-На первом допросе арестованный по подозрению молодой мужик Данила показал: "Кулуканов несколько раз уговаривал меня убить Павла, однако не было подходящего момента. Третьего сентября я зашел к нему и сказал, что братья ушли по ягоды. Кулуканов сказал :"Я давно договорился с Сергеем обо всем, но ему одному ничего не сделать. Возьми деньги, а когда прикончим Павла, я дам тебе золота две пригоршни. "После этого мы с дедом Сергеем решили итти в лес. Мы знали, какой дорогой Павел ходит с болота доме и, и пошли ему навстречу. Ребята ничего не подозревали, подошли близко и тогда дед внезапно ударил Павла ножом. Павел вскрикнул: "Беги, Федя'.." Я кинулся за Федором, схватил его, дед подбежал и нанес ему несколько ударов. Убил обоих дед при моей помощи. Сделали мы это по наущению Кулуканова."
Беатрикс подняла руку, съемка остановилась.
-Надо объяснить, - глухим, странным голосом сказала она, - кто эти люди.
Я согласно кивнул и продолжал:
-Дед Сергей внес важные поправки в показания Данилы. Признал, что замысел убийства принадлежит именно ему, так как "Павел вывел из терпения не давал проходу, укорял за то, что он содержатель конфискованных кулацких вещей." Но при этом заявил однако, что "сам братьев не убивал. Только держал Федора. Зарезал же ребят внук Данила." Тот вынужден был подтвердить эти показания и добавил некоторые подробности: "Павел не шевелился но дед вытряхнул ягоды из мешка и сказал: "Надо надеть ему мешок на голову, а то очнется и домой приползет." Потом я стащил Павла с тропы на правую сторону, а дед стащил Федора на левую. Федю мы убили только затем, чтобы нас не выдал. Он плакал, просил не убивать, но мы не пожалели..." Раздался стук. Кто-то уронил на пол что-то твердое. Я взглянул на Беатрикс. Бледная она недвижно сидела в кресле, стиснув пальцы.
- Кто же они, эти два человека, молодой и старый, с такой беспощадной жестокостью убившие двух мальчиков? Нет, это не беглые каторжники, не бродяги-душегубы, а односельчане убитых. Больше того, старик приходился не только своему сообщнику по убийству, но и обоим жертвам родным дедом, а Данила был их двоюродным старшим братом. И надо добавить, что бабка Аксинья, жена деда Сергея, знала о замысле убийц, оодобряла его, и сама не раз говорила внуку Даниле: "Да убей ты этого сопливого коммуниста!" Потому в то роковое утро она, как соучастница, так настойчиво и выпроваживала внучат в тайгу. Вот каковы были эти люди, против которых в глухой, пробуждавшейся к новой жизни деревни одинокий отрок правдолюб. И после этого его, а не их клеймят как предателя, переступившего через узы родства и крови!..
Я попросил остановиться, чтобы промочить горло, и когда выходил в кухню за стаканом воды, услышал, как режиссер Лето сказал: "Да это просто шекспировский клубок страстей и злодеев!" Через минуту я вернулся с отпитым стаканом воды.
-Павел...Павлик Морозов... "Цвет волос русый, лицо белое, глаза голубые, открыты. В ногах две березы".. Пожалуй нет в нашем советском прошлом другой фигуры, которая так часто и так яростно поносилась бы ныне питомцами горбачевско-яковлевского "нового мышления" и тем самым так резко и глубоко высвечивала бы всю их подлинную духовную суть. Они говорят и пишут о нём с такой злобой, ненавистью и уверенностью в своей правоте, словно не его, нежного отрока вместе с малолетним братом предали лютой смерти здоровенные мужики, а он, вооружившись ножом, зарезал в лесу немощного старца да еще разбогател на этом или сделал карьеру. Кое-кого из этих горбачевско-яковлевских питомцев я уже перечислил.. Накал их ненависти и страстной жажды опорочить несчастную жертву кровавой трагедии классовой борьбы просто изумляет.
-Вы упоминаете Горбачева, - воспользовавшись моей паузой, прервала меня Беактрикс. -Я не понимаю. Как вы к нему относитесь? У нас в Англии, в Финляндии да и во всем мире им так восхищаются. Он же дал свободу, гласность. Мне говорили русские друзья, что теперь у вас издаётся Кафка...
