дивизии.
Взвесив свои возможности при наличии в составе фронта четырех общевойсковых армий (17, 36, 39, 53-й), 6-й гвардейской танковой армии, конно-механизированной группы и 12-й воздушной армии, командующий сделал вывод, что этих сил будет достаточно для преодоления сопротивления и, при благоприятных условиях, уничтожения 18-25 дивизий японцев, учитывая наше превосходство в танках и артиллерии.
Наиболее выгодным для нанесения главного удара Р. Я. Малиновский. так же как и Генштаб, признавал направление на Солунь, Сыпингай. Цели мыслилось добиться двумя операциями: первая была рассчитана на овладение Центральной Маньчжурией, вторая завершалась выходом наших войск на границы Маньчжурии с Северным Китаем и освобождением от противника полуострова Ляодун.
Оперативное построение фронта намечалось в два эшелона, причем 6-я гвардейская танковая армия предназначалась для действий за ударной группой войск фронта. Начало наступления планировалось на 20-25 августа.
Генеральный штаб с этим планом в основном согласился, но в отношении использования танковой армии остался при своем прежнем мнении. Во втором эшелоне она не могла играть ведущей роли при броске фронта через Хинган. Темп ее продвижения на восток регулировался бы в данном случае находящейся впереди пехотой. В то же время этот мощный бронированный кулак, очевидно, терял возможность поддержать пехоту при захвате и удержании горных проходов. Нельзя было надеяться и на то, что под прикрытием пехоты танки сумеют прорваться через теснины на Маньчжурскую равнину: попробуй прорвись, когда эти теснины и горные дороги окажутся забитыми самой пехотой и ее обозами. Короче говоря, при таком оперативном построении сил фронта танковое объединение как бы утрачивало свои главные боевые качества.
Доводы Генерального штаба Ставка признала достаточно убедительными. Р. Я. Малиновскому было предложено по прибытии в Забайкалье вернуться еще раз к тем элементам плана, которые являются спорными, дополнительно научить на местности соображения инакомыслящих и тогда уже принять окончательное решение. Родион Яковлевич с этим согласился и впоследствии внес предложение использовать 6-ю гвардейскую танковую армию в первом эшелоне.
В итоге такой совместной творческой работы со всеми командующими фронтами к 27 июня 1945 года определилось основное содержание стратегического плана советского Верховного Главнокомандования. Намечалось одновременное нанесение трех сокрушительных ударов, сходящихся в центре Маньчжурии: из Монгольской Народной Республики с так называемого тамцакского выступа главными силами Забайкальского фронта. из района юго-западнее Хабаровска - силами 2-го Дальневосточного фронта и из Приморья - основной группировкой войск 1-го Дальневосточного фронта. Цель этих ударов состояла в том, чтобы расчленить войска Квантунской армии, изолировать их в Центральной и Южной Маньчжурии и уничтожить по частям.
Войска Забайкальского фронта должны были выполнять решающую роль. Их удар нацеливался на жизненно важные пункты врага - Мукден, Чанчунь, Порт-Артур, захват которых решал исход борьбы.
Удар войск 1-го Дальневосточного фронта из Приморья направлялся на Гирин по кратчайшему пути навстречу удару из Забайкалья. Наступление в Приамурье войск 2-го Дальневосточного фронта сковывало противника и способствовало разгрому Квантунской армии.
В таком виде план был наложен на карту А. М. Василевского, назначенного главнокомандующим советскими войсками на Дальнем Востоке, и в последующей подготовительной работе непосредственно на фронтах подвергся лишь незначительным уточнениям. Он отчетливо выразил основную идею советского Верховного Главнокомандования на изоляцию и уничтожение Квантунской армии. На основе этого плана в дальнейшем была разработана директива Ставки.
27 июня К. А. Мерецков получил разрешение отбыть на Дальний Восток. Он покидал Москву несколькими днями раньше А. М. Василевского и Р. Я. Малиновского.