Сегодня ей предстоит сходить к гинекологу, и она этому очень рада. Впервые в жизни она спешит во врачебный кабинет.
Выходит из конторы в обеденный перерыв и оглядывается по сторонам. Седана нигде не видно, можно выдохнуть. Еще пару недель назад она и подумать не могла, что пойдет в клинику, не поставив его в известность, тайком от него.
В клинике играет тихая музыка, в воздухе витает запах эвкалипта. Ей безумно нравится этот аромат. Когда они начали встречаться, она удивилась: «Мои любимые цветы? Ой, я не знаю, наверное, белые». Она ответила ему наобум, потому что никто и никогда не дарил ей цветов. «А эвкалипт?» — спросил он. Ее маленькая квартирка пропахла эвкалиптом — он ни разу не пришел с пустыми руками, и ей пришлось обзавестись вазами, не одной, а сразу тремя: две для свежих букетов, а третья, самая большая, для веточек эвкалипта, ведь они сохранялись, когда другие цветы увядали. У нее возникало ощущение, что она таким образом скапливает любовь, составляет огромный букет удачи. Запах эвкалипта, казалось ей, это аромат счастья, счастья, которого оба уже не ждали.
Она вспоминает, и вдруг слезы выступают у нее на глазах. Обычно она плачет редко и очень горько. И только при нем. Поначалу слез хватало, чтобы он тут же успокоился, как будто именно слезы и были его целью, как будто он хотел что-то растопить в ней. Но уже давно ее плач не останавливает его; теперь ей нужно раскраснеться, с растрепанными волосами умолять невесть о чем. И по этой причине он доводит ее до крайности, оскорбляет, давит, толкает, таскает за волосы.
Потом она вспоминает про разбитый бокал, про то, каким внимательным он стал, как просил прощения, когда она порезалась, и она сказала себе: да, кровь помогла. И по логике вещей, впредь он будет успокаиваться только при виде того, как она истекает кровью.
Тихий голос, который в последние дни медленно пробивал себе дорогу в мозговых извилинах, голос, который много месяцев молчал от безысходности, что-то шепчет. Шепот слабый, еле слышный, но Сандрина различает:
Ну, разумеется, тупая ты корова, разумеется, он тебя убьет.
В это мгновение в холл входит врач. Она сменила прическу. Косички делят ее череп темными рядами. Очень красиво. Сандрине хотелось бы иметь такие волосы. И не только. Жизнелюбие. Волю. Ей хотелось быть кем-то другим.
Докторша не подзывает ее к себе — подходит сама, наклоняется, чуть ли не садится на корточки и говорит:
— Эй, что такое? Это гормоны?
Сандрина достает бумажный платочек и старается не нарушить макияж. Говорит: нет, не знаю, может быть.
— Пойдемте посмотрим, — улыбается ей гинеколог. — Хорошо? Вы мне все расскажете.
В кабинете Сандрина садится и не произносит ни слова. Разгневанный голос, который она только что слышала в своей голове, снова что-то шепчет. Этот голос рычал на нее, требуя немедленно уйти, когда мужчина, в которого она так безнадежно влюбилась, в первый раз попросил показать ему сообщения в ее телефоне. Он подозревал, что она переписывается со своим начальником; она клялась, что нет, и он сказал: «Докажи».
Голос тогда кричал: Даже не вздумай, ты не обязана ничего доказывать. Если он тебе не доверяет, зачем тогда позвал жить в свой дом? С ним? Со своим сыном?— но ей так хотелось быть доброй, сделать ему приятное, сохранить свое совсем еще новое счастье.
Когда со временем он попросил пароли от ее телефона, от банковской карточки, от электронной почты, голос превратился в шипящую, неразличимую, еле слышную струйку.
— Итак. Что с вами?
Сандрина отрицательно качает головой, она не знает, с чего начать, она только что позволила себе понять, к чему все идет и как все закончится: плохо. Ей не удается выразить это вслух, потому что она не все еще обдумала. Что происходит, что может случиться, кто она, кем является, где и почему находится.
Она заставляет себя дышать, унять наконец слезы. Напротив нее доктор, спокойная и терпеливая, но между бровей пролегла обеспокоенная складка. Она мягко начинает задавать вопросы.