Мне совсем не хотелось уклоняться от темы, и я был краток:
- Наверняка больше всего им восхищаются в США. Ещё бы! Это такой предатель, каких не видывал белый свет за всю историю: он предал не только свою партию, которую возглавлял, не только социализм, свою страну, её союзников, - он предал эпоху, цивилизацию, надежду всего рода людского на справедливость. Нет другого человека, которого наш народ так презирал бы и ненавидел, как его... А Кафку и на Западе-то признали только лет через десять после его смерти. И у нас он издаётся уже лет 35, но мы могли бы прекрасно прожить и без него...
Беатрикс всё это слушала, изумленно раскрыв большие серые глаза. То, что в я говорил, казалось ей невероятным. Она не слышала ничего подобного. Но это был человек дела, которому дорого время, и она не стала расспрашивать дальше. А я тогда еще не мог знать, что это болезненное ничтожество еще и выставит свою кандидатуру в президенты на очередных выборах, а получив I процент голосов, займётся телерекламой итальянской пиццы....
- Взять упоминавшегося Альперовича, который напакостил в полную меру своих сил на родине и укатил в США.
В 1981 году из московской молодежной газеты, в которой он работал, написал письмо Ларисе Павловне Исаковой, учительнице убитого с просьбой ответить на множество вопросов и прислать свою фотографию того времени. Надо, мол, для большой публикации, которую готовлю. Старушка, привыкшая верить людям, а уж особенно тем, которые работают в газетах, тщательно выполнила просьбу. Однако публикация не появилась, ибо то, что она написала, никак не укладывалось в схему замысла литературного прохвоста, больше того, решительно опровергало сей замысел. Тогда Лариса Павловна стала добиваться, чтобы он хотя бы вернул фотографию, дорогую память о молодости, и тут вдруг обнаружилось нечто такое, чему старая учительница долго не могла поверить: журналист втирался к ней в доверие под чужим имением И. М. Ачильдиева, своего коллеги по редакции! Зачем? Да ясно грязные дела удобнее проворачивать в маске порядочных людей.
Примерно в то же время не поленился Альперович Ачильдиев еще и поехать в Алупку к Татьяне Семеновне, матери Павла (она умерла в 1983 году). И вот, представьте себе эту картину и этого человека: к восьмидесятилетней старушке в маленький городок является столичный журналист с диктофоном и ласковым голосом задает ей множество ловко сформулированных вопросов, является с единственной целью - убить еще раз ее давным-давно убитого сына. А та - простая русская душа - разве может помыслить что-нибудь дурное? Она, радуясь гостю, говорит, не заботясь о формулировках, и мысли у нее нет, что слова ее могут быть вывернуты наизнанку, а в пасквиле под названием "Вознесение Павлика Морозова" будет сказано для достоверности: "Я встречался с матерью моего героя". Уходя, он целует сухонькие беспомощные руки, вынянчившие пятерых детей, из которых к тому времени четверых уже схоронила, руки, за всю жизнь не знавшие ни дня покоя. "Храни вас Бог в дороге", - говорит старушка на прощание. И гость с низким поклоном исчезает. Он спешит в Москву, ему не терпится устроить за письменным столом пиршество гробокопателя...
Альперович (кроме украденного второго имени у него было и третье красивый русский псевдоним Дружников) задумал еще доказать, что убили подростков-братьев не дед Сергей и брат Данила, а некто Карташев и Потупчик. Жаль, говорит, что уже умерли, а то бы я посадил их на скамью подсудимых. Как так? Ведь было следствие, показания многочисленных свидетелей, суд, наконец, было признание самих подсудимых. Все так, не отрицает Альперович Ачильдиев Дружников, но те двое кого осудили, его не интересуют, ибо они - простые крестьяне, а эти - коммунисты. Да еще Карташев -"уполномоченный ОГПУ". И вот, мол, убийством хотели спровоцировать массовые репрессии в деревне... Правда, материалов следствия и суда Альперович в руках не держал. Таким людям некогда копаться в архивах, как три года копалась в них Вероника Кононенко, написавшая обстоятельное исследование об этой трагедии. Адьперовичам лишь бы побыстрей слепить статейку или книжонку позабористей. А когда иные из них, как Солженицын или Радзинский, обращайте к документам, то бесстыдно препарируют их в соответствии со своими целями. Альперович же строил свое доказательство исключительно по наитию "нового мышления", согласно которому, не было в истории людей, ужасней коммунистов, и не существовало страны, омерзительнее Советского Союза.
Но тут - то и появилась неутомимая журналистка Вероника Кононенко и разыскала не только все судебные материалы дела, но и самого Спиридона Никитича Карташова, оказавшегося вопреки надеждам и расчётам Альперовича отнюдь не вымершим коммунистом. Нашла дотошная Вероника и Алексея последнего из семьи Морозовых, младшего брата Павла.
