Длинный ствол ружья между зубцами пыхнул дымком, подзорная труба вылетела из рук
Петра. Он соскочил в окоп, пригнулся. К нему кинулись. Он обнажил зубы запекшейся улыбкой.
– Черт! Собаки! – проговорил с трудом. – Дай фитиль…
Бомбардиры откатили медную короткую мортиру, глядящую дулом в небо. Петр умело
(бегая зрачками на людей) вложил картуз пороху, покидал на руках двадцатифунтовое ядро, поправил запал, вкатил в мортиру. Присев, навел прицел:
– С богом, первая… Отойди!
Мортира рыгнула пламенным облаком. Круглая бомба крутою дугой понеслась и упала
близ крепостной стены. Турки, высунувшись между зубцами, кричали что-то обидное. Петр побагровел. Ему откатили вторую мортиру…
………………………………………………………
Под высокими стенами Азова стыдно было и вспоминать недавнее молодечество – взять
крепость с налету. Обложившая армия, возведя батареи и редуты, две недели кидала бомбы. В
городе занимались пожары. Рухнула одна из караульных башен. (По сему случаю в землянке у
Петра было большое шумство.) Но к туркам снова подошли с моря двадцать галер с подкрепле-нием. Пожары тушились. По ночам янычары, как змеи, подползали с кривыми ножами к русским
окопам и резали часовых. А стены продолжали стоять отчаянно неприступными. Хуже всего бы-ло с доставкой продовольствия. На консилии генералы решили крикнуть охотников, обещали по
десяти рублев за взятие каланчей. Вызвалось до двухсот донских казаков, в подкрепление им да-ли солдатский полк, и ночью казаки, подобравшись к каланче, что на левом берегу, попробовали
взорвать ворота, – не удалось, тогда ломами разворочали стену, ворвались. Турок было около
тридцати человек. Четверых зарубили, остальным скрутили руки. Захватили пятнадцать пушек.
И так палили из них через Дон по другой каланче, что турки ушли и оттуда. Дело было великое: Дон свободен. В лагерях служили молебны, на пирование прибыл князь-папа из Митишей.
Но неожиданно стряслась большая беда. Дни стояли знойные. К полудню люди бродили, как вареные, ища тени. Не хотелось драться, никакой не было злобы. В котелках разносили щи с
вяленой рыбой, выдавалось по чарке водки. Косматое солнце заливало нестерпимым жаром, звенели кузнечики, липли мухи, воняло дерьмо, от зноя зыбкими казались азовские стены и башни.
По стародавнему обычаю, после обеда все в лагере ложились отдыхать – засыпали, храпела рус-100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
139
ская армия от генерала до кашевара. Клевали носом часовые.
В такой сонный час пропал бомбардир голландец Яков Янсен. Первым хватился его Петр, когда во втором часу вылез из землянки, зевая и щурясь от белого света. Давеча собирались
сшибить тремя бомбами минарет. Янсен поспорил, что сшибет… Петр гаркнул:
– Дьявол, что ли, его унес!
Обыскали весь лагерь. Один солдат сказал, будто видел, как один человек в красном кафтане, с мешком, с вещами, бежал к крепости. Петр сгоряча дал солдату в зубы. Но действительно
в землянке вещей Янсена не оказалось. Перекинулся к туркам? Велено было наутро по всем полкам сказать анафему проклятому голландцу. Гордон, весьма обеспокоенный предательством, потребовал созвать консилий и заявил, что в лагерях Головина и Лефорта оборонительные работы
ведутся спустя рукава, беспечно, между лагерями ходов сообщения нет, и, буде турки сделают
вылазку, – кончится это бедой.
– Война не шутка, господа генералы… Мы отвечаем за жизнь людей. А у нас все будто играют да шутят…
У Лефорта побледнели губы от гнева. Головин, обидясь, как бык, глядел на Гордона. Но
тот настаивал на немедленном приведении в порядок оборонительной линии:
– На войне нужно прежде всего бояться врага, господа генералы…
– Нам их бояться?
– Как муху их раздавим…
– О нет, господа генералы, Азов – не муха…
Генералы начали ругать Гордона трусом и собакой. Не будь Петра, – сорвали бы с него парик. В тот же день, в час, когда все войско крепко спало после обеда, турки растворили крепостные ворота и без шума кинулись как раз к неоконченным траншеям в стыке между лагерями.
Половина стрельцов были зарезаны сонными. Другие, бросая алебарды и ружья, бежали к
шестнадцатипушечной батарее, тоже кое-как укрепленной. Из пушек не успели и выстрелить: турки перегоняли бегущих стрельцов, лезли с кривыми ятаганами на редут, с визгом, нагнув головы, кидались в сбившуюся кучу пушкарей, где сын Гордона, полковник Яков, размахивал бан-ником…
В лагерях поднялась суматоха, стрельба. Петр стоял на крыше землянки, сжав кулаки, –
всхлипывал от возбуждения… Кричать, командовать – бесполезно. Спросонок люди метались, как очумелые. Он увидел: через лагерный вал перелез Гордон с поднятыми пистолетами, старче-ской рысью побежал к редуту – спасать сына. За ним хлынула беспорядочная толпа зеленых, красных, синих кафтанов. На валу Лефортова лагеря отчаянно размахивали знаменем, оттуда
тоже густо побежали на выручку. Все поле покрылось солдатами. Захваченный редут окутался
дымом, – турки стреляли, прикрывая отступление: они увозили пушки, бегом по склону к крепости. Скатывались с валов редута, отмахиваясь, отстреливаясь, – мелькали красными шароварами.
Разбросанные по полю русские теперь стягивались в неровную линию, и она быстро задвигалась
за турками к крепости. С землянки, откуда смотрел Петр, все это походило на игру… Наша берет!.. Турки, за ними русские – скатились в крепостной ров.
– Лошадь! – закричал Петр. – Штурм! Трубачи!
Он топал каблуками. Но никто его не слушал. Мимо проскакал с остекленевшими глазами