— Тошнота? Слабость?
— Все нормально, — выговаривает Сандрина, и у нее отлегает от сердца.
— Вы сдали дополнительные анализы?
Сандрина говорит:
— Нет, простите, у меня не было… не было…
Она не знает, что хочет сказать: времени, храбрости, случая? Она не знает, как объяснить, что так и не сказала о своей беременности мужчине, с которым живет, потому что он шпионит за ней, засекает время ее поездок; что иногда она вынуждена сидеть за компьютером в обеденный перерыв, потому что и речи быть не может о том, чтобы задержаться вечером хоть на минуту; что она не смеет его ослушаться и нарушить правила, потому что с тех пор, как первая жена уже не мертвая, все с каждым днем становится хуже и хуже.
— Это не страшно, — заверяет ее гинеколог, имея в виду анализы. — Вы сможете сходить в лабораторию прямо отсюда в конце недели?
«Да», — кивком отвечает Сандрина.
— Прекрасно. И не будем больше об этом. Хорошо. Теперь об отце. Вы сказали ему?
«Нет», — молча качает головой Сандрина.
— Но… он же никуда не делся? Вы ведь живете с ним, да?
«Да», — кивком отвечает Сандрина.
Пауза. Очень долгая пауза.
— Я могу вас осмотреть сегодня?
Голос докторши мягко нарушает тишину кабинета. Здесь никто никуда не торопится; на смотровом кресле — тонкая бумага, на стенах нет картин — только постеры в рамках, но все такое располагающее, все, что требуется. И Сандрина наконец говорит:
— Да.
— Вы не могли бы раздеться? Если хотите, блузку можете не снимать… Вы не могли бы прилечь? Давайте все делать поэтапно. Сначала вы ляжете на спину… вот так. Я прощупаю живот… теперь посмотрю ниже. Так, это может показаться очень холодным… нет? Все хорошо? Тем лучше. Итак…
Сандрина разглядывает потолок. Белые квадраты, имитирующие… Что? Что они хотели изобразить? Мрамор? Нет. Штукатурку? Врач что-то говорит, и Сандрина, которая, как всегда, когда ее осматривают, трогают, щупают, уплыла куда-то вдаль, выныривает на поверхность.
— Я сказала, что у вас там ссадины. Будьте добры, скажите, как это случилось?
На мгновение Сандрине подумалось, что речь идет о шрамах, ведь она подвергает свое тело разрушению, и ее ожесточение к собственному телу возрастает все больше и больше по мере того, как вся остальная жизнь идет прахом. Потом она понимает, что докторша говорит о следах, оставленных господином Ланглуа. Да, он делал ей больно, но она думала, что никто этого не заметит.
Сандрине стыдно. Она рефлекторно сдвигает ноги, но доктор уже сняла перчатки и подкатила свое кресло к ее голове.
Что ей ответить, что сказать? Пусть не обращает внимания, так бывает не всегда?
Нет!— говорит внутренний голос. — Уже много месяцев только так!
Заткнись, приказывает ему Сандрина, и вообще, с какой стати отвечать врачихе, голосу? С какой стати оправдываться, с какой стати все кому не лень лезут не в свое дело?
Ее бросает в жар, она и представить не могла, что придется обсуждать что-то с задранной вверх задницей; в горле пересыхает, а врач говорит:
— Я понимаю, что место не самое подходящее. Вот возьмите. Прикройтесь. — Она отрывает кусок бумажного полотна и дает Сандрине. — Берите, берите. Знаете, если бы меня попросили задрать ноги и поговорить, я бы почувствовала себя не в своей тарелке! — Она снова улыбается, но улыбка получается слегка кривая, эта улыбка с усилием удерживается на губах.
— С ребенком все хорошо? — спрашивает Сандрина, сложив руки на животе, потому что ее интересует только это — только ради этого она пришла сюда, а все остальное никого не касается.
Докторша кивает, встает и снова садится за свой стол.
Сандрина натягивает трусы и джинсы, надеясь, что докторша не будет настаивать на разговоре.