Беатрикс радостно всплеснула руками, ее большие серые глаза сияли, а когда оператор по какой-то своей технической нужде тут же сделал паузу в съемке, она изумленно воскликнула:
-Все оказались живы - и мать, и учительница, и Карташов!
-Ничего удивительного, -ответил я. -Во-первых, все они в дни трагедии были весьма молоды. А во-вторых, не забывайте, что до ельцинско-черномырдинских реформ средняя продолжительность жизни была в стране 72 года у мужчин и 76 лет у женщин. Теперь же большинство мужчин не доживают даже до пенсии.
-А вот вы упомянули о Солженицыне, -неуверенно сказала англичанка,
Ведь он всемирно известен, нобелевский лауреат...
У меня не было желания распространяться об этом, и я опять ответил кратко:
-Этот нобелиат получил то, что давно заслужил: полное безразличие читателей и оголтелые восторги Радзинского. Больше того, его книги стали предметом насмешек и даже глумления, В последнее время этим занялся, видимо, не отдавая себе отчета в производимом эффекте, или наоборот, слишком ясно понимая это, весьма известный у нас телехохмач Хазанов. Вот, говорит, однажды Ростропович прислал Солженицыну раков и пиво, и это толкнуло писателя на создание великого, бессмертного романа "Раковый корпус". А как была написана книга "Ленин в Цюрихе"? Да очень просто! Однажды картавящий Ростропович, видите ли, напомнил писателю картавящего Ленина, и он бросило к письменному столу. Что же касается многомиллионнотиражного трактата Солженицына "Как нам обустроить Россию", то он зародился на даче у того же Ростроповича в размышлениях о том, как Александр Исаевич обустроил бы эту дачу, если бы она принадлежала ему...
-Это в России называется юмор? -спросила соотечественница Свифта, Бернарда Шоу и Ивлина Во.
-Да, таков у нас теперь юмор. И другого юмора не понимают и не заслуживают ни президент, ни премьер, ни министр культуры. Они сами на уровне таких особенно известных юмористов и сатириков, как Хазанов, Жванецкий, Петросян.
-Мотор!
-Альперович, зачислив Карташова в чекисты, объявив, что именно он убил Павлика Морозова с целью вызвать массовые репрессии, высылку местных кулаков разумеется, врал. Карташов чекистом никогда не был, и никаких репрессий не последовало. Вероника Кононенко установила это точно. Арестовали по подозрению в убийстве всего шесть человек, двое из которых вскоре были отпущены. Не состоялась и "массовая высылка кулаков" из деревни, чем запоздало стращал обличитель. Алексей Морозов свидетельствует: "У нас из богатеев никто не пострадал, да и высылать было некуда - и так медвежий угол. Высылали к нам"...
Когда спрашиваешь этих писателей, историков, педагогов, как же так, за что вы люто ненавидите Павла, ведь не он же убил, а его убили, то они, бледнея от гордого негодования, отвечают, например, голосом Соломона Соловейчика: "Он нанес удар в завязь нравственности. Под анестезией жалости к убитым в сердца детей, читавших о них, вливали жуткую вакцину против совести". Какие слова! Завязь... Анестезия... Вакцина. Но позвольте, вакцина вроде бы средство против чумы, холеры, оспы. Разве совесть стоит тут в одном ряду?
Тогда они отвечают голосом Владимира Амлинского: "Павел Морозов это не символ стойкости, классовой сознательности, а символ узаконенного предательства". Как это не символ стойкости, если ему то и дело грозили расправой, не раз избивали так, что он попадал в больницу, пытались утопить, а он стоял на своем! Кто-нибудь из вас, твердокаменные, пронес свои убеждения / сквозь такой кошмар, получил за свои взгляды хотя бы одну затрещину?..
Тогда они отвечают голосом известного ветерана правдолюбия Юрия Феофанова: "Меня заставляли молиться на Павлика!" Кто заставлял? Побойся Бога, старая кикимора! Это от предрасположенности зависит. Есть люди и органы печати, которые не в силах не молится хоть на кого-нибудь. Да и лучше уж молиться на убиенного отрока, чем на малограмотного Гайдара, предавшего деда, или на Чубайса, именуемого в газетах вором в законе.
Тогда они отвечают хором: "Он совершил преступление, которое неизмеримо тяжелее любого убийства!" Но разве смерть не искупает любую вину хотя бы через шестьдесят лет? Ведь вы все время твердите ныне о милосердии, сострадании, на устах у вас то Божье имя, то имя Искупителя... Но что же все-таки он совершил? И они отвечают: "Он выступил против родного отца!"
