Неделя проходит, господин Ланглуа не появляется. Сандрина просыпается с напряженной спиной, а в остальном все как обычно.
На работе ее избегают, как будто она больна. Мужчина, который посчитал, что эта история его не касается, бросает на нее враждебные взгляды. Беатриса несколько раз зовет ее вместе пообедать, но Сандрина отклоняет предложения — вежливо, очень вежливо и сухо, — и Беатриса отступает.
Не надо было позволять полицейской ставить всех в известность. Унизить ее невозможно — она привыкла к унижениям, а жалость ей безразлична, но из-за полиции безопасная зона еще больше сузилась. Если он вздумает поджидать ее внизу, если заметит косые взгляды, он догадается, он насторожится. Всякий раз, когда эта мысль возникает в ее голове, Сандрина обливается холодным потом.
В полдень она обедает на рабочем месте, пренебрегая комнатой отдыха. Салат и рис отправляются в мусорную корзину — все равно есть не хочется. Конечно же, пищевые отходы положено выбрасывать на кухне, но никто не говорит ей ни слова. Отлично. Может, ей и впредь никто ничего не будет говорить, может, ей дадут работать в пустом и безлюдном мире, где все было бы гораздо проще.
Проходят дни.
Сандрина подписывает еще какие-то бумаги. Он что-то замышляет, острит, уверяет, что у первой жены нет никаких шансов. Она также подписывает заявление об открытии совместного счета. Он против того, чтобы у нее была своя карточка, отдельный счет. Он так решил. Назначил ей встречу в банке, чтобы она закрыла свой счет и перевела все деньги на новый, который он называет «нашим». Она спрашивает себя, так ли бывает, когда люди влюбляются, начинают жить вместе и приходят к решению открыть общий счет, чтобы получить одну жизнь на двоих? Наверное, нет. Наверное, страха не должно быть. Она не знает. Он кладет ей руку на шею и говорит с ней очень спокойно. Это еще хуже рычания. Она подписывает.
Каждый раз, когда она слушается, она что-то получает — заслуживает; это сделка по умолчанию, как с собакой, которую вознаграждают за все более и более сложные трюки тем, что не бьют. За ужином он не делает замечаний. Вечера проходят мирно. Иногда ей даже позволяется читать, пока он смотрит телевизор. Но только она должна сидеть рядом с ним на диване.
В субботу, когда она закрыла свой счет в банке, он ведет ее в японский ресторан, подчеркнув при этом, что терпеть не может сырой рыбы. Сначала она колеблется, думает, может, лучше пойти в другое место, и даже говорит, что ей самой не очень хочется суши, но когда он говорит: «Нет, я же это для тебя делаю», она долго его благодарит, повторяя: «Как это мило!» Это ровно то, что ему надо. Он хочет, чтобы ему говорили спасибо, пока он ест шашлычки на шпажках, а она — роллы с рыбой и огурцом. Расплачиваясь, он оставляет чек на виду, чтобы она еще раз его поблагодарила. Возможно, где-то там внутри ее уязвленный голос говорит что-то вроде: Да ты издеваешься? Он только что украл все твои деньги, а ты благодаришь его за двадцать евро?— но Сандрина ничего или почти ничего не слышит.
По дороге домой они заезжают в супермаркет. На 32-й кассе вместо молодого человека сидит девушка, и Сандрина избавлена от вопросов и подозрений. Он настаивает на том, чтобы всегда платить на одной и той же кассе, и при этом отвратительно вел себя с бедным мальчишкой-кассиром, а после ей часами приходилось объяснять, что она с ним незнакома, что мальчишка ей безразличен, что они не обменивались знаками и не назначали тайных свиданий. Кончилось тем, что она перестала здороваться с мужчинами, только кивала, не поднимая глаз, и ничего больше, иначе он заподозрит, что она что-то скрывает, что она слишком развязна.
— Ну вот, теперь тебе в выходной не надо никуда идти, — замечает он и включает зажигание.
Вторую половину субботы она посвящает уборке, пока он тихо-мирно смотрит телевизор.
Вечером они ложатся в постель, он говорит «Спокойной ночи» и отворачивается от нее. Она отказалась от своего счета в банке — он избавляет ее от приступа ярости. Услуга за услугу.
Ей снится маленькая Сандрина, беззвучно рыдающая, раскрасневшаяся, растрепанная, где-то запертая.