Она и не настаивает. Но по ней видно, что она ждет.
Сандрина садится на пластиковый стул напротив докторши. Ей кажется, что она плохая ученица. Что ее сейчас накажут. И вдруг эта женщина с тугими косичками на голове говорит:
— У меня есть одна очень богатая пациентка….
Фраза возникает ни с того ни с сего, и Сандрина думает: что это с ней?
— Очень богатая и… шикарная… понимаете? Или, скорее, безупречная. Всегда тщательно одетая. Как вы. Я вижу вас во второй раз, и вы опять тщательно одеты. Не то что я… — Докторша взмахнула рукой с улыбкой человека, который не прочь посмеяться над собой.
Сандрина не улыбается, потому что ей эта женщина кажется прекрасной. Ей очень идет ее рабочая одежда. А сегодняшние косички делают ее похожей на царицу. Она не понимает, к чему эта красавица ведет и зачем обманывает, ведь Сандрина плохо одевается и знает об этом.
А докторша продолжает:
— У нее очень серьезная работа. Она помогает многим людям. Разумеется, я никогда и ни за что не скажу вам, как ее зовут, но я скажу то, что гораздо важнее ее имени. У этой столь обеспеченной, столь элегантной и успешной женщины был муж, который годами плохо с ней обращался. Бил ее, насиловал… Она была одной из моих первых пациенток. Ко мне попала почти случайно, я тогда только начинала… Но я долго за ней наблюдала. Годами. И всему, что я замечала, всегда находилось оправдание. То она стукнулась о дверь, то споткнулась на лестнице, то не заметила, что дверца шкафа открыта… И у нее были такие же, как у вас, повреждения влагалища. И сейчас я скажу вам самое главное. Если вы не согласны на секс, то это изнасилование. Если кто-нибудь, кто угодно, ваш парень или муж, берет вас, когда вы говорите «нет», это преступление. Теоретически за это могут посадить.
— Зачем вы мне это говорите? — Слова вырываются у Сандрины с гораздо большим раздражением, чем ей хотелось бы.
Снова наступает молчание, еще более длительное, потом врач говорит:
— Просто так. Чтобы поговорить. Чтобы сказать, что, когда эта женщина все-таки нашла в себе силы рассказать мне о том, что с ней происходит на самом деле, и когда она поняла, что готова уйти, я помогла ей. И не я одна. Полицейские. Ее адвокат… Есть женщины, которым удается уйти и вновь обрести здоровье и свободу.
— Я могу оплатить консультацию?
Сандрина не хочет здесь оставаться, не хочет отвечать, ничего больше не хочет.
— Да, — отвечает гинеколог, и Сандрина кладет на стол нужную сумму — наличными, без сдачи.
— Сандрина, — мягко произносит доктор. — Есть женщины, которые не уходят. Потому что это трудно, крайне тяжело для них. Они остаются, и иногда их убивают. Да, рано или поздно их убивают. Вот, возьмите.
Сандрина уже в пиджаке, накидывает ремешок сумки на плечо.
Доктор подталкивает к ней брошюрку:
— Возьмите, прошу вас. Пожалуйста. И берегите себя. Приходите ко мне с результатами анализов. Хорошо? Ради ребенка. Это главное. Понимаете?
Сандрина не глядя сует брошюрку в сумку и уходит. В холле администратор жестом подзывает ее и предлагает назначить время очередного визита на следующей неделе. «Да, хорошо», — говорит Сандрина, не раздумывая, ей хочется поскорее уйти, и только.
— Мы можем послать вам эсэмэс накануне, чтобы напомнить о времени консультации, — с доброжелательной улыбкой говорит молодой человек за стойкой.
Сандрина уже по горло сыта этими доброхотами, от которых у нее одни проблемы, и она отвечает:
— Нет! Ни в коем случае. Я все запомнила, занесу в ежедневник, ничего не надо.
Молодой человек удивляется, но говорит:
— Хорошо, тогда до следующей недели.
На улице Сандрине сразу становится легче дышать, она чувствует, как у нее горят щеки, вот только от чего? От стыда, конечно, и от страха. Хорошо еще, что она обошлась без страховочной карточки, так что ее муж не сможет увидеть, что на банковский счет поступит компенсация за визит.