Допустим. Но тут обнажается один из основных клеветнических приемов всей вашей империи лжи.Вы так бурно и долго негодуете, словно это единственный доселе невиданный случай во всей истории рода людского. Словно ничего подобного вы не встречали в мировой литературе от Еврипида и Гоголя, у которых родители убивают своих детей, до Шохолова В "Тихом Доне" сыновья убивают своего отца за то, что он изнасиловал их сестру, свою дочь Аксинью... История рода человеческого, увы, трагична, и тяжко бремя страстей человеческих.
Но ведь Павел-то не убил отца, его всего лишь на несколько лет лишили свободы, и произошло это отнюдь не в результате личных усилий сына, показания против подсудимого давали многие. Может, Трофим, отец Павла, председатель сельсовета, был ангелом во плоти и пострадал несправедливо? Вот что сказал о нем, даже спустя почти шестьдесят лет, другой его сын-Алексей: "Я про отца старался плохо не говорить. Меня вынудили, чтобы брата от позора спасти. О мертвых плохо говорить - грех". И все-таки: "Привезли ссыльных поселенцев осенью тридцатого года. Вы думаете, отец их жалел? Ничуть. Он мать нашу, сыновей своих не жалел, не то что чужих. Любил одного себя да водку. И с переселенцев за бланки с печатью три шкуры сдирал. Те последнее ему отдавали: деньги, сало, мясо..." За торговлю этими бланками "Трофима и посадили, вместе с пятью другими председателями сельсоветов, промышлявшими в округе тем же. Однако нам твердят:
"Павел изменил кровным родственным узам, самым святым на свете. Он предал отца! Донос - это всегда донос, а уж на отца!.."
Но вот я беру свежайший номерок еженедельника "Аргументы и факты" и читаю письмо, присланное недавно одной девушкой:
"Вы, наверное, подумаете, что я сумасшедшая, ведь я хочу убить своего отца... У моей матери трое детей. Когда я родилась, отца посадили за изнасилование, и моей матери пришлось воспитывать нас одной на 60 рублей в месяц да еще посылать передачи. Когда я была маленькая, очень хотела, чтобы отец вернулся, но вот это произошло, и наши мучения начались. Он пил, пил много, бил нас и мать, а когда был трезвым, его издевательства принимали еще боле изощренную форму. Он то спускал на меня собак, то начинал говорить такое, что просто стыдно повторить, а когда я повзрослела, пытался изнасиловать... Вчера в два часа ночи отец ворвался ко мне с ножом, стал бить и кричать, чтобы я пошла с ним. Я упиралась, звала на помощь, но мать тоже боялась подойти, ведь у него в руках был нож. Наконец, на крик вышла соседка и пригрозила, что вызовет милицию. Это было последней каплей. Если он сегодня напьется, он будет в моих руках. Пусть ценой собственной жизни, но я отомщу за свои и мамины страдания. Он сам сделал из меня врага."
Вот такое письмо наших распрекрасных демократических дней в многомиллионную газету...Что же молчите вы - многомудрый педагог Соловейчик, и вельмигласная критикесса Иванова из "Огонька", и правдолюб Феофанов из "Известий"? Почему не слышно ваших вселенских воплей: "Дочь предала отца! Донос! Измена священным узам крови!" А если девушка выполнит свою страшную угрозу,повернется ли у вас язык осудить её и объявить чудовищем страшнее Павлика?..
В камере кончилась пленка, и оператор почему-то слишком долго менял её на новую при гробовом молчании всех присутствующих. Тишину нарушил
только глоток, который Беатрикс сделала из стакана воды... - Мотор!
-Жизнь Павла Морозова мало отличалась от жизни этой девушки эпохи Горбачева-Ельцина, а кое в чем была и по-страшнее. Этот нынешний скот угодил в тюрьму за изнасилование, а жена собирала ему передачи. А тот скот бросил молодую жену с четырьмя детьми и на глазах всей деревни начал жить с другой, ушел к ней. Городские интеллектуалы Амлинский да Бурлацкий, возросшие на асфальте, могут не понимать во всей полноте, что это такое для русской деревни шестьдесят пять лет тому назад, но Солоухин, выросший в такой деревне, или Балашов должны бы ясно представлять себе картину со всей обстоятельностью. Ведь здесь такой срам, что хоть в омут. Но, может быть, еще страшнее другое: как прокормить пять едоков двумя женскими руками? И начали эти едоки "ходить в куски", как говорят на Урале, то бишь побираться.
Алексей Морозов рассказывает: "История Павлика - это трагедия семьи, которую отец растоптал и предал". Да, именно так: не сын предал отца, а отец предал всю большую семью, и в том числе старшего сына. И сделал он это задолго до того, как Павел хоть что-то предпринял против него.
