высокопарные грамоты к императору Леопольду, венецианскому дожу, прусскому королю. На
Москве-реке у въезда с Каменного моста воздвигли старанием Андрея Андреевича Виниуса порты, или триумфальные ворота. Наверху их среди знамен и оружия сидел двуглавый орел, под
ним подпись:
«Бог с нами, никто же на ны. Никогда же бываемое».
Крышу у этих ворот держали золоченые Геркулес и Марс, мужики по три сажени. Под ни-ми – деревянные, раскрашенные, – азовский паша в цепях и татарский мурза в цепях же, под ни-ми подпись:
«Прежде на степях мы ратовались, ныне же от Москвы бегством едва спаслись».
С боков ворот написаны на больших полотнах картины: морской бог Нептун, с надписью:
«Се и аз поздравляю взятием Азова и вам покоряюсь…» И на другой – как русские бьют татар:
«Ах, Азов мы потеряли и тем бедство себе достали…»
В конце сентября тучи народу облепили берега и крыши: из Замоскворечья через мост и
порты шла азовская армия. Впереди ехал на шести лошадях князь-папа с мечом и щитом. За ним
– певчие, дудошники, карлы, дьяки, бояре, войска. Далее вели четырнадцать богато убранных
лошадей Лефорта. Сам он, в латах, с планом Азова в руке, стоя, ехал в царских золотых санях по
гололедице. Опять – бояре, дьяки, войска, матросы, новые вице-адмиралы Лима и де Лозьер. С
великой пышностью, окруженный гремящими литаврщиками, ехал на греческой колеснице при-земистый, напыщенный, с лицом, раздававшимся в ширину, боярин Шеин, генералиссимус, жа-лованный этой честью перед вторым азовским походом, чтобы заткнуть рты боярам. За ним волокли полотнищами по земле шестнадцать турецких знамен. Вели пленного татарского богатыря
Алатыка, – он щурил косые глаза на толпу, бешено оголял зубы, – ему улюлюкали. Позади Преображенского полка на телеге в четыре коня везли виселицу, под ней стоял с петлей на шее изменник Яков Янсен, два палача по сторонам его щелкали пытошными клещами, потряхивали
кнутами. Шли инженеры, корабельные мастера, плотники, кузнецы. За стрельцами верхом – генерал Гордон, далее – пленные турки в саванах. Восемь сивых коней тащили золотую в виде корабля колесницу. Перед нею шел Петр в морском кафтане, в войлочном треухе со страусовым
пером. Удивлялись его круглому лицу и длинному телу – выше человеческого, и многие, крестясь, припоминали страшные и таинственные слухи про этого царя.
Войска прошли через Москву в Преображенское. Вскорости туда приказано было съезжаться боярам для сидения. На большой Думе, где, противно всем обычаям, присутствовали
иноземцы, генералы, адмиралы и инженеры, Петр мужественным голосом сказал боярам:
– Понеже фортуна скрозь нас бежит, которая никогда так близко на юг не бывала: блажен, кто хватает ее за волосы. Посему приговорите, бояре: разоренный и выжженный Азов благоустроить вновь и населить войском немалым, да неподалеку оттуда, где заложена мною крепость
Таганрог, сию крепость благоустроить и населить же… И еще потребно, – аще нам способнее
морем воевать, нежели сухим путем, – построить морской караван в сорок али более того судов… Корабли делать со всей готовностью, с пушками и мелким ружьем, как быть им на войне.
И делать их так: патриарху и монастырям с восьми тысяч крестьянских дворов – корабль. Боярам
и всем чинам служилым с десяти тысяч крестьянских дворов – корабль. Гостям и гостиной
сотне, черным сотням и слободам сделать двенадцать больших кораблей. И посему боярам, и ду-ховным, и служилым людям, и торговым составить кумпанства, сиречь товарищества, и быть
всех кумпанств тридцать пять…
Бояре так и приговорили, хоть у многих глаза повылезли и шубы вспотели. Кумпанства велено составить к декабрю под страхом отписки вотчин, поместий и дворов на государя. Каждому
кумпанству, кроме русских плотников и пильщиков, держать на свой счет иноземных мастеров, переводчиков, кузнецов добрых, одного резчика, и одного столяра, и одного живописца, и лекаря
с аптекой.
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
146
И далее – Петр велел приготовить особую подать на постройку канала Волга – Дон и рыть
тот канал не мешкая. Развели руками, без спора приговорили. Тяжела была боярам такая спешка, но видели, – спорь не спорь, у Петра все решено вперед. С трона не говорит, а жестко лает, бритые генералы его только потряхивают париками… Ох, как круто! Кругом Преображенского –
военный лагерь, – трубы, барабаны, солдатские песни. И получилось, что боярская Дума преет
здесь только порядка древнего ради, – вот-вот царь уж и без нее обойдется.
Действительно, вскоре случилось великое дело не боярским приговором, а просто: личной
государя канцелярии дьяк и князь-папа настрочил и послал с солдатами царский указ пятидесяти
лучшим московским дворянам, чтоб собирались за границу – учиться математике, фортификации, кораблестроению и прочим наукам (без коих, слава богу, жили от Володимера Святого).
Взвыли во многих домах в Москве, но об отмене просить или высказываться за немощью – побоялись. Молодых людей собрали, благословили, простились как на смерть. К каждому приставлен был солдат для услуг и для отписки, и поехали они по весенней распутице в чужедальние
прелестные страны.
Одним из этих стольников был Петр Андреевич Толстой, зять Троекурова. Он какою угодно ценой рад был загладить участие свое в стрелецком мятеже.
2
Взятие Азова было чрезвычайно легкомысленным и опасным делом: русские накликали
большую войну со всей Турецкой империей. А сил имелось только-только, чтобы справиться с
одной крепостцой, и Петр и генералы отлично это поняли в боях под Азовом. От прежнего ко-жуховского задора не осталось и следа. И мысли теперь не было о завоеваниях, а лишь уцелеть
на первых порах, буде турки пожелают воевать Россию с моря и суши.
Нужно было искать союзников, со всей поспешностью улучшать и вооружать армию и