В конторе она идет в туалет с сумкой в руках. Она решила выбросить брошюрку в мусорку для тампонов. А что еще с ней делать? Брошюрку нельзя оставить в сумке — он проверяет сумку каждый вечер. И на улице она не может ее выбросить — кто его знает, не прячется ли он где-то поблизости, не шпионит ли за ней. Подберет брошюрку и решит, что она кому-то пожаловалась. Корзина для бумаг на работе тоже не вариант. Вдруг кто-то увидит, начнет задавать вопросы.
Она держит маленькую книжицу в руках. Розовая, зеленая и белая, довольно толстая.
Читает:
Ваш партнер любит вас контролировать?
Ниже варианты ответов, и надо оценить, отвечают они действительности или нет.
Мой партнер критикует и высмеивает мои планы, мои мнения.
Мой партнер все время меня ревнует.
Моему партнеру не нравится, как я готовлю, убираюсь, одеваюсь, веду себя на людях.
Мой партнер часто звонит мне, когда я на работе, без предупреждения приходит ко мне на работу, чтобы «убедиться, что все хорошо».
Он насмехается над моей внешностью, отмечает недостатки моего телосложения (я слишком то-то, мне не хватает того-то).
Мой партнер внушает мне, что я все делаю плохо. Все, что я делаю, все «не так».
Ему всегда не нравится то, что я делаю.
Мой партнер внушает мне, что я не поддерживаю его или поддерживаю недостаточно, плохо. Что я мало его люблю.
Мой партнер никогда меня не подбадривает. Его комплименты всегда с подковыркой: «То, что ты приготовила, вкусно. На этот раз».
Мой партнер не выносит, когда я заговариваю о новых знакомых; он обвиняет меня в измене, в любовной связи с теми, с кем я поддерживаю самые обычные отношения.
Он проверяет мой телефон, мою электронную почту.
Мой партнер говорит, что мне не надо работать, что он сам обо мне позаботится.
Мой партнер говорит, что это он должен принимать все решения, касающиеся семьи, потому что он мужчина.
Я должна отчитываться о своих расходах, он требует обосновать мои траты. Он требует или уже получил доступ к моим личным счетам.
Когда мой партнер раздражен или взбешен, он становится вплотную ко мне в угрожающей позе (сжатые кулаки, резкие движения).
Все споры часто или всегда заканчиваются моим молчанием, я боюсь того, что он может со мной сделать, и умолкаю, сдаюсь.
Мой партнер швыряет и бьет предметы: посуду, безделушки, аксессуары и прочие мелкие предметы обстановки.
Мой партнер портит, выбрасывает или рвет одежду и вещи, которые мне нравятся.
Мой партнер не дает мне спать.
Мой партнер настаивает на половых актах, которые не доставляют мне удовольствия.
Мой партнер заставляет меня носить вещи, которые нравятся ему, но в которых я чувствую себя неловко. Точно так же он упорно настаивает на том, чтобы я носила одежду, которую он находит сексуальной, а я в ней чувствую себя неловко.
И так далее, на страницах десятки строк, и слева от каждой стоит пустой квадратик, в котором надо поставить галочку «Если это соответствует вашему положению».
Последние строки выглядят так:
Мой партнер никогда не согласится на то, чтобы я ушла от него.
Мой партнер швыряется в меня разными предметами.
Мой партнер щиплет меня, хватает меня за шею, за руку…
Мой партнер таскает меня за волосы.
Мой партнер бьет меня головой об стену.
Мой партнер пытается меня придушить.
Мой партнер пинает меня ногами.
Мой партнер набрасывается на меня, пихает, валит на пол.
Мой партнер меня бьет.
Мой партнер навязывает мне сексуальные отношения: он насилует меня.