Но в чем же все-таки конкретно состоял поступок Павла? Может быть, послал письмо на Лубянку? Или приехал в Москву и выступил на собрании в ЦДЛ, требуя выслать отца за границу и лишить советского гражданства, как это сделали в отношении некоторых своих собратьев кое-кто из писателей, нынешних разоблачителей убиенного? Или, наконец, обратился в местные органы ОГПУ?
По одной журналистской версии, Павел пришел в сельсовет и рассказал о проделках своего отца приехавшему из райкома партии уполномоченному по хлебозаготовкам Кучину. Это крайне сомнительно, ибо, во-первых, в сельсовете он всегда мог напороться на отца, бывшего там председателем; во-вторых, при чем здесь уполномоченный по хлебозаготовкам? По другой журналистской версии, Павел никуда не ходил, а, наоборот, к ним в избу сам зашел уполномоченный и случайно увидел оброненную Трофимом справку, а Павел сказал, что отец такими справками торгует, но фамилия уполномоченного была не Кучин, а Дымов. По третьей версии, принадлежавшей уже не приезжим журналистам, а Л. П. Исаковой, учительнице Павла, в деревне вообще не появлялись представители райкома с такими фамилиями, а был уполномоченный, имевший запоминающуюся фамилию Толстый. Однако в материалах дела нет никаких показании уполномоченных. Есть показания участкового инспектора милиции Я. Т. Битова. Гораздо вероятнее, что Павел, пожелай он сообщить властям о каких-то непорядках, обратился бы именно к нему. Но в показаниях Битова, как установила В. Кононенко, нет ни слова о том, что Павел говорил ему хоть что-нибудь об отце.
Но допустим на минуту самый неблагоприятный для Павла вариант: он пришел в сельсовет и сообщил приезжему человеку о злоупотреблениях отца. Но ведь в отличие от зрелых мужей, многоопытных писателей, требовавших, например, в 1958 году лишить гражданства своего собрата, которого они называли предателем, малограмотный транадцатилетний мальчик, ничего, кроме своей таежной глухой Герасимовки, не знавший, конечно же, не способен был предвидеть все последствия. Тем более что на дворе стоял только 1931 год, и он, опять же в отличие от помянутых выше московских писателей, не мог учесть ничем не заменимый опыт тридцать седьмого года, которым располагали те.
Наиболее вероятным будет предположить, что Павел хотел только припугнуть отца, надеялся, что приезжий дядя всего лишь задаст ему хорошую взбучку, он образумится и вернется в семью. При всем драматизме сложившейся в доме обстановки, при всей горечи и боли, что отец причинил семье, мечта о возвращении отца могла жить в сердце мальчика и двигать его поступками. Помните, что пишет девушка, отец которой сидел в тюрьме за гнуснейшее дело: "Когда я была маленькой, очень хотела, чтобы отец вернулся". Кто докажет, что шестьдесят пять лет назад детские сердца были устроены иначе.
Однако, напомним, никаких доказательств, что Павел сказал о служебном корыстном жульничестве отца работнику райкома или милиции нет. И нет ни слова о доносе в материалах как суда над Трофимом Морозовым с его подельниками по обвинению их в торговле справками, так и суда над убийцами братьев, - ни в показаниях подсудимых и свидетелей, ни в других приобщенных документах.
А есть заявления такого рода: "Сергей Морозов был сердит на внука, ругал его за то, что он давал показания против отца на суде"... "На суде сын Трофима Морозова, Павел, подтвердил, что видел в доме чужие вещи"... "Мой свекор ненавидел нас с Павликом за то, что он на суде дал показания против Трофима" и т. д.
Да, именно так: дал на суде показания против отца, а точнее сказать, по причине малолетства будучи допрошен в присутствии матери и учительницы, Павел лишь подтвердил то, что в качестве свидетельницы показала мать. И никак иначе он поступить не мог. Надо думать, что, как это водится всегда, его предупредили, и он знал об ответственности за ложные показания. И вот мать уже дала правдивые показания. Значит, если Павел захотел бы выгородить родимого негодяя, то, во-первых, он скорее всего был бы легко уличен в неправде, а главное, ему пришлось бы выбирать между ненавистным отцом и любимой матерью, которую он ложными показаниями мог поставить под удар. Синклит сердцеведов ныне твердит: вот и должен был во имя отца-страдальца поставить под удар мать! Слава Богу, мальчик поступил по-своему: встал на сторону несчастной , опозоренной отцом матери. В этом весь его грех. Судите, серцеведы, защитника матери...