Она читает все, до конца, и думает:
Да, да, да, да, да, нет, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, нет, нет, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, нет, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, нет, да…
Она думает, что есть вещи, которые он не делает: он не принуждает ее вступать в сексуальные отношения с другими мужчинами; не соблазняет ее подруг или членов ее семьи; не угрожает ей оружием; не винит ее за то, что он пьет; не говорит, что покончит с собой, если она уйдет. Потому что он слишком ревнив. Потому что у нее больше нет ни друзей, ни семьи. Потому что у него нет оружия. Потому что он не пьет. И потому что, если она уйдет, он не покончит с собой — он убьет ее, да, ее, Сандрину.
Еще в нескольких строках говорится о финансовой зависимости, и тут она отвечает «нет». Да, он следит за всем, но у нее все же есть собственный счет, есть работа. «Нет» — даже несмотря на то, что иногда он наказывает ее, отбирает банковскую карточку.
Еще один пассаж гласит:
Он мне изменяет, но говорит, что это из-за меня, из-за того, что я не слежу за собой, что со мной невозможно жить, что это моя вина, что это я вынуждаю его искать на стороне.
Тут она тоже говорит себе: «Нет, этого нет» — и громкий голос восклицает:
— Черт, да тебе везет!
Сандрина отрывается от брошюры. Туалет маленький, всего на две кабинки; их оборудовали в ванной комнате большой городской квартиры, где ныне размещается их контора.
— Кто здесь? — спрашивает Сандрина, но никто не отвечает.
Здесь никого не было, когда она вошла, и она не слышала ничьих шагов.
Ты так и будешь сидеть сложа руки?— снова произносит громкий голос, тот же самый, и Сандрина понимает: да это же ее собственный внутренний голос. Только на этот раз он очень отчетливый. Голос, который умеет злиться. Она давно его не слышала, а сегодня он неожиданно напомнил о себе в холле клиники и теперь вот тут, в туалете.
Она заканчивает чтение. Находит номер для бесплатных анонимных звонков и повторяет его про себя. Запоминает.
Когда она приезжает домой, он уже там. Нет, он никуда не отлучался. Она понимает, что он не ходил на работу. На кухонном столе пустые чашки, тарелка, крошки. Блокнот, чьи страницы испещрены мелкими буквами. Он во дворе, говорит по телефону.
Она убирает со стола, загружает в посудомойку грязную посуду, вытирает со столешницы пятна кофе. Разумеется, она не прикасается к блокноту, потому что не имеет права без разрешения прикасаться к его вещам, — просто вытирает все вокруг. Почерк у него плохой, но она различает слова. Они касаются дома, счетов.
И потом:
Психиатрическая экспертиза Каролины
Запрос на единоличную опеку над ребенком
Удержание
Сокрытие ребенка
SOS Papas[8]
Воспоминания о прошлом, придуманные психотерапевтом
Возмещение ущерба
Моральный ущерб
Он заберет себе Матиаса. Заберет сына Каролины…
Впервые мысли Сандрины выстраиваются именно так. Он заберет сына Каролины — это не то же самое, как если бы она подумала: он хочет помешать Каролине забрать у него Матиаса. Каролина — мать Матиаса, но он не хочет им делиться. Потому что все должно принадлежать ему одному.
Да ему плевать на мальца!— кричит ее внутренний голос.
Сандрина кладет губку в маленькую корзинку рядом с раковиной и садится. Этот голос кажется ей старым знакомым, который ни с того ни с сего вдруг звонит по телефону. Она не уверена, нравится ей это или нет. Иногда люди, с которыми ты долгое время не общался, возвращаются только для того, чтобы все испортить. Она вспоминает о необычной ласковости отца к Матиасу, о том, как он поглаживал его спину, о большой ладони, обхватившей шею мальчика как свою собственность, и все это на глазах у психотерапевта, у всех на глазах…
Они ужинают перед телевизором. Случай исключительный — ее муж считает, что это некультурно, что есть надо за обеденным столом, но сегодня показывают теннисный матч, и он не хочет его пропустить. Отвлекать его бесполезно, он полностью поглощен, и Сандрину это устраивает.
Она унесла тарелки на кухню, и он попросил пива.
Когда она протягивает ему высокий стакан со светлым пивом, звонит мобильник, который ее муж бросил на журнальном столике. Он берет телефон и уходит в гараж. Сандрину не интересует теннис, от диких криков игроков ее передергивает. Она достает из сумки книжку.
Муж возвращается в явном раздражении. Ее это не удивляет. Она пытается определить, до какой степени он взбешен, и прочитать по его лицу, к чему ей готовиться. Но нет, он зол не на нее. Пока что. Очень хороший и очень дорогой адвокат принес плохие новости: «Полицейские бесчинствуют». В утешение адвокат говорит, что за это можно ухватиться — он заявит о полицейском преследовании и поставит на стратегию «прекрасного отца».
Сказав это Сандрине, ее муж протягивает руку к стакану на журнальном столике. Сандрина смотрит на него и не узнает — этот человек ей незнаком, это не мужчина, который плачет, и это не господин Ланглуа. Или, может быть, господин Ланглуа, но в новой версии: еще более ужасной. Господин Ланглуа приходит в бешенство и не контролирует себя, и, по сути, это не его вина. Господин Ланглуа никогда не бывает спокоен, потому он господин Ланглуа. Но мужчина, сидящий рядом с ней на диване, полностью владеет собой, он чуть ли не расслаблен, он спокойно пьет пиво.
Сандрина пытается сосредоточиться на книге.
Он говорит:
— Ты мне поможешь, нужно дать письменные показания.
Она недоуменно смотрит на него.
— Не строй из себя дуру, речь о твоих показаниях: что я очень хорошо занимаюсь сыном, его уроками, его… — Он неопределенно взмахивает рукой. — Его… ну, сама знаешь.
Он делает еще один глоток и, поставив стакан, снова погружается в теннис.
Внутренний голос с радостью дает себе волю.
Да уж, он занимается сыном. Можно по пальцам одной руки пересчитать, сколько раз он готовил для своего ненаглядного Матиаса с тех пор, как ты поселилась в их доме, сколько книг ему прочитал, сколько раз с ним поиграл.
Матиас обязан беспрекословно подчиняться, сын нужен ему, чтобы показывать редким гостям послушного ребенка. Все остальное время от него требуется одно: убрать игрушки, делать уроки, не болтаться под ногами. Молчать. Не мешать.
Да, это правда, поначалу он много говорил о Матиасе и много писал о нем в СМС-сообщениях. Да, она помнит, что, когда они встречались в ее квартире, он твердил: мой сын, мой сладкий малыш, мой Матиас — это не сходило у него с языка. И он без конца говорил о своем одиночестве, о своей роли отца, о том, что ему нужна жена, а Матиасу — мать.
Вот так он тебя охмурил, ухмыляется внутренний голос, и Сандрина думает: да. Охмурить ее было легче легкого, и ей стыдно за себя. Ей часто бывает стыдно, страшно стыдно за свое тело, но еще и за то, что он сделал с ней, за то, что другие мужчины делали с ней, за неловкость, с которой она идет по жизни. Но сейчас гневный голос доносит до нее совсем другую мысль, которая изредка приходила к ней раньше.
Ну и что, ну и что, это не значит, что ты ничего не стоишь, не значит, что ты дура, не значит, что ты ноль!
У этого храброго голоса было слишком мало времени, чтобы набраться сил с той поры, как она сбежала от отца. Когда она начала жить отдельно от родителей, она стала бояться вечного одиночества. Этот страх был так велик, что в итоге она действительно осталась одна. У нее были подруги. Ее коллеги… поначалу они неплохо ладили. Она никогда не была душой компании, уверенной в себе заводилой, но у нее было свое место. Скромное, но свое.
— Ты что, не слышишь?
Он трясет ее за плечо, и в этом жесте так много от маленького мальчика, что она не может не улыбнуться. Он требует, он растерян, он хочет знать, придет ли она ему на помощь, он говорит, что она ему нужна. У него умоляющий голос, и она отвечает:
— Да, конечно.
Глаза его блестят, и она говорит себе, что мечтала об этом мгновении холодного расчета, ждала этих рефлексов собственника. Голос с ней не согласен, но Сандрина не обращает на него внимания.
Ее муж успокаивается и нажимает на пульт. И только теперь до Сандрины доходит, что он не забыл поставить матч на паузу, перед тем как начать уговаривать ее с влажными от слез глазами.